Антон Орлов - Сказки Долгой Земли
– Мерсмон – очень сильный маг, – подытожил он, озабоченно щуря блестящие черные глаза. – Высшие смогли всего-навсего выгнать его из Танхалы. Все это время он искал меня, из-за вас он стал моим врагом. Залман, ты должен доплатить мне за риск.
Я доплатил, сколько он сказал, и остался почти без денег. Ничего, скоро получка. После этого Кирсан исчез, прихватив с собой бывший алоэ – Доротея рада была отдать мутировавшее растение в хорошие руки.
С Дэнисом все в порядке, он чувствует себя даже лучше, чем большинство танхалийцев. Когда творилась вся эта чертовщина с туманом, он был каменной статуей и ничего не ощущал, не думал, не помнил, даже не дышал. Его словно бы не существовало, и только поэтому, как объяснил Кирсан, Мерсмон не смог его найти.
В этом превращении живого в неживое есть что-то кошмарное, оно вызывает у меня почти животную панику. Но это, конечно, лучше, чем быть растерзанным и съеденным.
Наверное, Слейгриц сейчас тоже статуя. Трибунал коалиции заочно приговорил его к расстрелу, и его объявили в розыск, а найти не могут. У компании наверняка есть свои штатные колдуны, так что он стоит, окаменевший, в какой-нибудь кладовке или даже в несгораемом сейфе – до лучших времен.
Сандра после колдовского тумана хворала, как многие дети, но уже пошла на поправку и принялась за старое: вовсю шпионит за нами. Когда я рассказывал Дэнису, как Мерсмон меня допрашивал и рылся в моих воспоминаниях, она сидела в стенном шкафу, только не на нижней полке, а на третьей снизу, которая в результате хрустнула под ее весом.
– Что ты здесь делала? – спросил я, убедившись, что серьезных ушибов негодяйка не получила.
– Это правда, о чем ты говорил? – мой вопрос она проигнорировала. – Что кто-нибудь может без спросу читать чужие мысли, и мои тоже?
– Правда. Но я, вообще-то, хотел бы знать…
– Я запрещаю читать мои мысли! – ее круглое личико гневно раскраснелось, кулачки сжались. – Запрещаю всем без исключения, категорически, окончательно и бесповоротно! Мои мысли читать нельзя, это навсегда ЗАПРЕЩЕНО!
Она перевела дух и добавила, сердито и негромко:
– Вот так вот.
Вир тоже появилась. Она вступила в Народную Повстанческую армию, ходит в пятнистой форме с лейтенантскими погонами, и вдобавок постриглась под ноль. Мне жаль ее пышных русых волос, они были красивые.
– Кстати, извини за подбитый глаз, – я постарался, чтобы это не прозвучало, как издевка. – Не нарочно, честное слово. Я думал, обыкновенный медузник.
– Какой глаз? – она изобразила удивление. – Какой медузник?
– Придорожная гостиница „Голодный грузовик“ между Юлузой и Таммой, – напомнил я. – Вечер. Медузник-Соглядатай.
– Тебя, Залман, куда-то не туда заносит, – Вир продолжала разыгрывать искреннее недоумение. – Набрался ты, что ли, в этой гостинице?
– Не хочешь сознаваться – не надо, мое дело извиниться.
– Не понимаю, что ты городишь!
Она выразительно пожала плечами с новенькими лейтенантскими погонами. Я и не думал, что она способна на такую убедительную игру.
Вир еще сказала, что последней каплей, переполнившей чашу терпения Высших, стал Ушлеп. Мол, все остальное еще можно понять, если посмотреть на вещи с точки зрения Мерсмона, а Ушлепа ему не простят, это ни в какие ворота не лезет, этого он не должен был делать.
– Почему? – спросил я, когда она умолкла. – То есть, почему именно Ушлеп? Кем он был раньше?
– Обыкновенным дебилом, – Вир недовольно поморщилась, словно я задал неприличный вопрос. – Темный Властитель уничтожил его семью, когда мстил за убитую кесу, это были очень религиозные люди.
Я так и не понял, почему это преступление Мерсмона возмутило Высших больше, чем все остальное, но Вир на мои дальнейшие вопросы отвечала неопределенно и уклончиво, и ровным счетом ничего не объяснила.
Среди ее друзей, с которыми я не знаком, есть кто-то из Высших. Мне не нравится, с каким подобострастным восторгом она об этом говорит: словно двадцатитрехлетняя Вир превращается в маленькую девочку, но не такую, как нахалка Сандра, а в образцово-послушную, безоговорочно принимающую правоту старших, взирающую на них с благоговением снизу вверх. Причем обо всех, кто не принадлежит к числу Высших, она теперь отзывается пренебрежительно, это мне тоже не нравится.
Похоже, я начинаю в ней разочаровываться, и от этого мне грустно.
Подрался с лесными пехотинцами. Убедился, что я круче (их было трое). Нас всех забрали в участок, но меня скоро выпустили, потому что с полицейскими я не дрался, и Трансмать за меня поручилась.
