Виктор Колупаев - Сократ сибирских Афин
Со своими дельфинами мы так и не познакомились близко. Или еще не подошло время, или возраст их был уже таков, что они не могли привыкнуть к неволе. Простые команды они выполняли, но мы чувствовали, что они, все понимая, выполняют эти команды как бы из-под палки. А с Финой было еще тяжелее. Если Дель просто не признавал неволи, то Фина стремилась к самоубийству. Это мы поняли в первый же день, когда погрузили в воду гидрофон. Он болтался на семиметровом кабеле. И теперь основной целью жизни несчастной дельфинихи было стремление запутаться в кабеле на глубине, чтобы не успеть всплыть, когда потребуется сделать очередной выдох-вдох.
И однажды мы все-таки просмотрели, прозевали страшный момент. А когда обратили внимание, то Фина уже была мертва. Я никогда не думал раньше, что животные способны на самоубийство. Хотя, впрочем, дельфины ведь не были простыми животными. Даже люди, которые обучали их разным цирковым трюкам, назывались здесь не дрессировщиками, а тренерами. Мы отбуксировали Фину в море на лодке. И вокруг была тишина и спокойствие. Ни один дельфиний плавник не потревожил гладь моря, ни одна чайка не пролетела над нами. А когда мы отвязали Фину, тело ее, медленно покачиваясь, пошло ко дну. И я подумал, а смог бы поступить так я сам? И какой уровень неволи потребовался бы для этого?
А вечером мы втроем напились кислого неразбавленного вина, так, что почувствовали себя дурно, и это телесное страдание принесло нам некоторое душевное облегчение.
Постепенно мы осваивались в своем дельфинарии, заводили поверхностные знакомства с другими группами исследователей, рассматривали и оценивали аппаратуру, расспрашивали о поведении дельфинов. Оказалось, что были совершенно ручные и нисколько не боящиеся, дружелюбно относящиеся к людям дельфины. Особенно мы подружились с Бимом. Группа, которая работала с ним, на время уехала, и он оказался как бы не у дел. Зазывно разевал он свою пасть, когда кто-нибудь проходил мимо, радостно резвился, словом, проявлял полное и непреодолимое желание познакомиться хоть с кем-нибудь. Когда его хозяева еще были здесь, мы видели, как он с удовольствием катал их на своей спине. Причем, хозяева, видимо, были хорошими пловцами, потому что не успевали они вцепиться руками в его спинной плавник, как он начинал выписывать в трех измерениях своей вольеры замысловатые вензеля, утаскивая прилипших к его спине людей метров на семь-восемь в глубину. И было ясно, что удовольствие получают оба: и дельфин, и человек. Но мы-то не были такими опытными пловцами.
Вооружившись рыбинами, мы присели на край помоста с непременным намерением покататься на Биме. Он спокойно подплыл к нам, выставив из воды свою ухмыляющуюся морду (рострум). Шеф Амфибрахий решительно сказал:
— Все равно на нем покатаюсь! — И рухнул в воду.
Нужно было похлопать ладонью о поверхность воды. Так делали хозяева дельфина. Бим принял горизонтальное положение и подплыл бок о бок к человеку. Амфибрахий схватился руками за спинной плавник, и дельфин резко ушел на глубину. Он не знал, что мы плохие пловцы. Амфибрахий тоже не ожидал такого резкого оборота дела, выпустил плавник, задыхаясь и отплевываясь, всплыл, отдышался немного и сказал:
— Все равно на нем буду плавать. — И снова похлопал ладонью по воде.
Дельфин подошел, подставляя спинной плавник. Амфибрахий ухватился за него, готовый в любой момент ринуться на поверхность. Но Бим больше не делал попыток уйти на глубину. Он потаскал человека по поверхности, правда на довольно высокой скорости, так что казалось, что при повороте непременно врежется в сеть вольеры. Но этого ни разу не произошло. Дельфины вообще не любили прикасаться своей кожей к чему-либо, кроме человеческих рук.
В награду Бим получил рыбину. Затем в плаванье ушел Белерофонт. Дельфин катал его только по поверхности. Настала и моя очередь. Не без внутреннего трепета вцепился я руками в плавник, вытянул ноги вдоль туловища длиною локтей в десять, приготовился к тому, что нахлебаюсь воды. Но дельфин шел с такой скоростью, что бурунчик воды резвился под моей нижней губой. Ощущение было потрясающее. Во-первых, скорость. Во-вторых, полная управляемость, вернее, видимость управляемости, так как я не делал к этому никаких попыток. Дельфин все знал сам. И, в-третьих, его упругая, гладкая, удивительно приятная на ощупь кожа. Сказать, что я испытывал наслаждение — почти ничего не сказать. Я испытывал восторг, счастье! Я был как бы всемогущим водным существом. А умей я получше нырять, да еще не закрывать при этом глаза, упоению стремительным плаваньем не было бы предела.
