Георгий Марчик - Трудный Роман
– Нет, Ромка, что ни говори, а нажраться за такие деньги не самое большое удовольствие. Сколько раз могли бы сходить в кино…
– Ты бы еще подсчитал, сколько стаканов газировки мог купить, – с презрением отозвался Роман.
В буфете на очередной перемене Роман пятился спиной, выбираясь из толпы, со стаканом горячего желтого чая и толкнул Наташу. Бутерброд с маслом, который она подносила ко рту, церемонно оттопырив в сторону мизинчик, вырвался из руки и, перевернувшись в воздухе, прямо-таки влип в пол. Роман обескураженно смотрел на Наташу. Она плотно сжала свой маленький ротик, верхняя губа еще больше нависла над нижней, делая его похожим на клювик. И вся она встрепенулась, как встревоженная птица, и, вытягивая шею, уставилась на Романа немигающим взглядом. Роман окончательно стушевался. Ему отчаянно не хотелось цепляться с Семенцовой.
– Ничего не попишешь, всемирный закон подлости, – поддевая носком бутерброд, прилипший к полу, посочувствовал он.
– Что-оо? – переспросила Наташа, с деланным ужасом округляя свой птичий ротик и глазки под стеклами очков.
– Ничего не поделаешь, Наташа, на всем земном шаре бутерброд почему-то падает на землю маслом вниз. Поэтому так и назвали – всемирный закон подлости, – попробовал он пошутить.
– Это уж слишком, – поджала Наташа губки. – Всемирный закон не подлости, а грубости. Впрочем, от тебя и не такого можно ожидать.
– Ну что ты придираешься? – не на шутку огорчился Роман. – Вот дуреха…
– Я придираюсь? – закричала Наташа. – О небо!.. Я дуреха? А кто ты, Гастев? Ты грубиян, нет, ты просто хулиган, ты…
Но Роман уже без оглядки бежал от нее, оставив на столике так и нетронутый стакан с чаем.
На лестнице обогнал Катю. Почтительно поклонился, хотя они уже десять раз виделись, рукой приподнял воображаемую шляпу. Строгая девушка лишь неопределенно кивнула своей аккуратной головкой.
Катя вызывала у Романа пристальный, нескрываемый интерес. Она это чувствовала, но никогда не подавала виду и вообще, не в пример другим девочкам, словно бы не замечала его. Однажды на Костин вопрос Роман отозвался о Кате:
– Слишком правильная девочка. Одно это уже ненормально… – Помолчав, он добавил: – Хотел бы я только знать, что у нее за душой.
Она романтик, – сказал Костя. – Разве не видно?
– Мне – нет, – сказал Роман и, лукаво блеснув глазами, предложил: – Давай-ка спроси у нее.
Они подошли к Кате.
– А ну, комсорг, открой тайну. Только сразу, не думая. Чего стараешься? Боишься быть обыкновенной?
Катя не улыбнулась, как улыбнулась бы любая другая из школьных девчонок, не смутилась, как могла бы смутиться иная. У нее лишь вопросительно поднялись брови. Она не поддержала полушутку-полудерзость Романа. Она требовала к себе достойного отношения.
Роман перестал улыбаться, сбавил тон и повторил вопрос. Катя вздернула головкой:
– Нет, я хочу, чтобы все обыкновенные были необыкновенными!
Роман поклонился и отошел. Костя, довольный, хлопнул с силой кулаком о ладонь. Катя усмехнулась им вслед.
– Эй, Гастев! – крикнула она. – Минуточку.
Они с Костей разом обернулись.
– Чего изволите? – предупредительно произнес Роман.
– Один философ даже днем ходил с фонарем. Когда его спросили, для чего он это делает, он ответил: «Ищу человека». Так вот. Найди и ты того, на кого бы хотел быть похожим.
– А ты нашла?
– Нашла.
– Кто же это?
– Данко.
– А по-моему, этот философ искал истину, – нерешительно высказался Костя.
– Какая разница? – заметил Роман и обнял Костю за плечо. – Пойдем, друг. Искать человека…
А в классе Женя предупреждает:
– Мальчишки, не забудьте, сегодня в шесть репетиция. Слышь, Черникин, тебя это тоже касается.
Тот старательно делает вид, что ничего не слышит, копается в портфеле, перекладывает учебники, тетради.
– Юра! Юра! Черникин! – настойчиво зовет его Женя. Она покачивает головой, и будто солнечный золотистый нимб плещется вокруг ее лица.
– Ах, да, сегодня репетиция, – словно спохватывается Черникин и широко, от всего сердца, улыбается. – А я не приду. Не могу.
– Почему? – мгновенно гаснет ответная улыбка Жени.
– А у нас киносе… – поет Черникин на мотив «А у нас во дворе…» – А у нас будут съемки… И нельзя разорва… разорваться никак… – Он взмахивает руками, как балерина.
