Петр Хомяков - Мироповорот
– Когда, например?
– Да хотя бы во времена Первой мировой войны. Ведь ясно же было, что режим в России близок к краху. Кто мог прийти ему на смену? Реально только социалисты. В сущности, царский режим был обречен, и борьба уже разворачивалась не столько за его свержение, сколько за дележку его наследства.
А что же делали мы? Мы продолжали активно интриговать в придворных кругах. Мы не работали с социалистами, которым сама судьба уже вручала власть в России.
– Боюсь, вы преувеличиваете, сэр.
– Если преувеличиваю, то не намного. С социалистами мы работали мало. И только с теми, с кем работать было удобно нам. Мы уподоблялись человеку, ищущему потерянную монету не там, где он ее потерял, а там, где светло.
А надо было работать абсолютно со всеми. И работать с опережением. Не тогда, когда те или иные группы социалистов уже хватались за власть, а тогда, когда они к ней еще приближались.
– Даже с большевиками?
– А чем они отличались от других? Только большей решительностью и большей беспринципностью. Но разве в политике это такой уж большой грех?
– Наша беседа принимает очень интересное направление. И хотя я считаю, что мы несколько увлеклись теоретизированием, меня увлекает наш импровизированный мозговой штурм. Итак, вы считаете, что если бы мы работали с большевиками, мы бы могли повернуть ход истории? Не допустить революции?
– А зачем не допускать революции? Нам надо было не допустить выхода России из войны. А этот выход был не более, чем разменная пропагандистская карта для большевиков. В 1918 они сами уже были на грани возобновления войны с Германией.
Поэтому я уверен, если бы мы работали с ними на должном уровне, то революция в России стала бы проходным эпизодом, а не одним из главных событий ХХ века.
Кстати, не находите, Генри, что наше, как вы говорите, теоретизирование, имеет отношение к весьма актуальным текущим проблемам?
– Вы очень ловко подвели к главной теме нашей беседы, сэр.
– Не я, Генри, не я. Сама логика проблемы подводит нас к необходимости признать определенные вещи и принять определенные решения. Знаете, мне кажется, что многие стали менее профессионально работать. Наличие монстра СССР дисциплинировало, заставляло искать нестандартные решения. А сейчас, пока Китай все еще не занял освободившееся место СССР в глобальной политике…
– Похоже, он и сам не очень торопится с этим…
– Вы правы, черт побери! Так вот, пока он его не занял, многие начали недопустимо расслабляться.
– В чем это выражается?
– Да хотя бы в том, что многие направления работы на том же постсоветском пространстве свернуты, или ведутся формально.
– Боюсь, вы слишком категоричны, сэр. Разве оранжевые революции не являются примером успешной и умелой работы?
– Являются, Генри. И победителей не судят. Но, надо помнить, что их успех мог бы при умелой и решительной политике России обернуться крахом для нас.
– Вы имеете в виду провал этих революций?
– Да нет же, Генри! Именно успех. Представьте себе, что в результате, я подчеркиваю, в результате, этих революций и Грузия и Украина развалились бы. А ведь вероятность такого развития событий была велика. И что бы имели в итоге?
Несколько совершенно пророссийских новых государств. При этом виновниками в образовании данных государств были бы победившие «оранжевые»! И никто бы не вправе был оспорить этот тезис. Ибо легитимность революции по определению всегда сомнительна.
Как бы эволюционировали эти государства? Только в направлении их слияния с Россией. О чем уже давно просит Абхазия. Вы представляете итог? К России совершенно легитимно, отделившись от нелегитимно захвативших власть оранжевых, присоединяется половина Украины, Абхазия, Аджария и Северная Осетия.
– А там и Приднестровье, благо в этом варианте Россия граничила бы с ним через Южную Украину, или Новороссию, как русские называют эти земли.
– Совершенно справедливо, Генри! Но, далее в этой ситуации белорусский президент потерял бы свободу маневра. Он вынужден был или сам стать «оранжевым» и резко поменять ориентировку…
– А это возможно?
– Теоретически да. Молдавский президент-коммунист тому пример. Но я думаю, Лукашенко это было бы сделать трудно. Поэтому с гораздо большей вероятностью он бы пошел на потерю независимости и вошел бы в состав России.
Вы представляете итог? СССР почти восстановлен. Нынешний «не очень плохой парень» в эйфории стал бы «очень плохим». И тогда – полноценный союз с Китаем. Как итог – раздел Казахстана между Россией и Китаем.
