Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса

Новелла вторая. Преобразователь

Поборник утопий их станет врагом,Идеям чужим приоткроет он двериИ топнуть не сможет на них сапогом.За выгоду грызться все станут, как звери.

В необъятном параллельном неомире маленький Михей смотрел на бескрайнее поле зрелой пшеницы, и оно казалось с высоты кресла водителя, куда посадил его отец, прямо морем, вроде увиденного в прошлом году во время поездки с отцом на побережье. Только это море было золотым. И волны пробегали по спелым колосьям, словно дышали те при порывах легкого ветерка. Солнце светило ярко, в кабине хоть воду кипяти. Но Михей задыхался не от духоты, а от счастья. Отец его, Фадей Строгач, знатный механизатор, позволил ему держаться за штурвал комбайна. И целый завод на дутых шинах двинулся с места, кося, молотя, отсортировывая, выгружая зерно. А мальчик воображал, что это он рулит и преображает поле, не замечая, что отец подсобляет ему. А когда к вечеру мать принесла мужикам (ему с отцом!) еды, то все поле до самого окоема было переделано, стало коротко подстриженной стерней. Это детское ощущение, будто ему все по плечу, не оставляло его и в зрелые годы. Что для этого нужно много и много знать, он понимал, усердно готовясь к чему — то большому и важному, получил два высших образования, став и агрономом, и юристом, попутно проявляя себя на молодежной, а потом и на партийной работе. И завершилось это тем, что оказался он в кресле, правя штурвалом уже не зерноуборочного комбайна на бескрайнем кормящем поле, а первого секретаря крайкома партии. Но еще большие масштабы ждали его впереди. Президент страны Михей Строгач отдыхал в своей летней резиденции на юге, у моря. Задумчиво расхаживал он по роскошным залам нового особняка, не уступающего своим великолепием былым королевским дворцам и призванного поражать гостей со всего мира уникальным мрамором стен, дорогими картинами, тонкого искусства резной мебелью, зеркалами в золотых рамах, монументальными каминами, прекрасными, словно живыми, статуями, люстрами, каждая из которых дороже многоэтажного дома. Михей любил блистать во всем и жить в окружающем его блеске. В одном из залов он остановился около шахматного столика, изящностью и мастерством изготовления не уступающего окружающей обстановке. Клетки шахматного поля напоминали золотых и черных, как бы готовых вспорхнуть бабочек: одни сверкали на солнце, другие, темнокрылые, сливались с клетками, словно в сумраке ночи. Рассматривая художественно выполненные шахматные фигуры, Михей вспомнил, как в студенческие годы «болел» за своего любимого гроссмейстера, боровшегося тогда в Гейзерике за титул чемпиона мира, играя против непобедимого и непредсказуемого в своих капризах западного шахматиста, вышедшего победителем в том поединке и утвердившего тем самым мировое главенство Запада и в шахматах. Утрата шахматного первенства тогда была равна крупному политическому проигрышу в непримиримом противостоянии «холодной войны». Когда в том же Гейзерике, правда, не в переполненном зале, а за плотно закрытыми дверями состоялась встреча нового президента своей Страны Строгача с западным президентом, называвшим страну собеседника «империей зла», то результаты этого «поединка» были те же, что и в былом, игранном здесь матче шахматистов тех же стран. Западный президент ни на шаг не уступил Строгачу в вопросе сокращения вооружения и даже слушать не захотел о том, что имеющимися у обеих сторон боеголовками можно четырнадцать раз уничтожить все живое на планете, хотя для этого хватит и одного раза! Тогда в космосе появится еще одна мертвая планета!.. Не имели результатов и рассуждения о том, что зарождение жизни, благодаря невероятной случайности, произошло лишь в одном месте Вселенной, и великий грех сделать весь космос необитаемым…Не было более убежденного сторонника утопического антисобственничества, чем Михей Строгач. Зная это, западный президент