Олег Евсюнин - Экспериментальный полет
— А ты не думаешь, что сигнал мог посылаться не с поверхности планеты, а со спутника или даже со свободно передвигающейся станции?
— Прикидывал. Только посуди: такое значительное время трансляции и все практически из одного места. Если бы это была станция, она просто обязана дрейфовать. Хотя… Учитывая возможный технологический разрыв между нами…
— Вот именно.
— Но согласись, установить передатчик на достаточно стабильном космическом объекте, которым является планета, технически гораздо проще.
— Соглашусь. Только вот: для кого? Технически гораздо проще делать записи гусиным пером на бумаге из целлюлозы, а не заморачиваться с разными там компьютерами, накопителями памяти, да еще и распознавателями речи.
— Значит, все-таки считаешь, что точку передачи мы проскочили?
— Не уверен, но думаю, это может быть единственным разумным объяснением отсутствия сигнала.
Ученые замолчали. Каждый обдумывал свое. Удивительно, но сейчас каждый из них взвешивал все возможные аргументы против своей же собственной версии. Айсберг пытался найти дополнительные доводы за теорию Копейко, в то время как Степан старательно подбирал основания увеличить вес мнению Альберта.
— А, может быть, сигнал действительно просто прекратился? — осторожно попробовал перевести дискуссию в иную плоскость Копейко.
— Мы же с тобой это уже обсуждали, — вздохнул Айсберг. — Хочешь снова обговорить возможные причины того, что более тридцати тысяч лет сигнал присутствовал, а на последней тысяче исчез?
— Тогда не знаю. Похоже, надо возвращаться по линии назад и ждать появления трансляции. Только, как я понял, наши ребята без высадки на планету улетать отсюда уже не собираются. И, если честно, я — тоже.
— Высадка… Да черт с ней, с высадкой. Два — три дня от силы. Ну, погуляем по этой каменистой пустыне, пыль пощупаем. Все-таки какое-никакое развлечение за полгода полета. Лично я и сам не против. От нас не убудет.
«Ассоциативный» уже более суток находился на орбите второй из пяти планет безымянной звезды, расположенной в ближнем трехкилопарсековом рукаве Млечного Пути. Той самой, что была определена как наиболее вероятная точка отправки сигнала, принимаемого на Земле.
Вот только сигнала не было. И пропал он сразу по выходу из перехода. Не помогло в поисках даже то, что Айсберг, надеясь нащупать луч трансляции, заставил командира провести корабль по достаточно сложной кривой торможения, во время которой перегрузки внутри «Ассоциативного» раз двадцать менялись от невесомости до двух «же» и не было такого члена команды, который бы не клял за это «чертового физика» самыми последними словами.
Сигнал исчез. Его не было нигде. И, если предположить, что расчеты выполнены верно, что «Ассоциативный» точно вышел из перехода, что это та самая звездная система, а передача действительно велась с ее второй планеты, определенной как наиболее подходящая с точки зрения температурного режима, если сложить и перемножить все эти «если» и «что», и при этом еще учесть, что последний прыжок составил около тысячи световых лет, то из всего этого вытекало новое предположение, что в течение последней тысячи лет на планете произошло нечто, заставившее сигнал исчезнуть. Но тогда возникал следующий вопрос об останках той самой передающей станции. Конечно, тысяча лет… Но не могло же действовавшее на протяжении более тридцати тысяч лет оборудование за какую-то тысячу практически полностью превратиться в пыль. И тем не менее датчики «Ассоциативного», сканировавшие планету километр за километром, до сих пор так и не обнаружили ни одного объекта, хоть отдаленно попадавшего под определение «вероятно искусственного происхождения».
Странная планета. С равнинным рельефом, небольшим проявлением нагорий, преимущественно покрытая некоей рыхлой субстанцией, чем-то напоминающей пыль. По многим параметрам практически копия Земли. Ускорение свободного падения на поверхности — 1,05g, химический состав — достаточно похоже, только чуть меньше железа, да больше кремния, средняя температура — почти полное подобие, основной газ в составе атмосферы — азот, присутствие кислорода около 21 %, полный оборот вокруг звезды — 372 земных суток, даже наклон орбиты не отличается от привычного — все те же 23 градуса, вот только период вращения (то есть местные сутки) составляли 36,5 часов. И тем не менее абсолютно безжизненна и, хотя датчики и улавливали присутствие влаги в достаточно большом количестве, лишена водоемов или даже намеков на присутствие воды.
Зато вездесущая пыль здесь — почти как Мировой океан на Земле. Покрывая собой около восьмидесяти процентов планеты, делает ее и без того ровную поверхность еще более гладкой, оставляя остальным двадцати процентам возможность лишь немного возвышаться в виде одиноких остроконечных скал и плоскогорий.