И новая страна была бы почти полным аналогом СССР. Во всяком случае, к России вернулись бы 60% потерянных в результате развала СССР территорий, 80% потерянного промышленного и сырьевого потенциала и 90% русского населения, оказавшегося за границами нынешней России.
Но! – он наставительно поднял старомодную трость, с которой вышел на прогулку, – несмотря на лишь частичный возврат потерянного эта страна была бы сильнее СССР. Ибо имела бы однородное население, энергичное, лишенное идейных предрассудков, спаянное общей виной перед Западом, руководство и тесный союз с Китаем.
Далее, почему бы ось Москва-Пекин не сделать треугольником Москва-Пекин-Дели.
– Это было бы трудно по ряду причин.
– Нет, Генри, это трудно сейчас, когда и Москва и Пекин вынуждены деликатничать. А тогда они были бы гораздо сильнее, энергичнее и агрессивнее. И вполне нашли бы возможность договориться за счет мусульман, которых, мягко выражаясь, не любит ни одна из упомянутых сторон.
– Но то, что вы описали – это конец Запада. Конец и Запада, и, кстати, мусульманского мира. Который в этой ситуации перестает быть угрозой цивилизации. И терроризм которого представляется в этом свете любительскими играми.
– Правильно, Генри! Но оставим мусульманские частности. Поговорим о главном. Что же отделяло нас от этого конца. Конца, начало которому положили бы успешные оранжевые революции, инициированные нами самими?!
– Знаете, сэр, я слишком потрясен открывшейся бездной и, боюсь, не готов ответить.
– Я помогу вам, Генри. Нас отделяло от такого конца лишь неумение, стандартное, лишенное какого-либо творчества, мышление и двойственная позиция российского руководства. То есть факторы, не зависящие от нас. Не зависящие, Генри! Если бы российские империалисты хотя бы рассмотрели вопрос о возможном неполном восстановлении СССР, они бы сразу пришли к изложенным мною планам. Но они постоянно колеблются между лояльностью международному праву, которое сейчас не в их пользу, и между неконструктивным желанием восстановить СССР в полном объеме.
Именно поэтому Россия не использовала возможностей развала Грузии и Украины в результате оранжевых революций, а лишь поддерживала якобы пророссийских политических неудачников.
И именно поэтому они все еще «не очень плохие парни». Но сами оранжевые революции и угроза этой революции в России способствуют тому, что скоро или «не очень плохие» станут «очень плохими», или просто будут «очень плохими» сменены.
– А знаете, сэр, пускай. Те возможности, которые они упустили, больше не предоставятся. Все, поезд ушел!
– Дорогой Генри, ушел этот поезд. Будет следующий. Вы спросите, какой? Откровенно говоря, не знаю. Но будет. Не обязательно политического плана. Это может быть глобальная природная катастрофа, коренным образом меняющая соотношение потенциалов разных стран, технологическая революция, глобальный экономический кризис. В конце концов, новая идея.
Кстати, Генри, в этой связи один любопытный факт.
– Если только любопытный, то я весь внимание. Откровенно говоря, сэр, я слишком потрясен вашими сценариями апокалипсиса, чтобы рассмотреть еще один из них. Перед вами бледнеет Хичкок.
– Хорошо, Генри, – он тонко улыбнулся, – но коли вы упомянули Хичкока, помните, что ужасные сценарии начинаются с безобидных эпизодов.
Итак, мы говорили о новых идеях. Знаете, раньше соответствующие наши службы детально анализировали литературу СССР. Теперь в отношении России этого не делают. Или делают спустя рукава. Между тем, сейчас литература может быть еще более важна, чем при тоталитаризме.
Генри удивленно поднял бровь. Отвечая на его безмолвный вопрос, старший собеседник продолжал:
– Да, да, Генри. Тогда литература была лишь довеском к пропаганде, а следовательно, политике. Причем довеском зачастую неинтересным и мало значащим. А сейчас, насколько я знаю, через некоторые литературные проекты зондируется общественное мнение, и готовятся определенные повороты в политике.
Я вижу, вы хотите примеров?
– Вы правы, они были бы уместны.
– Извольте, Генри. Роман известного в России писателя Данила Корецкого «Атомный поезд». Сто тысяч экземпляров первый тираж. Сюжет – прославление возрождения стратегической ядерной мощи России. Причем в формах, от которых Москва в жизни пока отказывается.
