Лагерь «Зеро» - Мишель Мин Стерлинг
На мгновение Роза теряет дар речи. Так это он ее контакт? Она могла бы догадаться, что Дэмиен выберет того, кого сложнее всего заподозрить в связи с ней. Бригадир – полная противоположность клиентам «Петли», ухоженным мужчинам, которые предпочитали аккуратно стричься и держать ногти в чистоте.
– Удивлена?
– Меня не удивляют никакие действия Дэмиена.
– Хорошо. Тогда ты готова для сообщения, которое он просил тебе передать. – Бригадир хватает Розу за талию и притягивает ближе. – Он просил сказать, что присматривает за твоей матерью и будет хорошо о ней заботиться, пока ты выполняешь свою часть сделки.
По коже Розы пробегают мурашки.
– А если нет?
Бригадир проводит пальцем по ее спине:
– Ты умная девочка. Думаю, сама догадаешься.
Роза пытается вырваться, но он держит крепко.
– Дэмиену нужны новости. Поэтому спрошу еще раз: как там потрахушки с Мейером?
Она отворачивается, стараясь говорить ровно:
– Мейер не подозревает, что нужно Дэмиену.
Бригадир кивает:
– Хорошо. Значит, он все еще гонится за своим тупорылым планом.
– Пока да. Но он тревожится.
– Значит, придется его отвлекать. – Бригадир кладет руку на внутреннюю сторону ее бедра. – С Мейером нелегко, но с ним скоро будет покончено, а ты враз вернешься к матери в Плавучий город.
Роза с беспокойством смотрит на руку Бригадира:
– Что будет с Мейером?
– Отправится обратно на юг, найдет себе, на чем еще зациклиться.
– А другие работники?
– Ты про Копателей? Найдут что копать.
– Я про Цветы.
– Эти шлюхи – расходный материал. Не то что ты, моя дорогая. Ты – призовая лошадка Дэмиена.
Они совсем одни. Если вдруг Роза закричит, Цветы услышат? Она пытается оттолкнуть Бригадира, но тот сжимает ее бедро крепче.
– Понимаю, почему Дэмиен так втрескался.
Дверь распахивается, в туалет входит Ива. Бригадир отступает от Розы и широко улыбается.
– А вот и моя девочка. Искала меня?
– Искала, – произносит Ива и бросает взгляд на Розу. – Все в норме?
Роза вымучивает улыбку. Лучше разыграть беспечность, отмахнуться от этого жуткого мужика, притвориться, что он ничего для нее не значит, хотя на самом деле от их сотрудничества зависит все.
Бригадир плещет на щеки холодной водой и вытирается полотенцем для рук.
– Зашел освежиться. Как вечеринка?
– Хорошо, – отвечает Ива и поворачивается к Розе. – Тебя Мейер спрашивает.
– Тебе лучше поспешить, Роза, – говорит Бригадир. – Волнуется, поди, куда сбежала его собачонка.
Роза протискивается мимо Бригадира, Ива идет следом. Когда они выходят из туалета, Ива хватает ее за локоть.
– Пойдем. Остальные Цветы ждут снаружи.
– А как же Мейер?
– Надирается с остальными клиентами. Юдифь говорит, что на сегодня все, можно идти домой.
Клиенты собрались у бара и накачиваются виски. Они настолько пьяны, что не обращают внимания или им попросту плевать, что Цветы у дверей надевают парки и ботинки. Юдифь стоит за стойкой и разливает шоты. Мужчины выпивают, она снова наполняет бокалы. Уход Цветов замечает лишь новенький, Грант, и машет Иве на прощание. Она машет ему в ответ и говорит Розе:
– Мне его жаль.
– Почему? – интересуется Роза.
Ничто в этом опрятном молодом человеке не вызывает у нее жалости.
– Он порвал все связи с семьей на юге. – Ива медлит, затем продолжает: – И думает, что север его спасет.
* * *
Роза родилась в выгоревшей на солнце лачуге, откуда немного виднелся океан. В домишке стояли застеленные покрывалами из полиэстера две односпальные кровати, которые сдвинули вместе на время родов. Акушеркой стала бабушка Розы, суровая, неразговорчивая уроженка Новой Англии, которая сама выращивала овощи и делала джин. Она перерезала пуповину садовыми ножницами и смела темно-красную плаценту с пола в черный мешок для мусора, словно роды – дело не сложнее обычной весенней уборки.
Мать Розы предполагала, что проведет первые три недели после появления дочери на свет в постели, как традиционно поступали корейские матери, питаясь супом из морских водорослей, восстанавливая силы и заботясь о ребенке, чтобы установить связь между ними.
– Не работать три недели – удел избалованных и богатых, – заявила свекровь. – И лежать в постели вредно для костей.
