Вячеслав Назаров - Силайское яблоко
Бин уселся за стол и начал набрасывать какие-то графики, комкая лист за листом. Вид у него был обиженный и ошарашенный. От Шанина он попросту отмахнулся: часы его гипнотизировали.
— Может быть, Оксиген изобрел-таки машину времени?
Бин не ответил, отшвырнул очередную скомканную бумагу. Вблизи непонятная машина уже не напоминала часы. Несговорчивые маятники чертили свои кривые совершенно свободно, движимые импульсами крошечных радиоактивных ампул, спрятанных в стержне.
Три кривые пересекались в одной точке. Каждый из маятников, проходя над ней, цеплял почти невидимый лепесток релейного контакта. Реле срабатывало, включая одну из трех пишущих электромашинок — в зависимости от того, какой из маятников прошел над точкой. Литеры в машинках были убраны, кроме нескольких букв, сплавленных в слово. Каждая машинка печатала свое слово. Каждый маятник имел слово. И после каждого слова конвейер пневмопочты продвигался на расстояние одного листа. Ровно одного листа. Сейчас на конвейере не было бумаг, но маятники качались, верша вечный перебор неисчислимых вариантов, и на вечную ленту конвейера падали приказы, обращен-ные к пустоте…"Да". «Нет». «Отложить». Занятная игрушка. Нелепая машина. В школьном кабинете она могла наглядно продемонстрировать теорию вероятностей самым маленьким ученикам. Но зачем она здесь, в кабинете Великого Кормчего.
Бин расхохотался.
Он смеялся, уронив голову на руки, смеялся над графиком, где из точки пересечения координат задорно выгибалась вверх упругая экспонента, — смеялся, всхлипывая, страшноватым недобрым и горьким смехом, не вытирая мокрого лица.
— Болваны… Все мы болваны с гипертрофированным самомнением… И только… Всех нас, молодых и старых, надо собрать, снять все регалии и смокинги… и физиков, и философов, и экономистов… в короткие штанишки… в первый класс… в младшую группу детсада… в песочники… в слюнявчики… Ну и Кормчий… Ну и молодчина… По носу зазнайкам, по носу…
Он поднял на Шанина отчаянные глаза:
— Ну что, землянин, как тебе нравится Свира? Кошмарная тайна нового века, гнездо Пришельца, вечный рай за порогом возможного — как? Вы ведь тоже оказались не на высоте — ваш опыт пасовал перед карточным фокусом! Это вам тоже наука, тоже укор — вы оказались не способны защитить истину. Ваш гуманизм стал чересчур всеядным и мягкотелым, а защита истины во все века, прошлые и будущие, требует верности и крови. Да, и крови, если потребуется! Помните это, земляне…
Шанин знал экспансивный характер Бина и многое прощал своему товарищу по опасной работе. Но прощать не значит мириться. Когда речь шла о Земле и ее морали, Шанин был непримирим.
— Я не очень понимаю, чем вызван твой монолог, Бин, но в любом случае ты не имеешь права так говорить. Ты можешь упрекать меня — я мало похож на супермена-разведчика из фантастических книг и ориентируюсь в обстановке хуже тебя. У тебя быстрее реакция и тверже рука. Я могу заявить без всякой лести: только благодаря тебе мы вообще смогли попасть в Башню я раскрыть ее секреты. Но… Не суди Землю, Бин. Придет время, и ты поймешь, что наш гуманизм не мягкотелость и всеядность, а только справедливое отсутствие жестокости. И мы умеем защищать истину. Не только словом, но и делом.
— Я не хотел тебя обидеть…
— Не меня, Бин, Землю!
— Я не хотел обидеть Землю, Шан, дорогой! Но такое надувательство… Мы полтораста лет стояли на коленях перед тремя простейшими маятниками! Полтораста лет! И полтораста лет вся Большая Земля, освоившая и обжившая галактические просторы, ломала голову над самоделкой физика-недоучки! Как это назвать?
— Ты хочешь сказать… хочешь сказать, что этот заурядный гибрид…
— …и есть могучий мозг, безошибочно правящий Свирой! Вот, посмотри сам: на твоих глазах рождается Слово Великого Кормчего… Одно из решений в длинном ежедневном списке…
На конвейере появился лист, заполненный убористой машинописью. Какой-то проект или предложение — может, приказ заменить дуговые уличные фонари восковыми свечами, а может, план обводнения экваториальных пустынь — двигался скачками под каретки машинок.
— Что выпадет — «да», «нет» или «отложить»?
Шан прикинул на глаз расстояние от листка до машинок.
— Пожалуй, «да».
Бин долго присматривался к маятникам.
— Я ставлю на «отложить».
Когда лист проходил под штампом «да», шары включили «нет».
— Ты проиграл, Шан.
— Но и ты еще не выиграл.