Мы знали уже, что кроме рыбы Бим признавал лишь одну благодарность. Он располагался в воде градусов под сорок пять, и его нужно было раскручивать за боковые плавники, как гигантское трехсоткилограммовое, по древним меркам, веретено. Не знаю, чем это ему нравилось, но нравилось очень. Его можно было вертеть таким образом хоть целый час, по очереди, разумеется. Он умильно раскрывал свой рострум, весь в блаженстве и каком-то расслаблении. А раскручивать его таким образом тоже было приятно.
Словом, Бим был очень общительным существом и мы с ним крепко подружились. Вскоре у нас появились и другие друзья среди дельфинов. Но Бим был все же первым, преданнейшим и умнейшим из всех. Хотя тайну Орфея не раскрывал. Похоже было, что дельфины были согласны на все, кроме раскрытия этой тайны.
Ну, мы и работали потихонечку, стараясь, чтобы дельфины прониклись к нам доверием. Жарились на солнце, ничком падали в воду прямо со своего рабочего места, ездили в ближайшее поселение на обед, пили кислое вино.
А вот дельфины почему-то вина никогда не пили, хотя мы пару раз и предлагали им составить компанию. А потом это их неприязненное отношение к вину заинтересовало меня всерьез, и я спросил в лоб:
— А почему это, Бим, дельфины никогда не пьют вина?
Бим опечалился, попросил почесать ему затылок и поведал такую историю.
— О Дионисе я вспоминаю, рожденном Семелою славной. Однажды мы…
— Кто это — мы? Мы-все?
— Нет. Мы — морские разбойники.
— Так вы раньше были дельфинами — морскими разбойниками?
— Да нет, — досадливо поморщился Бим. — Были мы обыкновенными людьми, но, вдобавок, и морскими разбойниками.
— Ишь ты, — подивился я.
— Однажды на крепкопалубном судне по волнам винно-черного моря подошли мы к пустынному берегу. На далеко выступающем в море мысе сидел юноша. Вокруг его головы волновались иссиня-черные кудри. Многомощные плечи облекал пурпурный плащ. И был он, казалось, опьянен вином.
Видно, злая вела нас судьба, — продолжил Бим. — Увидели мы этого красавца, перемигнулись, выскочили на берег, схватили его и посадили на корабль, веселясь душою. Наверное, это царский сын, рассуждали мы. И выкуп за него будет знатный. Для начала тяжкие узы собрались мы наложить на него, чтоб не сбежал. Но не смогли его узы сдержать и далеко отлетели вязи из прутьев от рук и ног его. Сами отлетели, понимаешь? А юноша этот восседал спокойно и улыбался черными глазами. Кормчий все это заметил и тотчас молвил нам:
“Несчастные! Что за могучего бога вы захватили и заключаете в узы? Видите, не держит его корабль! Это или Зевс-громовержец, или Аполлон сребролукий, или Посейдон. Не на смертнорожденных людей он походит, но на бессмертных богов, в олимпийских живущих чертогах. Давайте тотчас отчалим от этой черной земли! И рук на него возлагать не дерзайте, чтобы в гневе он не воздвигнул свирепых ветров и великого вихря”.
Рассмеялись мы таким речам, а наш предводитель сказал:
“Видишь — ветер попутный! Натянем же парус, живо за снасти беритесь! Мы уж об нем позаботимся. Я твердо надеюсь: в Египет ли с нами прибудет он, в Моряковку ли, к гиперборейцам, еще ли куда — назовет он нам и друзей и родных и богатства свои перечислит, ибо само божество нам в руки его посылает”.
Подняли мы корабельную мачту и парус. Надул ветер парус и натянул канаты. И тут пред нами начали свершаться чудеса. По всему нашему быстроходному судну вдруг зажурчало благовонное вино, запах амвросии вокруг поднялся. В изумлении и страхе смотрели мы на происходящее. Вдруг, цепляясь за самый высокий парус, лозы протянулись туда и сюда, в обилии гроздья винограда повисли. Вокруг мачты карабкался черный плющ, покрываясь цветами. Всюду красовались вкусные и приятные глазу плоды. А на уключинах всех появились венки. Крикнул наш предводитель кормчему, чтобы он поскорее к земле направил наш корабль. А пленник наш внезапно превратился во льва. Страшно безмерный, он громко рычал. Являя средь судна знамения, создал он медведицу с волосистым затылком. Яростно встала она на дыбы. И стал на высокой палубе лев дикоглазый.