не шел ни на какие уступки и с большим недоверием относился к его словам. С горьким чувством разочарования говорил Михей Строгач с видеоэкранов о результатах переговоров. Не скрасила неудачи победа его супруги Зарены над женой западного президента Медли в элегантности нарядов и умении подать себя. Исход переговоров не привел к разрядке напряженности в мире…Вспоминая эти прошлые дни, Михей мысленно сопоставлял шахматы и жизнь и, еще раз бросив взгляд на расстановку шахматных фигур, не спеша вышел на веранду с мраморными колоннами, красу дворцового фасада, сошел в парк по опять же мраморным ступеням, касаясь рукой таких же перил. Его окружил смолистый, нежный и в то же время бодрящий запах кипарисов, смешанный с тонким ароматом ухоженных роз. Заложив руки за спину и опустив голову, Михей шел по аллее, рассматривая под ногами яркую мозаику смеси песка и морских ракушек. Подняв голову, он увидел затейливую вязь ворот из кованых полос. По обеим сторонам высилась стена, отделявшая тихий парк от внешней суеты. Рассматривая железные узоры, Михей Строгач подумал о триумфальных воротах на Западе. В памятный для него день он смотрел с восточной стороны на них, наблюдая за уничтожением по его решению огромной крепостной «стены вражды», символа непримиримости двух идеологий. Он избавлял человечество от страха и тягот «холодной войны», решительно пренебрегая нареканиями в его адрес со стороны былых соратников, фанатически преданных идее общинности. Михей Строгач настойчиво вел страну по пути «переустройства», чтобы выйти из кризиса, вызванного результатами развития экономики системы прошлых лет, когда люди вопреки всем теориям перестали интересоваться результатами своего труда и все больше достижений в развитии хозяйства оставалось на бумаге, не отражая жизни. Главной же заботой его было устранение оснований считать страну «империей зла». Он добивался народовластия и свобод, опирался, прежде всего, на советы возвратившегося из Кандейи, где он был послом, Александра Ковлева, которого считали зодчим «переустройства». И конечно же, как добрый друг, стремилась поддержать его жена Зарена, самый близкий человек, которому он доверял во всем. В тот день, когда рухнула «стена вражды», тысячи людей видели, как руководитель с западной стороны прошел через Триумфальные ворота в восточную часть города и обнял стоявшего там президента Строгача. А люди кричали — Стро! Стро! — и, перепрыгивая через обломки стены, бежали навстречу друг другу, обнимались, братались…Так закончилась «холодная война», и за это благодарны были люди своему Стро и жене его Зарене, которую ценили как первую советчицу мужа за мудрость, находчивость, элегантность, обаятельность и мужской ум женщины. Все это промелькнуло в мыслях президента Строгача, когда он подошел к границам своей резиденции. За порогами стояли постовой и около него караульный начальник. Офицер щелкнул каблуками и отдал честь президенту, постовой окаменел. — Ну как, — добродушно спросил Строгач, — охраняете? — Так точно, товарищ президент. Согласно полученному приказу! — Ни в ту, ни в другую сторону не пропускаете? — пошутил Михей Фадеевич. — Так точно, товарищ президент! — на полном серьезе отчеканил капитан охраны. Строгач не придал никакого значения привычному солдатскому ответу на свое шутливое «ни туда, ни обратно»…Строгач повернул от ворот, думая, как трудно приходилось ему не только убеждать, доказывать, уговаривать, но и действовать даже наперекор, в первую очередь генералам, которые не признавали ничего, кроме угроз силой! Да и идти против осторожных или тупых консерваторов, которые противились его «новшествам» — признанию общечеловеческих ценностей: свободы мнений, гласности, народовластия… Привыкли к «общинности в узде». Верная жена поддерживала его… Да вот и она показалась на дорожке парка. «Спешит навстречу, голубушка». — Ты куда, Зарена моя? — нежно спросил он, когда они поравнялись. — К тебе. И