— Вряд ли «нет» выпадет второй раз…
Шары выдали второе «нет». Завизированный лист поскакал куда положено, решение начало путь по канцелярским дорогам.
— И ты проиграл, Бин. Игра в рулетку… Бред какой-то.
— Не совсем рулетка, Шан. Принцип один, а устройство разное. У рулетки двоичный код: угадал — не угадал, «да» — «нет». Если бы аппарат был устроен, как рулетка, с двумя маятниками, он работал бы с КПД пятьдесят процентов — половина его решений была бы правильной, а половина неправильной. И график работы можно было бы представить вот так… прямой линией…
— И что за прок от такого аппарата?
— Совершенно верно: проку от такого аппарата мало. Но если сделать еще третий маятник — слово «отложить», то есть, говоря на языке математики, ввести в график константу причинно-следственной неравномерности во времени, начнутся чудеса. Нелепая прямая превратится в экспоненту…
— Бин, я учил математику лет двадцать назад.
— Ну… Как бы объяснить попроще… Словом, вред от неправильного решения может уменьшаться за счет последующих правильных решений, так?
— Пожалуй, так.
— А польза от правильных решений соответственно возрастет, так?
— Допустим.
— Так вот, если ввести понятие «отложить» в график… получается этакая… вот этакая кривая, которую называют экспонентой. Видишь, как она изгибается?
— Вижу.
— Здесь по вертикали у нас правильные решения… по горизонтали — неправильные… И что ты теперь видишь?
— Что я вижу? Как будто… сначала аппарат вообще будет нести ахинею… потом… потом…
— Что потом?
— Кривая будет с каждым днем все ближе к вертикали, то есть процент правильных решений будет неуклонно расти. Вплоть до полной гениальности…
— Или наоборот.
— В зависимости оттого, что считать правильным решением, а что неправильным. Ты об этом, Бин?
— Разумеется! Теперь тебе ясно?
— Ясно, Бин. Правитель хотел обмануть историю с помощью математики…
— А заодно избавить себя от скучных хлопот по управлению Свирой…
— Последнее ему, пожалуй, удалось… А вот с обманом истории… Обмануть историю так же невозможно, как построить вечный двигатель… Время всегда найдет трещину в любой стене, будь она из первозданного камня или из пластика с гравилоном… Пора остановить часы Оксигена Аша. Останови их, Бин. Это твое право.
Бин сдвинул прозрачный щит и вошел внутрь аппарата. Оси маятников, поблескивая, плавно разрезали пространство у самого его лица. Достаточно было протянуть руку, чтобы раз и навсегда остановить их заученное качание, их непредсказуемые встречи и расхождения.
— Несколько лет назад я бы сделал это не задумываясь. Я бы разнес в пух и прах проклятую машину и растоптал осколки. Я бы открыл все двери и ворота Башни, вышел к людям, простер руку и возгласил: «Ликуйте! Великого Кормчего нет! Он повержен! Я спас вас, жители Свиры!»
— А сейчас?
— А сейчас я знаю, что время нельзя останавливать и поворачивать, как заблагорассудится. Этому научила меня Земля. Наука должна помочь Свире вернуться к человечеству. Наука и воля народа, а не красивый жест удачливого террориста, который скорей всего развяжет руки таким, как Тирас… Ты сам все понимаешь, Шан. Я должен остаться здесь. Отсюда я могу помочь новому: пользуясь беспредельной властью правителя и непререкаемостью Слова, постепенно уничтожить саму возможность неограниченной власти.
— Послушай, Бин… Извини, но… а что, если плащ хозяина… если однажды тебе вдруг не захочется снимать этот плащ?
Бин медленно задвинул на место прозрачный щит и снова сел за стол. Он не отвечал долго, черкая только что набросанный график. У экспоненты появилась голова с капюшоном, и математическая абстракция приобрела четкий силуэт кобры, вставшей на хвост. Бин смял рисунок.
— Я думал об этом, Шан. Откровенно говоря, в этом главная опасность. Человек в одиночку может немногое. Нужны товарищи. Хотя бы один для начала. Такой, на плечо которого можно опереться в минуту слабости. Такой, как ты, Шан.
Снова звякнуло. Из проема выехала кипа газет. Она дрожала в пружинных захватах, готовая провалиться в небытие. Наверное, именно поэтому Бин взял один экземпляр.
Через полминуты он неопределенно хмыкнул.
— Гм… Очень интересно… Ай да техник. Читаю дословно: «Сегодня в своем кабинете двумя шпионами из Внешнего мира, вызванными недобитыми проницательными, был убит наш дорогой товарищ и друг министр милосердия Тирас Уфо. Вся Свира скорбит об утрате и горит желанием…» Сам понимаешь, каким желанием горит Свира… Наши фотографии… Похоже… Очень похоже… Шан, тебе не уйти. Тебя узнает первый встречный…
