Двери открываются - Екатерина Анатольевна Шабнова

Уля всхлипнула. И засмеялась. Несмело, не как манерный безумный ученый, чтобы раскатывалось по всему коридору и эхом отдавалось от стен. Тихо и немного надломленно. Это был уже ее прощальный подарок лифту. Шепот сорвался с губ словно бы сам собой:

– Что, съел?

Но в том-то и дело, что лифт ее не съел. Скорее, выплюнул.

Может, ему не понравился ее вкус?

Уля снова хохотнула. Выпрямилась. Огляделась. Это был ее этаж.

Удачи на вашем этаже.

Она спускалась столько времени, что, наверное, даже не смогла бы представить количество прошедших часов, не смогла бы ощутить их вес, – а вышла на тринадцатом этаже. Здесь сразу за углом приютился офис, который она делила со стажерами, еще не особо определившимися насчет своего будущего. Или, может, ждавшими знака.

Отсюда, через матовое стекло двери, Уля могла видеть очертания офисных стульев и края стола. Она прижала ко рту руку и улыбнулась – почувствовала губами свой заходящийся от радости пульс. Поправила лодочку и сделала шаг к офису. Остановилась, снова обернулась на лифт. Тот не торопился уезжать; кабина походила на раззявленную пасть, готовую в любой момент проглотить кого-нибудь еще.

Стоило, наверное, всех предупредить. Хотя бы заклеить вход скотчем, повесить распечатанное на принтере «ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ». Если это было кому-то непонятно и так, по мигающим в каком-то своем темпе лампочкам.

Уля почти отвернулась. Почти. А потом заметила кружку.

Она стояла чуть сбоку, недалеко от горки зеркальных осколков, не особо заметная, несмотря на свой цвет. Пальцы Ули вцепились в плотную ткань юбки.

Не стоило оставлять кружку в лифте. И дело было не в сентиментальности (разве что чуть-чуть). Но «кафка» тоже остался там. И Ателье… тоже, вероятно, было где-то в другом «там». И оно все еще могло кого-то прислать. А у Ули не было больше никакой возможности их подслушать.

Но нет, нет, погодите-ка. Возвращаться в лифт сейчас, когда под ногами твердый пол и до офиса всего несколько шагов, это ведь… самая дурацкая вещь, которую Уля могла бы провернуть. Последнее, что ей следовало сделать. Не лезь в капкан, из которого выбралась. Может, в следующий раз он не будет таким жалостливым. Может, в следующий раз он оттяпает тебе ногу.

Уля беспомощно повернулась в сторону офиса. Подала голос.

– Кто-нибудь? Эй?

Снова посмотрела на кружку, которая стояла на полу лифта – сцена прямиком из фильма ужасов. Не только из-за мигающего света и кинематографичных осколков.

– Ээ-эй! – Уля вытерла потеющие ладони. Опустилась на корточки. – То-о-оль, ты там? Свет…

Она уперлась руками в пол и скривилась. Света была стажером несколько месяцев назад. Ушла, узнав об условиях оплаты. Может, и правильно сделала.

– Тё-ём?

Уля подползла к краю лифта, не поднимая взгляда. Ей казалось, что, сделай она это, всё закончится. Прямо здесь.

– То-о-оль? Опять в курилке болтаетесь?..

Она вдохнула и выдохнула. Почувствовала, как выпрямляется и снова сгибается позвоночник. Как воздух стремится в легкие, а потом – обратно. Как…

– Э-э-эй!

Уля дотянулась до кружки, схватилась за край пальцами и рванула.

Та вылетела в коридор, завертелась, зазвенела, сделала пару кружков и остановилась у противоположной стены. Уля вскочила: руки целы, коленки целы, и пальцы – раз, два, три… десять! – все на месте.

Лифт даже не заурчал. Не фыркнул механическим нутром. Не сменил комбинацию мерцающих лампочек. Просто остался стоять, пустой, покалеченный и открытый. А чего она хотела? Чудовищного рыка? Саундтрека, который сообщил бы о том, что она делает глупость?

Уля выдохнула. В висках стучало. Она попыталась выровнять дыхание, но на этот раз ничего не получилось. Сердце снегирем билось о грудную клетку.

Она подошла к окну и оперлась о подоконник руками. Смотрела на стрелку, бегущую по горчичной тканевой равнине к лодочкам, и дышала. Представляла, как птица успокаивается.

Снегири-не-гири. Хотя сейчас внутри нее билось что-то очень тяжелое.

Куда вообще подевались коллеги? Чтобы домой идти, было еще слишком светло. Унеслись на обед? Значит, Уля проторчала в лифте всего пару часов?

(Дней? Лет?)

Хотя нет. Нет-нет-нет, за годы здесь бы все перекрасили. Перестроили. И неубиваемая плитка бы потрескалась, и…

По спине Ули пробежал холодок. Она задыхалась. Раскрытое чрево лифта следило за ней. Он ждал.

Уля с трудом вздохнула и резко подняла голову. Посмотрела на свое отражение в стекле.

Для той, что долго спускалась в ад, она выглядела неплохо. Никаких синяков под глазами – только круги, которые Уля заработала из-за своего почти несуществующего режима сна. Волосы чуть взъерошены, но не более чем обычно, Уля вечно залезала пальцами в прическу, раздумывая над текстом. Либо так, либо покусанные ручки. А этого добра не напасешься. А что это на ее блузке? Уля сузила глаза, опустила голову…

На белой блузке алела засыхающая кровь.

Но когда?.. Что?..

Уля лихорадочно закатала рукава, оглядела кожу. Ничего. Тогда откуда?.. Наконец вспомнила: она поранилась об осколки и прижала руку к груди, совершенно не подумав о том, что оставит на ткани следы. Кровотечение давно остановилась, от пореза (порезов, если считать зеркальные) даже следа не осталось. А вот блузку было жаль.

Уля опустилась на корточки и потянулась за кружкой. Та, почти насмешливо сияя белизной, лежала невредимая. Кроме той трещинки, что уже была. На донышке Уля заметила выдавленный номер… довольной длинный. Кому-то очень нравилось его хобби. Кто-то в нормальном мире маркировал свои кружки. Может быть, любовно расставлял их по полкам и дарил друзьям, если они не продавались на ярмарке.

Не в нормальном мире, а в этом мире. Ты выбралась, Уля. Выбралась.

Этого тоже не стоило произносить – ни вслух, ни про себя, но тогда она об этом и не подумала.

Уля взялась за керамическую ручку, да так и застыла, уперевшись лбом в стену. Ей не хотелось подниматься. Не хотелось снова оглядываться на лифт. Не хотелось находиться рядом с ним. Но еще сильнее не хотелось открыть дверь офиса и обнаружить, что…

Тело Ули вдруг пробила дрожь. Ритмичная и странная дрожь извне. Как если бы кто-то огромный пробегал мимо. Как если бы…

Уля поднялась и выглянула в окно. За ее нечетким отражением возвышалась знакомая стройка, чуть подальше бежала линия знакомых гаражей, а над всем этим серело знакомое небо – с телевизионными вышками и заводскими трубами вдалеке. Подоконник потряхивало. Дрожь уходила в стену, в холодные батареи, которые Уля чувствовала коленками, а потом – в пол.

Где-то справа оглушительно взревел свисток. Прямо за окном, на