Когда мать смогла встать, то присоединилась к уборке домиков для летнего сезона, который кормил ее новую семью уже более века. Мать привязывала малышку Розу к спине широким куском стеганой ткани. Так же, как делала ее мать, и это дарило ей удивительное утешение. Тоска по дому вспыхивала редко и напоминала приступы тошноты. Как бы ни старалась, мать Розы не могла просто так смести прошлое, как кучку пепла со своего пути.
Когда Розе исполнился месяц, вся семья начала называть ее мать Джой: якобы корейское имя слишком сложно выговаривать. Мать позже говорила, что с новым именем она как будто сбросила старую кожу. Оно звучало чисто и свежо – односложное чудо, которое вызывало у нее ассоциации с белоснежной простыней, вывешенной для просушки. Имя предлагало новую личность. Джой носила хлопковые шорты и джинсовые рубашки без рукавов, собирала черные волосы в конский хвост, как делали жительницы полуострова. Когда она шла, хвост раскачивался и задевал плечи с американской жизнерадостностью и целеустремленностью. Однако обещание лучшей жизни с новым именем быстро рассеялось.
– Считается, что женщины должны страдать, – сказала однажды Розе мать, – ведь мы достаточно сильны, чтобы приносить в этот ужасный мир жизнь.
Роза никогда не видела, чтобы мать пила таблетки от головной боли, не слышала жалоб, когда мать сломала руку, упав с лестницы. Однажды она призналась, что не плакала, когда отец Розы утонул из-за несчастного случая с лодкой. Джой не плакала, когда опознала на берегу его раздутое, лежащее лицом в песок тело в разорванной у шеи хлопковой рубашке. Он все время казался ей чужим человеком. Джой не плакала, глядя, как опускают в землю деревянный гроб, как жители полуострова по очереди бросают в могилу цветы.
Она заплакала лишь в темной кухне, в одиночестве поздно ночью, прижимая к себе маленькое тельце спящей полугодовалой Розы. Слушала дыхание дочери и тихонько говорила по-корейски, зная, что никто на всем полуострове не понимает ее родного языка. Роняя слезы на пушистую макушку своей малышки, Джой дала ей обещание:
Ты будешь жить лучше.
Ты не будешь страдать.
Ты уедешь отсюда.
После смерти отца Розы коттеджи унаследовал ее дядя, мелкий охотник-либертарианец, который жил в Нью-Гэмпшире и открыто называл себя любимым сыном. Он сказал Джой, что не продаст коттеджи, если она продолжит работать на него за комнату и еду. Он будет забирать всю прибыль, зато Джой получит возможность остаться на полуострове и растить дочь. Зная, что лучшего варианта у нее нет, Джой согласилась.
С юных лет Роза трудилась бок о бок с матерью. Они вычищали черную плесень в душевых, сметали с дорожек песок, вытаскивали клоки волос из стоков. С отбеливателем на руках, с потом на лбу, мать и дочь методично обходили девять коттеджей, вытирая пыль с антикварной мебели и вытряхивая коврики.
Отдыхающим обстановка напоминала о минувшей неискушенной эпохе, когда жаркое лето было всего лишь жарким летом, а не признаком смутных времен. Гостей успокаивали связанные крючком коврики, облупившиеся туалетные столики, скрипучие односпальные кровати, как будто войти в коттедж было все равно что вернуться в более простые деньки. Названия коттеджам дал еще прапрадед Розы, и все они были связаны с погодой: «Ветреное небо», «Маленькая буря», «Соленые волны». Правда, теперь погода вызывала скорее страх, чем приятные ощущения.
Роза и ее мать работали долгими месяцами, пока летнее солнце стояло высоко в небе. А потом внезапно наступало межсезонье: ветер становился холоднее, дни – короче, и вместе с ними темнел океан. Зима на полуострове была безлюдной и безмолвной. Дни Роза проводила в школе, серыми вечерами постоянно лил дождь. По выходным она развлекала себя чтением книг, стопками лежавших в сарае. Роза читала забытые гостями детективы про убийства и криминальные триллеры, пожелтевшие и намокшие по краям, а еще классические произведения из коллекции ее отца: «Моби Дик», «Преступление и наказание», «Грозовой перевал», «Мадам Бовари». Розе нравилось осязать книги, даже вдыхать их заплесневелый запах, и она предпочитала не подключаться к Флику, а читать, прислонившись к стопке неоново-оранжевых спасательных жилетов в сарае. За это ее частенько травили в школе. По сравнению с остальными канал Розы казался совсем пустым, но ей было все равно. Мир книг изобиловал возможностями. А вот каналы Флика обрабатывали и составляли бренды и компании, законодатели моды и блогеры, знаменитости вкупе с их отпрысками и собаками. То,