Черникин – позер и шутник. В восьмом и девятом его дразнили Скалозуб. Сейчас уже прозвища не в ходу, стали старше.
Женя отходит огорченная. На ее пути Костя и Роман.
– Костя, не забыл?
– Помню, помню, – поспешно кивает Костя. – Приду.
– А ты, Роман? – быстро обращается она к Роману, и в голосе ее что-то изменилось.
Роман мнется:
– Ладно, приду. При условии, если ты возьмешь надо мной шефство.
Женя бросила на Романа взгляд, к которому была примешана ну самая малая толика чего-то такого, непонятного, и помчалась дальше.
На репетицию Роман опоздал. Он осторожно зашел в темный актовый зал. Лишь сцена была слабо освещена. Осторожно прикрыл за собой дверь. Рядом стояла Марианна – даже не посмотрела на него: она полностью поглощена делом.
– Свет! – неожиданно громко закричала Марианна и замахала рукой. – После этой реплики сразу давайте полный свет. Тысячу раз говорила!
Роман осторожно, почему-то на носках, перешел на другую сторону зала и сел на заскрипевшее кресло. Репетиция продолжалась. Марианна – тук-тук-тук – то тут, то там. Энергичные жесты, отрывистая, решительная речь.
Каждую сцену повторяли несколько раз, отрабатывали мизансцены. Накануне «генералки» шел полный прогон спектакля. «Лес чудес» – сказка в современном стиле. Не сорваться бы… Хотелось блеснуть. Чтобы вся школа… на всю жизнь… запомнила. Оттого Марианна как натянутая струна. Бросала свирепые взгляды на неповоротливого увальня Чугунова, покрикивала на замешкавшегося Табакова и в полный голос кричала на равнодушных, бесстрастных, вялых.
– Нельзя быть истуканом! Нельзя двигаться, говорить, как неживому! – взрывалась она. – Ну скажите: соображаете? До вас доходит? Ну, вам понятно хоть что-нибудь? Да что же вы молчите? – Марианна в нетерпении перевернулась вокруг своей оси, подняла кверху ладошку. – Скажите хоть что-нибудь, изверги!
«Изверги» молчали, устыдившись своей бесталанности. Марианна – белая блузка, строгий бежевый костюм, но… юбка чуть выше колен (скандал!) и туфли на высоких каблуках.
– Ты сегодня какая-то не такая, – укоризненно сказал Костя Жене. – Ходишь, как мороженая треска, и нам передается.
Из зала послышался негромкий смех Романа.
– Это еще что такое? – Марианну как током ударило. – Ах, это вы, Гастев! Мы все мучаемся, а он, извольте видеть, опоздал, да еще смеется. Безобразие!
– Виноват, – сказал Роман. – Нечаянно вырвалось. Табаков сам был похож на вареного судака.
Артисты засмеялись.
– Ладно, – махнула рукой Марианна. – Начнем акт сначала.
Театр был ее давней страстью.
А студия родилась так. Марианна впервые повела своих девятиклассников в святая святых – в Художественный театр. Давали «Вишневый сад». Так получилось, что Марианна сидела на балконе на несколько рядов впереди ребят. Во время первых двух актов до нее доносились приглушенные голоса. Но она настолько ушла в спектакль, что просто не слышала их, а если и слышала, то не обращала внимания. В третьем акте шум стал просто нестерпим. Люди уже оборачивались. Возмущенная, обернулась и она. Шумели ее ученики.
Они безмятежно болтали, устроившись кто как в последних рядах. Некоторые сидели даже спиной к сцене. Кое-кто спал. Отчаяние лишило ее голоса и сил. Она хотела выбраться из рядов, но малодушно устыдилась обнаружить свое отношение к этим башибузукам.
Раневские покинули свое родовое гнездо. На сцене закрывали ставни, а питомцы Марианны с шумом, смехом и выкриками бросились к выходу. Как и хозяева дома, убегая, они не заметили умиравшего в кресле старика Фирса.
В гардеробе (первые!) они радостно кричали ей:
«Марианна, давайте номерок!»
Потом они окружили ее, а она стояла как в воду опущенная и не знала, что им сказать. У всех были довольные, веселые лица. Ни тени раскаяния или хотя бы понимания своего кощунства. Вот эта-то варварская безмятежность была страшней всего. Как ее взорвать, как пробиться через эти чугунные лбы?
«Марианна, что с вами? – участливо спросил Костя Табаков, трогая ее за рукав. – Вы себя плохо чувствуете?»
«Не обижайтесь на меня, – тихо заговорила она, – я привыкла называть вещи своими именами. Вы вели себя отвратительно. Хуже дикарей. – Заметив удивление в глазах, добавила: – Завтра, если сумею, попытаюсь кое-что объяснить. А сейчас идите по домам».
Они попрощались и отправились восвояси. «Идиоты! – громко воззвал ко всем Черникин. – Кто первый побежал по лестнице?! Вы не козлы в огороде. Вы в театре…»
