Виктор Колупаев - Жизнь как год
Так на что же я всю жизнь смотрел и не увидел? Что прошло мимо меня незамеченным? Что это было? Ах, Маркиз, а я-то подшучивал над тобой, не замечая, что посмеиваются и надо мной. А когда я почувствовал эту насмешку, то, как и ты, Маркиз, только замычал. И, наверное, боль, невыразимая боль сверкнула в моих глазах. Такая боль… что глаза не выдержали. Еще чуть-чуть и я бы что-то понял. Почти понял. Но у меня нет какой-то части мозга, как у Маркиза нет вербальной. А то бы я понял…
Маркиз с трудом перебирается от одного куста к другому. А может, ему кажется, что он мчится?
И все же, что я тогда воспринял? Чего не могли вынести мои глаза? Это был миг, в котором спрессована вечность? Громко и неточно. Да ведь я и не могу выразить это словами и тем более образами. В памяти все осталось, но нет способов извлечь это из памяти.
А дождь все моросит. Промок плащ и берет, промокли туфли и брюки. Где-то сзади с шумом разбрызгивают воду автомобили. Я все стою, не сразу сообразив, что мир замер. Он не движется. Он не движется зрительно. Слух мой воспринимает движение. А вот глаза Маркиза – нет. Маркиз, зову я. Ничего не меняется. Маркиз! Он не мог меня услышать, ведь он ничего уже почти не слышал.
Я пугаюсь. Я двигаюсь к Маркизу. Я вспомнив, вспомнил, почему я ослеп! Это было Время, все Время, все Время сразу. А мое сознание как волна шло по этому Времени. И это было Настоящее. Но было еще все Время сразу, прошлое и будущее. И вот этого-то я и не смог вынести. Сейчас-то уже даже в памяти все сгладилось, поэтому оно, наверное, и открыло мне тайну. Теперь это вызвало лишь удивление. Удивление, хотя и страх тоже. Но все, все уже было сглажено. Да я и помнил-то лишь то, что тогда увидел Все Время Сразу, а что это было, уже не узнать. Лишь один кадр еще помнился. Люди травят собак. Почему именно он? Какой в нем смысл? Люди травят собак… Что же это? Нет, я не мог это увидеть тогда, ведь тогда было Все Время Сразу. Стоп… Это же кадр из телевизионного кинофильма. Да почему же? Почему я его запомнил?!
Куст смещается в сторону, падает, переворачивается, все куда-то мчится, не разбирая дороги. Грязь, брызги, дождь, страх. Что-то тыкается мне в ноги, и свет меркнет.
У моих ног лежит мертвый Маркиз.
Он не воспринимал телевизионного изображения. А вот этот кадр травли собак почему-то воспринял, не осознал, но воспринял, и вспомнил почему-то лишь сейчас.
Вокруг темно навсегда.
Я беру пса на руки и иду домой. Скользко, ноги разъезжаются в грязи. Сверху льет холодный дождь. Но мне теперь все равно. И только очень обидно, что Маркиз воспринял один этот кадр. Воспринял и умер. Значит, он понял, понял нечто человеческое. Он превзошел себя.
Ах, Маркиз… Зачем тебе это нужно было? Жил бы простой собакой… Вот как я. Живу себе и многого не понимаю. И не стремлюсь даже… Вру, Маркиз, вру… Тебе нельзя врать. Хотел я, рвался понять Все, страдал от того, что есть что-то скрытое от меня навсегда. Ты же знаешь, Маркиз, что такое жить и не понимать. Чувствовать, что есть нечто иное и не воспринимать его.
Кто-то из редких прохожих берет слепца под руку и переводит меня через улицу.
Спасибо…
Как обидно прожить жизнь и ничего не понять в ней… А, Маркиз…
11. НОЯБРЬ
Я нагибаюсь за упавшей шариковой ручкой.
Я точно помню, что нагнулся… и оказываюсь в постели.
Такая благоговейная тишина, белизна. Все подчеркнуто чисто. Все это словно ненастоящее.
Я лежу и мне не хочется вставать. Нет сил встать. Я не могу пошевелить ни одним пальцем. Язык прилип к гортани. Мне ничего не хочется. Даже говорить. Лучше я буду закрывать веки в знак согласия и смотреть, не мигая, в знак отрицания, несогласия. Так будет лучше. Мне становится смешно. Значит, когда я сплю, я со всем согласен? А днем? Нет. Тут что-то не то. Впрочем, это ведь только сейчас. А раньше все было по-другому.
Тишина. Окна. Замерзшее стекло. Всего каких-нибудь два миллиметра. Потом слой холодного воздуха. Снова два миллиметра стекла. А дальше мир. Целый мир! Мир, в котором я жил. Ветер. Снег. Сугробы. Люди. Дома. Холод. Жар. Свет. Тьма. Там – все.
Я рвусь туда, стремлюсь всей душой. Примите меня. Возьмите. Я ваш, ваш! Я никогда не буду своим, я буду теперь только вашим. Да и был ли я когда своим? Наверное, был, потому что меня отличали от других. Каждый отличен. Но я был и вашим, потому что меня принимали, считали своим, не отделяли. Каждый должен быть с кем-то.