срочно, — сухо ответила та. — Что такое? — насторожился Михей. — Я была на пляже. Зачем напротив стоит корабль? — Охраняет нашу резиденцию, — успокоил муж, добавив: — Ох уж эта забота!.. — Ты знаешь, я люблю нырять. И кого я встретила в глубине? — Может быть, дельфина? Акул здесь не бывает, — пошутил Михей. — Хуже! Аквалангиста, который быстро уплыл от меня. Он — то зачем? Кого стережет? И вообще, нас охраняют или стерегут? — Не понимаю тебя, Заренушка, — нахмурился президент. — Я хочу знать, почему не работают у нас телефоны? — тревожно глядя на него, спросила жена. — Как, не работают? — удивился Михей. — Надо сообщить связистам. Зарена усмехнулась — Каким способом? — По внутреннему телефону, конечно! — Ни один телефон не работает! И электричество выключено, — многозначительно глядя на мужа, добавила Зарена. — Думаешь, серьезная авария? — спросил Михей. — Что серьезно, не сомневаюсь! Но авария ли? — покачала головой Зарена. — Что ты хочешь сказать? — Что нас здесь чересчур бережно охраняют. Как заложенных медведей в берлоге… И лишили всех средств связи… А стерегут не только на суше, но и на море. До Строгача мгновенно дошел смысл слов, сказанных караульным начальником: «Не впускать и не выпускать!..» Тот простодушно подтвердил получение такого приказа, но уж не от президента. — Я не знаю, что происходит, — продолжала Зарена, оглядываясь. — Пойдем в беседку, пока не стемнело. В доме придется обходиться свечами, благо декоративные остались… — Подожди, а зачем в беседку? — удивился Михей. — Что мы там узнаем? Глаза Зарены хитро блеснули. — Помнишь, в одной из поездок какой — то мальчонка в приливе чувств подарил тебе свой маленький транзисторный приемничек? Он такой удобный! Я всегда ношу его в сумочке. Вот в беседке мы им и воспользуемся, узнаем, что происходит в мире, у нас дома и во всей стране. Супруги вошли в беседку. Зарена вынула из сумки приемник. — Поистине младенец истину поможет нам узнать, — пошутил озабоченный Михей. Зарена стала настраивать приемник на нужную волну. Слышались всплески музыки, гортанные или певучие обрывки фраз мужских и женских голосов, резким воем врывались «глушилки», отмененные Строгачом в знак окончания «холодной войны». Наконец зазвучала родная речь. Но это была чужая радиостанция «Воля», работающая за рубежом, существуя на западные средства. Ее корреспондент сообщал из восточной столицы, что там Комитет Чрезвычайного Положения, заменив президента, «неспособного по нездоровью» выполнять свои функции, отменил свободу слова, собраний, гласность, закрыл большинство газет, взял на учет все запасы продовольствия. В столицу введены танки, на улицах появились баррикады. Предполагается штурм парламента…»— Это чудовищно! — воскликнула Зарена. — Так предательски отстранить тебя от власти, прикрывшись ложью о твоей болезни! Это конец демократии!.. Конец… — она что — то пыталась выговорить, но повалилась на плечо мужа, который едва удержал ее. Правая рука ее бессильно повисла, правая нога судорожно вытянулась. — Паралич! — в ужасе воскликнул Строгач. — Инсульт. Врача! Врача! — исступленно взывал он. В беседку заглянул знакомый караульный офицер. — Капитан! — крикнул президент. — Врача! Немедленно вызовете врача! — К сожалению, товарищ президент, связь отключена. Но я пошлю за ним мотоциклиста. — Почему мотоциклиста? Берите мой вертолет! Летите в Порт, в морской госпиталь за профессором — невропатологом. Капитан смутился — К сожалению, товарищ президент, вылеты запрещены. Горючее у вертолета слито и запечатано. Я привезу вам на мотоцикле вашего лечащего врача для оказания первой помощи. Он живет неподалеку. — Что происходит? Что происходит? — в отчаянии воскликнул Михей Фадеевич. — Я быстро, товарищ президент! — ответил капитан, не решаясь взглянуть Строгачу в глаза, ведь он был до сих пор его защитником, а теперь…И он торопливо зашагал по дорожке, вскоре перейдя на бег. Михей Фадеевич посмотрел ему вслед, стараясь