Андрей Столяров - Изгнание беса (сборник)
Это колоссальный неуправляемый выброс эмоций. Кармазанов не сдерживается и не считает нужным выбирать выражение. Много чести, знаете ли, для этой пигалицы. Страшным сухопарым кузнечиком мечется он по тесному кабинету, опрокидывает оба стула, отбрасывает их ударом ноги, раздирает тюль штор, смахивает со стола бумаги. Более всего это напоминает приступ безумия. Еще никто никогда не разговаривал с Жанной подобным образом. И тем не менее, она выбирает лучшую тактику из всех возможных: равнодушно молчит, словно оскорбления Кармазанова ее не касаются, отстраняется, если он наклоняется слишком близко, отворачивается, глядит куда-то в пространство. И дождавшись, пока припадок начнет несколько выдыхаться, так же молча встает и выходит из кабинета. А когда Кармазанов, еще жестикулируя, пытается рвануться ей вслед, путь ему преграждает один из братьев Степано.
Вероятно, худшего оскорбления Кармазанову нанести было нельзя. С ужасом понимает он вдруг жестокую и очевидную истину: что пока он крутился, как бешеный, обеспечивая им стратегические тылы: уговаривал, врал, обещал, заключал временные союзы, вся подобранная им команда, которую он считал только своей, очень тихо, но безоговорочно перешла на сторону Жанны. И веснушчатый Зайчик, отмалчивающийся ныне не хуже Девы, и медлительный Гоша, свистящей астмой в качестве неодобрения, и солидный, опытный, вроде бы, дядя Паша, отвечающий, что девочка нуждается в надежной защите. Как хотите, а я не могу сейчас ее бросить. То есть, против него уже практически все; Кармазанов – один, и вынужден признать поражение. Причем самое горькое, что выпадает ему в такой ситуации, это – глаза чиновников, считывающих детали. По их мнению, именно Кармазанов направляет действия Девы, полностью отвечает за них и выводит на определенные результаты. Чтобы не потерять имидж, он вынужден делать вид, что все в порядке.
Трудно хронологически указать, когда Кармазанов в конце концов решается на предательство. В середине июля его назначают советником президента по особым вопросам. Однако это, скорее, следствие Севастопольского успеха, чем вульгарная плата за переход с одной позиции на другую. В строго моральном смысле это вообще не предательство. С точки зрения Кармазанова, у него перед Жанной не было никаких обязательств. Напротив, опять-таки с его точки зрения, нечто вроде предательства совершила именно эта пигалица – проявив дурацкую самостоятельность и поставив под удар их общее дело. Не он ее предал, чтобы выторговать себе какие-то привилегии, а она его вероломно бросила на съедение паукам. Вероятно, таков, по его мнению, смысл событий. И дело здесь, видимо, не только в предательстве или вероломстве. Кармазанов, вне всяких сомнений, человек сильных страстей. При других обстоятельствах он стал бы новым Робеспьером или Савонаролой. Эмоции сотрясают его, бросая из крайности в крайность. Зависть мучает, как отрава, при виде успехов, которых достигают другие. Нервная лихорадка, как пламя, сжигает мозг. Можно, разумеется, вслед за Авериным, называть его «черным ангелом Жанны», ее «демоном», «искусителем», «нечистой совестью современной политики», – это все справедливо, как справедливо, однако, почти любое высказывание, – но нельзя также сбрасывать со счетов отчаяние этого человека, видящего, как из-за капризов (с его точки зрения), из-за упрямства, из-за чрезмерныхамбиций рушится то, во что уже вложено столько веры и сил, может быть, сама жизнь, просачивающаяся сейчас сквозь пальцы. Блистательная победа оборачивается поражением; дорога к небу становится дорогой, ведущей в ад; будто призрак, ускользает единственный шанс вырваться из сословия капельдинеров в настоящую режиссуру. Отчаяние его, видимо, подлинное, и не менее подлинно отчуждение, которое Жанна начинает чувствовать вокруг себя.
