Владимир Полуботко - Двенадцатая нимфа
— Дам. Она ваша. Но не за одну тяжёлую монету, а за двенадцать.
Глава тринадцатая, в которой Меценат и Вальтер взаимно изумляют друг друга
У Мецената глаза полезли на лоб от такой наглости.
— По числу всех статуэток, что я для вас добыл, — уточнил Вальтер.
— Нет, но это же просто грабёж! — закричал Меценат. — И это противоречит нашему уговору… И зачем вам такие безумные деньги? Что вы с ними собираетесь делать?
— А зачем они вам? Ведь для вас это ничтожная сумма.
— Для меня — да. Но у меня, согласитесь, бизнес. Я финансирую проекты, на меня работают миллионы людей… Вы хотите стать владельцем заводов и фабрик? Хотите закрутить какое-то производство? Не смешите меня! Это не ваше призвание. Ваше призвание — изучение моря. Морские флора и фауна! Спруты и моллюски, всякие там рыбёшки — полосатые и в крапинку, гирлянды водорослей! А вы, вместо этого решили податься в предприниматели.
— Ничего этого я не хочу, и вы это знаете.
— Ах, не хотите? Тогда в чём же дело?
— Я хочу провести одно очень важное научное исследование.
— Скажите какое, и я, его, быть может, профинансирую.
— Не скажу. Это пока моя тайна. Но я выдвинул ещё не все условия, — сказал Вальтер.
— Не все? — изумился Меценат. — Чего же ещё вы хотите от меня?
— Да ничего особенного. Я хочу, чтобы вы выставили на всеобщее обозрение все одиннадцать статуэток, которые я вам уже достал. И только, когда я их увижу под стеклом в вашем музее, а вместе со мною их увидят и остальные посетители вашего музея, а при желании и всё человечество, вот только тогда я вам и принесу свою двенадцатую статуэтку.
Меценат застонал.
— Но это же совершенно невозможно! — вскричал он.
— Почему?
— Вы продали мне эти статуэтки или не продали?
— Продал.
— И они — моя собственность?
— Допустим, — сказал Вальтер.
— Не «допустим», а моя! Я их владелец, и я могу сделать с ними всё, что захочу. Например, спрятать и никому не показывать!
— Вот на это я и не согласен, — сказал Вальтер. — Все сокровища, которые я для вас достаю со дна морского, пусть считаются вашими, но вы обязаны показывать их людям. Вы как бы берёте на себя обязанность быть их хранителем.
— Я беру на себя эту обязанность — вы правильно сказали. Но она — добровольная. Хочу беру, а хочу не беру. Я ведь плачу деньги. ДЕНЬГИ! Вы понимаете всю величественность этого слова?
— Нет, не понимаю. Если деньги равны по ценности тому, что я вам продаю, то в таком случае я могу и вам сказать: я вам отдаю ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА! Вы понимаете всю величественность этого слова? Вы за свои деньги готовы мне глотку перегрызть или с горя удавиться, а я почему-то должен быть спокоен за судьбу утраченных произведений искусства? И так, почему вы не всё выставляете для всеобщего обозрения?
— Да вам-то что за дело до того?
— Меня всегда удивляло, что часть из тех золотых изделий, что я для вас достаю, вы так никогда и не показывали людям. У меня есть подозрение, что вы их перепродаёте.
— Какой вздор! — поморщился Меценат.
— Но я именно в этом вас и подозреваю. Бесценные сокровища, которые должны быть достоянием всего Человечества, попадают неизвестно, в какие руки и неизвестно, где хранятся. Я требую, чтобы вы их показали всем людям, или объяснили мне, куда они делись. Более всего меня интересуют статуэтки одиннадцати эйнских нимф, которые я для вас достал со дна морского, между прочим, рискуя жизнью, потому что туда никто, кроме меня, не может проникнуть. Все попытки сделать то же самое, что и я, кончаются у других людей только трагически: люди гибнут и гибнут. И только я один каким-то чудом остаюсь в живых и остаюсь. И кто знает, как долго это будет продолжаться? Любое моё погружение в эти таинственные воды может для меня стать последним в жизни. Поэтому извольте выполнять мои условия: двенадцать тяжёлых монет и всенепременный показ всех статуэток всем посетителям вашего музея!
Меценат опять застонал.
— Хорошо, — сказал он. — Я согласен. Я вам плачу за вашу статуэтку двенадцать тяжёлых монет. Вы меня убедили. Давайте её сюда. Где она?
— Она не здесь, — сказал Вальтер. — Она у меня дома, спрятана в надёжном месте. И я не согласен на ваше условие. Двенадцать тяжёлых монет — это само собою разумеется. Плюс вы выставляете на всеобщее обозрение все одиннадцать статуэток. И только после этого я прихожу к вам в музей и ставлю рядом с ними двенадцатую.