осмыслить им сказанное, и вернулся к своей Зарене, безжизненно полулежащей на скамье беседки, куда он ее уложил. Глаза ее закатились, и из — под приоткрытых век страшновато для Михея поблескивали белки. — Заренушка, родная! — говорил он. — Очнись, молю тебя. Все утрясется, вот увидишь! Не могут нас с тобой здесь под арестом держать. Лишь бы ты в себя пришла, я бы сам ушел. Ты мне всего дороже. И еще много ласковых слов отчаявшегося человека произнес Михей, пораженный и состоянием жены, и своим отстранением от власти. С надеждой смотрел он на дорожку, где должны появиться офицер и врач. Труднее всего оказалось ждать, ощущая полное свое бессилие и холодящее чувство человека, преданного былыми соратниками. Через некоторое время над кронами деревьев с неба появилось какое — то тело. — Ну, молодец капитан, — мысленно воскликнул Михей Фадеевич, — не побоялся взять мой вертолет, слетал в Порт! Привез — таки профессора — невропатолога! — он так обрадовался, что на отсутствие шума винтокрылой машины внимания не обратил. Обернулся к жене, чтобы обрадовать ее. Она сползла со скамейки, и он принялся ее удобнее укладывать. Но, видимо, за эти мгновения вертолет успел приземлиться и вновь подняться, потому что перед мраморным фасадом особняка появился высокий человек в серебристом плаще. Строгач выскочил из беседки с криком — Профессор, профессор! Сюда, сюда! Прошу вас. Больная здесь! Прилетевший обернулся на призыв. Он оказался седым старцем с белой бородой. Строгач подбежал к нему — Вся надежда на вас, профессор! У моей супруги, видимо, инсульт… потрясение из — за всего случившегося в Центре. — Хоть цели у меня иные, я постараюсь вам помочь. — Как, не по вашей части прийти к погибающей? Я же просил профессора — невропатолога. — Профессор я, но лишь истории. Однако где больная ваша? — Вот здесь, сюда, пожалуйста, — говорил Строгач, недоуменно поглядывая на профессора истории, зачем — то привезенного сюда. Зарена, бледная, как стены беседки, полулежала в довольно неудобной позе, недвижная и бесчувственная. Профессор подошел к Зарене, нежно взял ее руки в свои и, глядя в ее закатившиеся глаза с поблескивающими белками, мягко, но властно произнес — Встаньте, женщина, прошу вас! Недомогание прошло! Прошу, Зарена, встаньте, встаньте! Пока прошу, но прикажу. Меня ты слышишь, слышишь? Встань! Стоящий рядом Строгач почувствовал, что по обращенной к профессору стороне тела у него пробежали мурашки. Зарена шевельнулась, открыла глаза, и по губам ее мелькнула виноватая улыбка. Она села на скамью, привычно поправила волосы только что бессильно свисавшей рукой и сказала — Кажется, я потеряла сознание? Простите, кто вы? — Это профессор, которого я вызвал из Порта, испугавшись за тебя, — объяснял Михей Фадеевич. — Для вас — профессор Назови. — Спасибо вам, товарищ профессор. Вы совершили у меня на глазах чудо, — произнес Михей Фадеевич. — Чудес на свете не бывает, — с улыбкой ответил целитель. — Есть скрытые биополя. С их помощью возможно снять и спазмы головного мозга. — Ими пользуются экстрасенсы. Очевидно, вас и побеспокоили портовые медики, зная пашу поразительную способность. Она присуща всем, но слабо развита у многих. — Да, да, конечно, — согласился Строгач. — Я лишь радуюсь совпадению. — Совсем не совпаденье это. Я сам хотел вас посетить. — Мне кажется, вам стали бы чинить препятствия. — Они легко преодолимы, — улыбнулся старец. — Преодолимы? И вы знаете о том, что происходит в Центре. — Исход событий мне известен. Причину их хотел б раскрыть. Я, как ученый, изучаю тот «тайный компас», что вас вел. — Зареночка! Ты слышишь? Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, ты не против такой беседы с гостем, оживившим тебя? — Если он согласится на мое участье в ней. — Конечно, милая Зарена! В законах тех секрета нет. — Может быть, все — таки пройдем в дом? — тоном гостеприимной хозяйки предложила она. Для вас светла беседа наша, но не для слуха ваших стен. — Вы так думаете? — удивился Строгач. — Лучше, чем беседка, поверьте, места не найти! — О чем же будет разговор? Мне показалось, что вы иностранец, судя по изящной манере говорить, — заметил Михей Фадеевич. — В какой — то мере это так. Происходящие у вас процессы особо интересны мне. И я не раз здесь жил подолгу. — Зареночка! Беседуем мы с тобой с философом и знатоком истории! Жаль, не встретились мы раньше. — Стремился к этому сейчас. Властители минувших лет знакомы мне. Вот почему и вы нужны. — Могу ли я встать с ними рядом? — Предшественник ли ваш великий, страну что поднял на дыбы, служил для вас в делах примером? Какая сила вас вела, и путь указывал чей компас? — Он действовал не по указке! — возмущенно вмешалась Зарена. — Об этом смешно говорить, а слушать противно! — Меня за руку никто не вел, — запальчиво подтвердил Строгач. — И в спину не толкал. Я видел цель — избавление от Страха! И достижение общечеловеческих ценностей: раскрепощение, свободу мнений, расцвет личности! Кому от этого могло быть худо? И компас мой совсем не тайный. Он известен всем! — А выгоден кому мог быть? — Всем, всем без исключенья! — И в том числе за рубежом? — И там все избавились от ядерного страха. «Холодной войне» пришел конец! — Приятно очень думать так, — загадочно произнес старец. — И революциям подобно. А «их задумывают мудрецы, используют же негодяи». Так говорил известный вам завоеватель. — Так он же сам и был таким, использовав революцию для себя. — Иначе думал он, представьте. — Он был грабитель и узурпатор, губивший людей без числа. — А корифеи в вашем веке не превзошли ли в том его? — Противоположные идеи: превосходства расы и отказ от эксплуатации людей, между собою равных. — Но убеждение одно. И там, и тут — насилье, кровь. — Вот от насилия и принуждения во имя радужных идей я и хотел избавиться в Стране. В былых утопиях, рожденных светлыми умами, я видел дальнюю цель. Религиозное учение добра ведь сродни философии общинной. Учитель верующих был первым общинником и призывал, как мы, к высшей справедливости и любви, даже к врагу, презирая зло и собственность, как первоисточник зла. И апостолы его возглавили первые общины верующих. Однако этим гуманным ученьем прикрывались инквизиторы. Церковь завоевателей благословляла огнем и мечом нести «учение добра» покоренным народам, обращая их в святую веру окунанием в окровавленную реку. Недаром наш большой поэт увидел Учителя в венке из роз в колонне комиссаров, прославивших жестокостью свой строй, — Строгач увлекся, прирожденный оратор, он словно говорил с трибуны. — Нельзя осуждать «общинность» за то, что ее силой внедряли негодяи в нравственно не подготовленный на род. И я, не теряя дальней цели, пошел на рыночные отношения, чтобы использовать инициативу людей. И сохранял общины на добровольных началах. — Все верно, Михей, верно ты говоришь! — поддержала его Зарена. — Неподготовленность была не только в «общинности всеобщей», — отвечая им обоим, продолжал старец. — Рынок с собой несет законы сельвы, где каждый каждого грызет, служа богине Выгоды, чтоб выжить самому. — Я — за общественную собственность! Но один мудрец сказал, что «общее бывает только у друзей». И я согласен с ним и с вами, что прежде надо всех у нас подружить между собой. — Дружба заложена в наследственных генах любых существ. И волки не грызут друг друга, а предпочитают охотиться сообща, уважая вожака, — добавила Зарена. — Их этому никто не учит. — Воспитатель разовьет все доброе, что от Природы, а по на корню заглушит. И в этом — истинность свободы. — У женщин любовь к малышам и тонкость души. Им и этом деле надо дать простор, — предложила Зарена. — Если сами они воспитаны как надо, а не готовились, стать снайперами или выйти на панель. К тому же богомольны, — возразил жене Михей Фадеевич. — Кстати, именно религия сейчас заботится о нравственности и морали, — напомнила жена. — Так что ж, идти за помощью