Когда рассказал об этом Вир, она была и довольна, и недовольна. Я все еще ее парень, и ей приятно было узнать, что я в одиночку отлупил троих, но с другой стороны, ей обидно, что какой-то штатский одержал верх над предметом ее восхищения – лесной пехотой.
Ее раздирали противоречивые чувства, и в конце концов она буркнула:
– Наверное, это были новобранцы. Так им и надо, раз не тренируются как следует!
Вир показала мне татуировку на правой лопатке: „СМ!“ – это значит „Смерть Мерсмону!“ Две корявые синие буквы и жирный восклицательный знак на нежной девичьей коже.
Я не стал говорить, что напрасно она изуродовала себе спину: все равно дело сделано, а сводить татуировку – занятие хлопотное.
Сейчас такая мода. Точнее, мода плюс идеология. Вир настаивает, чтобы я тоже сделал „СМ!“ – но я сказал, что не буду. Во-первых, у меня и на спине, и на груди, и на руках полно шрамов – я получил их в Лесу, в разное время и при разных обстоятельствах. Во-вторых, не хочу. Татуировка – это символ. Те, кто в антимерсмонианской коалиции, придают символам какое-то непомерное значение.
Я не сторонник Темного Властителя, но быть вместе с его противниками мне тоже не хочется. Я пока еще не понял, почему. Надо об этом подумать.
Утром к нам прибежала Калерия, дочь Доротеи – рыжеволосая девушка с нервным миловидным лицом, та самая, что работала в Весеннем дворце.
– Залман, идемте к нам! – выпалила она, задыхаясь. – Скорее! У нас личинка бегает, мама от нее на стол забралась!
Я схватил меч, и мы побежали к старенькому кирпичному особняку Доротеи. Трое-четверо обитателей Картофельного переулка, кто с помойным ведром, кто с хозяйственной сумкой, остановились, провожая нас взглядами. Картинка та еще: растрепанная девушка в наброшенном поверх ночной рубашки расстегнутом пальто и я с дуэльным мечом, поблескивающем в сером утреннем свете.
– Подожди-и-ите меня! – тоненько крикнули позади.
Я ворвался в дом первым, оставив позади и Калерию, и увязавшуюся за нами Сандру. Посреди холла у них стоит большой овальный стол, накрытый вишневой скатертью с кистями, на нем-то и сидела Доротея, прижимая к себе скулящего щенка таксы, а личинка носилась вокруг, дробно топоча по паркету.
Щетинистая колбаса почти метровой длины, тусклые фасеточные глаза, мощные жвалы. Личинка шмыргалей. После двух ударов – в двигательный и дыхательный центры – она издохла на месте. Никто не убедит меня в том, что огнестрельное оружие в таких случаях эффективней холодного, а спецы из Санитарной службы, когда приезжают по вызовам, стрельбу устраивают, как в тире, да еще гордо объясняют: „Работа у нас такая!“
– Из-за плиты выскочила! – всхлипнула на столе Доротея. – Там в стенке дыра… Чуть за ногу не укусила! Я как закричу, а она как шарахнется!
Такса жалобно взвизгнула и лизнула ее в нос.
Я осмотрел дом и обнаружил еще кое-что интересное, готовое выйти из спячки. На чердаке нашлась куколка медузника, похожая на морщинистый лакированный стручок, и несколько гладких полосатых орехов величиной с кулак взрослого мужчины – не знаю, что собиралось из них вылупиться. Перебитых тварей сложил в мешок, отнес на помойку, и соседи опять провожали меня встревоженными взглядами. Сандра бегала за мной, как хвостик, давая полезные советы из школьного курса по весенней санитарно-бытовой профилактике, а потом Доротея усадила нас за стол.
В гости к Калерии пришла ее подруга Инара, села пить чай вместе с нами. У Инары иссиня-черные волосы и красиво подведенные раскосые глаза, она тоже была служанкой в Весеннем дворце, причем уже после окончившегося провалом келлардовского штурма.
– Да, там было жутко, но платили хорошо, а я должна кормить себя и родителей, – объяснила она холодноватым тоном, глядя на меня с затаенным вызовом. – Да, я жалею о том, что потеряла эту работу. Вообще-то, нас, прислугу, не обижали, и Калерия, по-моему, напрасно ушла. Я заработала неплохо, мы какое-то время проживем на эти деньги, и на лекарства маме с папой хватит. А чем занимался Властитель, меня не касается. За хороший подарок я бы легла с ним в постель, – снова острый, вызывающий взгляд, – но он в этом смысле ни от кого из нас ничего не хотел. Не будь у него госпожи Эфры, я бы решила, что он вообще к женщинам равнодушен. Мы еще должны были прислуживать высокопоставленным кесу, но в этом не было ничего особенного. В мои обязанности входило прибираться в комнате у госпожи Лайи, делать ей маникюр и подавать по утрам горячий шоколад – ну и что, она ни разу не пыталась меня съесть.