— Но это совершенно невозможно! Физически невозможно! — вскричал Меценат и закрыл глаза руками, словно бы растирая невидимые слёзы.
— Почему? Вы их всё-таки кому-то перепродали? Кому? В какой стране они теперь находятся?
— Ни в какой! Они здесь!
— Ну, тогда и покажите мне их.
Меценат тихо сказал:
— Я же говорю вам, а вы мне не верите. Это невозможно! Они здесь, но как бы и не здесь.
— Это как же?
Меценат долго молчал, а потом, собравшись с духом, выдавил из себя нечто совершенно невообразимое:
— Они все переплавлены.
Верный своему обычаю никогда и ничему не удивляться, Вальтер и не удивился.
А просто окаменел от изумления.
На его бесстрастном лице не было ничего.
Кроме неподвижности.
— Вы шутите, — тихо и равнодушно сказал он.
— Я вам клянусь всем, что только есть святого на свете — клянусь пустыней и солёными озёрами, что это правда!
— И зачем вы это сделали?
Меценат загрустил.
— Если я скажу, вы будете смеяться надо мною.
— Не буду. Обещаю.
Меценат печально продолжал:
— Только вам одному я всегда позволял безнаказанно смеяться надо мною и даже дерзить мне, но теперь, у меня не достанет сил выдержать вашу насмешку! Я просто умру от горя и позора!
— Говорите всё, как было, — тихо приказал Вальтер.
Меценат набрал в грудь побольше воздуха и проговорил:
— Мне захотелось превзойти этих проклятых древних эйнов! Ну, почему они так знамениты? Ну, почему их сокровища так сильно ценятся? Ведь это же всего-навсего золотые побрякушки! И что такое их каменные статуи, которыми торгуют теперь налево и направо нифонцы? Ведь эти камни миллионы и миллиарды лет лежали в земле, а эйны всего-навсего достали их оттуда, срезали с них всё, что не нужно, и теперь все утверждают, что это шедевры! Почему?!
— Это был необыкновенный народ. Они знали какие-то тайны мироздания. Они понимали то, чего на нашей планете не понимал никто.
— Вот потому и погибли! Слишком умные были! — закричал Меценат. — Слишком гордые! Лучше бы они меньше понимали! Целее были бы.
— Они исчезли потому, что их истребила воинственная цивилизация нифонцев. Нифонцы всегда были завистливы к чужой славе, они не терпели возражений ни от кого, и для них было невыносимым мучением знать, что рядом с ними живут такие искусные ремесленники и такие блистательные философы и естествоиспытатели. Нифонцы планомерно истребляли эйнов — медленно, век за веком. Весь Нифонский архипелаг когда-то принадлежал одним эйнам, это была их исконная земля. Но нифонцы захватили эти земли, а самих эйнов перебили до последнего человека. Они не терпели конкуренции. Вот и всё объяснение.
Меценат грустно вздохнул.
— Мне не легче от этого вашего объяснения. Мне доставляет мучительную боль осознание того, что им, а не мне досталась эта слава.
Вальтер сказал:
— Да и чему завидовать? Они заплатили кровью за своё превосходство над остальными людьми нашей планеты. Самая таинственная, самая непостижимая цивилизация погибла и унесла с собою тайну своего возникновения. А всё из-за того, что другая человеческая цивилизация проявила зависть к чужой славе и нетерпимость к чужому мнению. Стало быть, и вы такой же, как эти бесноватые нифонцы?
Меценат тихо сказал:
— Я не такой. Как вы смеете меня сравнивать с этими презренными нифонцами? Я — лучше.
— Допустим, — согласился Вальтер. — А во что вы превратили переплавленные золотые статуэтки?
— Я сделал из них другие произведения искусства. Свои собственные.
— И вы, конечно, думаете, что они — лучше?
Меценат тихо сказал:
— Я не сомневаюсь в этом. Если я лучше, то и мои произведения искусства лучше. Ведь это так понятно!
Вальтер внутренне ухмыльнулся, но внешне остался невозмутимым. Сказал:
— А можно посмотреть на то, что у вас получилось?
— Конечно! Вам, как истинному знатоку искусства, я с радостью покажу свои произведения.
Меценат с трудом встал со своего трона и проковылял в соседнюю комнату.
— Следуйте за мною!
Они прошли в соседнюю комнату, которая представляла собою то ли какую-то кладовку, то ли мастерскую. Никаких экранов на стенах, никакой особой мебели. Разумеется, и никаких окон. Просто свалка каких-то мольбертов, незавершённых картин и каких-то непонятных предметов.