к священникам, как в старину? — спросил Строгач. Старец подумал и ответил — В религии любой мораль и нравственность — всегда основа, а средство привлеченья — храм, обрядов пышность и молитвы за отпущение грехов. Молящихся там держат в страхе пред Страшным Божеским Судом. Обрядом церковь подменяет порой учение само. К идеям светлым возвращенье необходимо людям всем. — Во многом с вами надо согласиться, — произнес президент. — И в этом вижу программу своих действий. — Если вам не помешают те, воспитан кто с иной моралью. Полезен был наш разговор. И все ж, друзья мои, прощайте. О встрече лучше позабыть. И он, высокий, седой, в развевающемся серебристом плаще пошел к озеру — бассейну, где обычно купались, не выезжая на пляж у моря. — Вот в этом он бесспорно прав, — глубокомысленно заметил Михей Фадеевич. — Всегда считал, что жизнь на Земле во всей Вселенной уникальна. И лучше мне придерживаться и дальше этого мнения. — Пожалуй, может быть… — неопределенно сказала Зарена. — Хотя он показался мне не совсем обычным человеком. К счастью, у него руки, а не щупальца… — Решим, нам просто привиделся сон. — Обоим сразу? — усомнилась Зарена. — Считай, что мы с тобой так духовно связаны. — Я поняла. Так будет лучше. Фигура старца виднелась на берегу пруда — бассейна. Дальше произошло столь необычное, что супруги на самом деле поверили, что «ничего этого не было, потому что быть не могло». Над озерком завис какой — то светившийся на солнце предмет, а профессор Назови медленно поднялся в воздух и, подлетев к дискообразному аппарату, скрылся в открывшемся люке. — Кошмар! — сказала Зарена. — Но он привиделся нам обоим, — напомнил Mиxей. — Впрочем, надо считать, что так оно и было. Смотри, по дорожке идет капитан в сопровождении нашего врача. Супруги вышли навстречу идущим и с улыбкой сообщили, что недомогание Зарены Александровны миновало и обморок, напугавший Михея Фадеевича, прошел. Врач счел нужным измерить у обоих артериальное давление и, успокоенный, удалился в сопровождении того же капитана. Через два дня тот же офицер, сняв охрану с резиденции президента, провожал улетающих в Центр супругов, сопровождаемых прилетевшим за ними бравым полковником, Героем Страны, который перед тем лично арестовал членов «чрезвычайного комитета». Он рассказал об этом, посмеиваясь в пышные усы. По мраморной лестнице былого царского дворца поднимались два президента, один — всей Страны, другой — основной ее части, как бы ствола огромного дерева. — Ну как, Михей Фадеевич? Считай, теперь мы квиты. Ты вытащил меня из периферийной глуши, а я тебя — из заточения в приморье. Ты уж извини, что я себя для этого главнокомандующим войсками провозгласил. Надо же было ими командовать, чтобы шайку чрезвычайщиков разогнать. Они все уверяют, что прилетали к тебе все увязывать. — Я их не принял, — мрачно отозвался Строгач. — Вот они тебя и взяли под арест. Да и меня убрать хотели. Опасен им Борец. Еще бороться станет. — Нас ждут в парадном зале журналисты, Олег Ольгович. Быть может, мы поговорим у меня в кабинете? — Почему в твоем? Мой не хуже и тоже во дворце. Они вошли в роскошный зал, где стены состояли из мраморных плит с перечислением золотом героев минувших войн. Бородатый журналист подскочил к двум президентам, снизу вверх посмотрел на огромного Борца и заглянул в глаза Строгачу. — Ну как? — спросил он. — Уживутся два медведя в одной берлоге? — В лесу медведи не грызутся, — ответил Борец. — Так то — в лесу, а здесь — дворец! — Медведь в берлоге спит, а нам с Олегом Ольговичем будет не до сна, — ответил, а вернее, ушел от ответа Строгач. Он подумал о мраморном особняке на Юге и о шахматном столике, напомнившем ему о матче чемпионов, а потом о встрече там же двух президентов, которым надо было ужиться на одной планете. Не затевать же здесь нам с Борцом матч!..И президенты разошлись по своим кабинетам, пробившись сквозь толпу наседавших на них репортеров, на ходу отвечая им.