Очень странная планета. И в первую очередь таким сходством и различиями с Землей.
Подготавливая к высадке первую десантную группу, «Ассоциативный» уже вторые сутки кружил на минимально возможной орбите, ради соблюдения которой решено было пожертвовать даже таким благом как искусственная гравитация. Только вот выяснить что-либо кроме того, что бы ни стало известно сразу по подлету, не получалось. И через тридцать часов наблюдения внизу все также простиралась ровная пустыня с редкими пиками при полном отсутствии следов не только разумной, но и вообще какой-либо жизни.
Отсутствие результата и привычной гравитации начинало понемногу бесить. Может быть, невесомость сама по себе и хороша в качестве детского аттракциона где-нибудь на орбитальной станции недалеко от Земли, но только не в том случае, когда требуется выполнять достаточно сложную и кропотливую работу. Дефицит веса мешал во всем. Начиная от необходимости постоянной фиксации тела, передвижений, когда все время требовалось находиться в контакте с поручнями, закрепленными на стенах, питания из тюбиков и маленьких баночек, постоянно норовивших улететь и забиться в какой-нибудь отдаленный угол и кончая самой неприятной в таких условиях процедурой — оправлением естественных потребностей. То, как происходило последнее… в общем, рассказывать совсем не хочется.
Кроме того, в каком бы положении ты не находился по отношению к окружающим предметам, в невесомости тебе постоянно кажется, что тебя перевернули вниз головой, а если во время сна ты забудешь сунуть руки под прижимающее тело одеяло, то, просыпаясь, увидишь их прямо перед собой, скрюченными и согнутыми в локтях.
И адаптация. После суток подобных мучений практически у каждого члена экипажа всерьез болела голова и наблюдались расстройства в области координации движений. Лекарь Парнишкин обещал, что это пройдет быстро, буквально за три-четыре дня, но издеваться над своим организмом на протяжении такого огромного срока не желал никто.
— Как ты думаешь, решится наш медноголовый отдать приказ для высадки на планету, или мы так и будем до скончания века кружить на ее орбите? — Парнишкин поднял со стола банку с гречневой кашей и ковырнул ее ложкой.
— А тебе что, не терпится оказаться среди тех самых, что первыми посетят планету иной звездной системы? Так я тебя расстрою: даже если тебе и удастся попрыгать по ее поверхности, то быть первым с твоей специализацией тебе не светит. Если вообще еще разрешат туда спуститься, — усмехнулся в ответ Бойо.
Они сидели в кают-компании, в обеденной зоне. Хотя «сидели» — это громко сказано. Скорее «были пристегнуты к креслам, находящимся рядом со столами». Было время завтрака. Более натренированный к подобным условиям Бойо уже успел расправиться со своей порцией второго и теперь, под воспоминания о Земле и вечном «Макдоналдсе» блаженно потягивал Кока-колу, через трубочку. Парнишкину везло меньше. Он только-только смог собрать в свой желудок разлетавшийся вокруг него салат и теперь приступал к каше.
— Да мне пофиг, кто там будет первым, не веришь? — медик осторожно понес наполненную ложку ко рту. — Согласно телеметрии, планета абсолютно безопасна. Что там есть? Небольшое превышение норм содержания хлора в атмосфере… Так для этого достаточно всего лишь респиратора.
— «Безопасно» — это когда ты уже высадился и прожил на поверхности какой-либо достаточно приличный срок. Допустим, года два — три, — наставительно пресек Парнишкина Бойо. — А на счет того, что тебе пофиг, кто коснется планеты первым — это ты загнул. Это имя будет золотыми буквами вписано в книгу истории человечества. Неужели не хочется?
— Представь себе — нет. Я не тщеславен. Кроме того, из всей истории космонавтики мы помним только имя Гагарина — первого человека за пределами Земли, да Армстронга — первого из ступивших на иную планету. Ты помнишь имя первого покорителя Марса? Или того, кому раньше всех повезло прогуляться по Плутону? То-то же. А ведь все это тоже золотые имена истории. И еще… А, черт! — пока Парнишкин пытался разобраться с ложкой каши, банка, должным образом не закрепленная на столе, уплыла. А попытка схватить ее свободной рукой провалилась из-за привязного ремня, прочно удерживавшего тело медика. — Черт, черт! — Парнишкин расстегнул ремень и вновь попытался схватить банку. На этот раз удачно, но слишком резко. Продолжая начатое движение, медик взмыл вверх, промахнулся в попытке схватиться за столешницу и, кувыркаясь, ушел под потолок, о который довольно ощутимо трахнулся спиной.