Что-то не то ощущается в искусственной атмосфере Кремля. Прошел всего месяц после триумфального возвращения Девы из Севастополя, еще грохочут аплодисменты, которыми встречается каждое ее публичное появление, еще восторженны лица людей, обращенные к ней, еще часты приглашения – главным образом, правда, второстепенных организаций, но уже какая-то назойливая духота присутствует в воздухе. Словно кислорода в нем поубавилось, и требуется глубже дышать. Жизнь выцветает и как бы утрачивает привлекательность. Неожиданно выясняется, что победа в «Севастопольской обороне» – вовсе не окончательная. Все не так однозначно, когда касаешься реальной геополитики. Оказывается, например, что никто даже не собирается уступать Севастополь, и уж, точно, не может быть речи об отделении Крыма от Украины. В сущности, с точки зрения Киева, по-видимому, согласованной и с Россией, ни в Крыму, ни в Севастополе ничего принципиально не изменилось. Крымский парламент и раньше провозглашал какие-то сумасбродные резолюции. Ну и что? Как все было до этого, так все и осталось. Киев в этом вопросе занял самую непробиваемую позицию: никого не трогать, не обращать внимания ни на какие так называемые «референдумы», игнорировать, делать вид, что ничего особенного в республике на происходит, вести себя с Крымом так, будто отношения – максимально дружеские; просто ждать; кризис во взбунтовавшейся автономии выдохнется сам собой. Тем более, что уже некому вдохновлять своим примером крымчан: Жанна в Москве, и на Украину ее теперь вряд ли допустят. Ситуация в Севастополе ухудшается буквально с каждыми сутками: то один, то другой депутат начинает держаться в горсовете уклончиво, рассуждать об ответственности и экстремизме, которого следует избегать, Комитет спасения день за днем теряет сторонников, власть его сократилась практически до пределов здания, его указы и постановления растворяются в пустоте, севастопольцы словно забыли о героическом энтузиазме майских недель, ходят слухи о каком-то сверхтайном соглашении между Москвой и Киевом; когда оно будет подписано, Россия официально осудит действия «крымских сепаратистов». Причем, Жанна, как и другие, никак не может понять, насколько реальны эти обжигающие сознание слухи. Кармазанов в ответ лишь раздраженно пожимает плечами, разговаривать с ней и даже видеть ее он явно не хочет. Когда же она обращается за разъяснениями к правительственным чиновникам, ей с предупредительными улыбками отвечают, что все в порядке: идет сложный дипломатический переговорный процесс, делается все возможное, подключены лучшие специалисты; не волнуйтесь, Россия не отступится от своих жизненных интересов. Жанна, как муха, вязнет в сладком сиропе.
Примерно так же обстоит дело и с идеей объединения. Жанна теперь вращается среди исключительно серьезных людей, занятых только серьезными, исключительно государственными проблемами. Например, где взять денег на очередные платежи по зарплатам? И потому детским лепетом кажутся ее рассуждения о воле граждан бывшего СССР, о «народной дипломатии», которая заставит правительства стран СНГ отказаться от административных амбиций, о необходимости поступиться личными интересами ради всеобщих. Ее слушают и вместе с тем как бы не слышат. Правительственные чиновники даже не понимают о чем, собственно, речь: Вы-то лично что будете иметь с этого?.. Ситуация вполне в духе той, что уже давно стала для России привычной. Интеграцией занимаются люди, для которых это – просто работа. Существует так называемая Ассамблея стран СНГ, раза два-три в год собирающаяся на сессии в Санкт-Петербурге: разрабатываются какие-то документы, принимаются какие-то рекомендательные обращения. Море зыбких бумаг вращается во дворце князя Потемкина. Это уже давно и, видимо, прочно превратилось в рутину. Никакими политическими полномочиями Ассамблея не обладает. Ни одна из рекомендаций ее для стран СНГ не является обязательной. Да и зачем брать на себя какие-то обязательства? Главное, выделяются деньги; никто не собирается подпускать к ним еще одного человека.
Дорога к ее главной цели закрыта. Что-то изменилось на самом верху после коллизии с Кармазановым. Ее точно раз и навсегда списывают в убытки. Знаменитая «Дева из Севастополя» вдруг становится фигурой «нон грата». Президент упорно избегает общения с ней, никуда ни на какие беседы ее больше не вызывают, искренняя готовность помочь встречается с недоумением, не находят времени для нее ни премьер, ни многочисленные его заместители. А чиновники, «византийцы», как в раздражении называет их Кармазанов, тихая и одновременно суетящаяся толпа всех мастей, вероятно, почувствовав, откуда потянуло ледяным ветром, будто комары, брызжут от нее во все стороны. Пустота, образовавшаяся вокруг, вытягивает воздух из легких. Дышать Жанне нечем, и это вполне понятно. В политике можно простить довольно многое: явную измену, продажность, следование своим и только своим интересам. Собственно, не «простить», а снова сотрудничать, когда станет выгодно. И единственное, чего в политике не простят никогда, – это независимую и, главное, неподконтрольную популярность. Неуправляемый народный трибун слишком опасен. Любые его успехи – временны, катастрофическое падение – неминуемо. Зачем рисковать своим положением, если и так все хорошо. Лучше воспользоваться ситуацией и снять сливки, что сами плывут тебе в руки. Здесь оказывается бессильным даже «прикосновение Иисуса». Напрасно Жанна старается поговорить с каждым чиновником наедине, напрасно вслушивается она в собеседника, напрасно пытается уловить резонанс, который бы воспламенил сердце. Ответом на ее усилия служат все те же вежливые улыбки. Никакое внутреннее напряжение не помогает: либо у людей, с которыми она контактирует, сердца нет, либо Жанна сама сильно выдохлась после «Севастопольской обороны». А может быть, тут все дело в предназначении? Значит, за последние месяцы она избрала ложный путь?