Но теперь барьер, стена, молчание.
Мне ни жарко, ни холодно, ни радостно, ни скучно.
Мне – никак.
Я вижу, что стена белая. Белая… Ну и что? На подоконнике стоят в горшках цветы. Пусть стоят. Все равно я даже не знаю, как они называются. Я этого никогда не знал. Срезанные цветы – другое дело. Гладиолусы, астры, флоксы. А названия тех, что стоят в горшках, я почему-то никогда не знал. На стене акварель. Три замерзшие березы и снег. Снег, снег. Ладно. Пусть снег. Что дальше? Ага. Вот шерстяное одеяло. Еще, поди, и верблюжье? Подумаешь… Какая разница…
Что-то еще и еще… Так было, так будет. Мне все безразлично.
Я слышу, что открылась дверь. Кто-то вошел. Я, конечно, даже не поворачиваю головы. Я даже суживаю сектор зрения, но человек все же врывается в него. А, это сосед по площадке! Я знаю его, но не узнаю.
– Здравствуй, – говорит он.
Я пока молчу. Мне все безразлично.
– Здравствуй, – повторяет он. – Ты что, не узнаешь меня?
– Здравствуй, – неожиданно для самого себя отвечаю я.
– Он говорит! – кричит сосед. – Он уже говорит!
Я не знаю, к кому он обращается. Но в дверях какое-то шевеление. Значит, там ждали. Ждали, что я заговорю. Ждали, что я что-нибудь сделаю. Безразлично – что. А я взял и сказал: «Здравствуй».
– Что, что он сказал? – спрашивает кто-то. – Он заговорил?
– Он сказал… он сказал… З-з.
Мучительное удивление появляется на лице соседа. Он не может выговорить такое простое, такое необходимое слово. Я удивлен. Я удивлен дважды. Тем, что он не может выговорить такое простое слово. И еще раз тем, что я сам удивлен этим. Неужели мне не все равно? Раз я удивлен, значит, нет. Странно.
– Он сказал, он сказал…
– Здравствуй, – подсказываю я.
– Да, да, он это самое и сказал, – подтверждает сосед.
Комната наполняется людьми. Эти – с работы. Те – просто знакомые. А вот и родственники. Свояки, сестры жены, племянницы.
– Ну! Что я вам говорил?! – восторженно кричит один.
– А я им говорю…
– Молодец! Встанешь и еще плясать будешь. И на рыбалку, и по грибы.
– Давай, давай, поворачивайся. На работе без тебя все горит.
– Да ты молодцом!
– А, что она, эта медицина, знает?! Я сто раз всем говорил!
– Я говорю вам: здравствуй, – твердо произношу я. Фраза не совсем правильная, но по-другому я сказать не могу.
– Здравствуйте, дядюшка! – Это говорит племянница.
Как хорошо! Теперь у меня есть правильный набор слов.
– Я говорю вам всем: здравствуйте!
– Ну! Что я… что я каждому… что я каждому произносил?! – Он сказал, но с каким-то трудом. Ведь ему пришлось искать слова! И вместо обычного и естественного: вам говорил, он нашел: каждому произносил.
– Что я вам говорил! – кричу я. – Я молодцом!
– Чудеса! Ты и впрямь… это… как его… м-м… огурцом выглядишь!
Я вижу, с какой натугой он искал слово. Что они, разучились говорить?
– Молодцом! – уверенно говорю я. – Что она, эта медицина, знает?! Я сто раз всем говорил!
Они ошеломлены. Они все обрадованы тем, что я выздоравливаю, что я могу говорить. Но такого темпа, такой прыти никто из них от меня не ожидал. Ведь я же разговариваю вполне нормально. Правда, набор слов у меня пока невелик. Ну, да это дело наживное! Уже кто-то выскочил за дверь. Сейчас врача позовет. Вот вам медицина – чудо. Действительно, что медицина знает?
Говорят почти все, сразу, не слушая друг друга, да и меня тоже. Им сейчас надо выговориться, успокоиться. Они часто не могут найти слов. Самых обыкновенных слов, которые произносили минуту назад. Им приходится совершать обходные маневры, заходить с тыла. И от этого их речь кажется напыщенной и тяжеловесной. Но зато у меня в запасе уже несколько сот слов.
– Мы тут поболтаем с тобой немного, а потом уж жена. Мешать не будем. Хорошо?
– Хорошо, – отвечаю я. – Пусть она придет потом.
– А дети еще не прилетели. Но завтра уж будут наверняка.
В комнату врывается врач.
– Что тут происходит?
– Происходит? – спокойно спрашиваю я. – Мы тут поболтаем немного…
– Как это поболтаем? Да ведь!.. – Он вовремя замолкает.
– Здравствуй! – говорю я. – Здравствуйте!
– Здравствуйте, – отвечает он, все еще ничего не понимая.
Да и никто ничего не понимает. Неважно. Главное – я говорю.
