Владимир Благов - Психадж
— Видно, она тебя так сильно любила, что после смерти на какое-то время ее душа вселилась в твое тело.
— Да, я читал, так бывает. Но одно дело прочесть, а другое — пережить лично. Теперь, конечно, я в норме, но сначала… сам понимаешь. У тебя тоже так было?
— У меня, возможно, было сложнее. Жаль, не смогу тебе сейчас рассказать.
— Думаешь, Кузьмич вернется — услышит? А ты при нем говори, но так, будто пересказываешь прочитанную книгу. Кузьмич и не поймет ничего. А закончишь, — он тебе еще свое мнение выскажет. Бывает полезно послушать.
— Да нет, просто я устал сейчас, не могу. Потом.
— А-а, понятно… Будем ждать…
…Прошло двое суток. Лебедянского никто не навещал. Он обижался и злился до тех пор, пока не понял: он ждет, но не Леру, а единственную на свете ИДЕАЛЬНУЮ женщину — МИЛУ. И конечно Наташку с зятем-неудачником. Но они не придут! Значит, надо побольше спать, обманывая время, и регулярно поглощать манную кашу, чтобы набрать силенок и поскорее выздороветь.
Вениамин внял совету Николая и начал историю о психадже так, будто пересказывал содержание фильма. Кузьмич навострил уши, а потом заявил, что он, мол, этот американский блокбастер уже видел, но там все было намного интереснее. Николай пресек попытки Кузьмича продолжить повествование, сказав, что это, мол, из другой оперы. Они поругались, а Вениамин долго смеялся сквозь слезы.
Потом был обед, за ним тихий час, и вдруг дверь распахнулась, и в палату вошла хрупкая черноволосая красавица. Растерянное лицо, покрасневшие от слез глаза, курносый нос, губки бантиком, пышные вьющиеся волосы. Белый халат наброшен на плечи.
«Кто это? Неужели дочь Лера?! — подумал Лебедянский, и в памяти всплыл фотоснимок смеющейся десятиклассницы с большим розовым бантом в волосах. — Действительно, пришла Лера, а вот память подвела: выдала снимок Наташки. Как опасно валить в одну кучу разнополюсную информацию!»
— Папа, — дрожащим голосом пропела Лера. — Мы похоронили маму.
— Когда? — только и спросил Вениамин.
— Только что. Я — прямо с кладбища — к тебе. Меня Данилевич привез.
— На каком похоронили?
— На Восточном.
— На Восточном?! Неужели Виктор не мог устроить поближе?
— Но это не так уж далеко.
— Это он так сказал?
— Виктор Васильевич тоже не всемогущ. У него не получилось.
— Ему надо было только захотеть, а он…
Лера пожала плечами.
— Он и так здорово помог.
— Ничего себе помощь!
— Пап, ну разве так уж важно, на каком кладбище похоронена наша мама?!
— Тебе, конечно, не важно.
— Пап, если ты хочешь довести меня до слез, то у тебя сейчас получится.
— Ладно… Прости, больше ни слова об этом.
— Пап, как теперь жить без мамы? — жалобно спросила Лера через минуту.
— Ты знаешь, дочь, мне до сих пор не верится, что мамы нет… К тому же, я думаю, было бы справедливее, забери смерть вместо нее меня.
— Ну что ты, пап!
— Да-да, я, кажется, даже хотел последовать за ней, но почему-то в последний момент… раздумал.
Лера насторожилась.
— Пап, какие глупости ты говоришь! Наоборот, слава Богу, ты жив… Ну вот, думала, ты меня утешать будешь, а вышло — я тебя.
— Трудно нам, конечно, придется, Лерка, но… — Лебедянский вздохнул. — Мне бы вот только на ноги подняться поскорей.
— Пап, я тебе тут груш принесла, твоих любимых… Ты скажи, чего тебе хочется, я куплю, — заторопилась Лера.
— Знаешь, — Вениамин испытующе посмотрел на дочь. — Купи мне сигарет. На первый раз пачек десять.
— Сигарет?! — лицо Лерочки вытянулось. Она смерила отца непонимающим взглядом. — Насколько я помню, ты никогда не курил.
— Курил, — солгал Вениамин. Курить хотелось до ужаса, но вовсе не ему, а Сергею. Почему Вениамин из кожи вон лез, чтобы угодить Сергею, для самого Вениамина оставалось загадкой. Но факт оставался фактом: потребность курильщика в курении настолько сильна, что физиологическому началу Вениамина нечего было противопоставить психофизической агрессии Сергея. В такой странной ситуации Лебедянский просто не мог не подчиниться мысленному приказу своего пси-двойника. — Я курил. Ты была мала — не помнишь. Бросил как раз из-за тебя: мать настояла.
— Ты переживаешь, нервничаешь? Конечно, я понимаю… Каких тебе купить? С фильтром, что-нибудь подороже?
— Нет, лучше «Примы»: она покрепче.
— Л-ладно, — неуверенно ответила Лера. Она осталась недовольна выбором отца.
— Дочь! — начал Вениамин, когда казалось, что все уже сказано. — Это правда, что ты собираешься замуж?
— Вот еще! — фыркнула Лера. — Тебе мама говорила?.. Да мы… В общем поругались. Да и вообще, в ближайшее время ни о какой свадьбе не может быть и речи.
Одними глазами Вениамин показал, что полностью согласен с дочерью.
— Лера, ты знаешь, мне бы очень хотелось посмотреть на себя в зеркало. У тебя есть с собой?
— Конечно, сейчас, — Лера полезла в сумочку. — Только мне кажется, пап, ты нисколько не изменился… ВНЕШНЕ.
— Я чувствую, у меня все лицо в синяках, — снова солгал Вениамин. — Хотелось бы знать правду.
Через секунду он уже пристально вглядывался в свое отражение, глазами Сергея изучая чужое лицо.
— Да, внешность немудрящая, — криво улыбнулся Лебедянский, возвращая дочери зеркальце. — Вылитый Кощей Бессмертный.
Лера, наконец, улыбнулась.
— Пап, как только тебя выпишут, начну кормить тебя сытно и вкусно. Станешь похож на Илью Муромца, — Лера обвела взглядом палату и вздохнула. — Ну, я пойду, пап? Меня внизу Данилевич ждет. Передать ему что-нибудь?
— Нет, ничего… Впрочем, передай ему от меня… большое спасибо.
— Пап, если не забуду, принесу тебе завтра бритву, а то ты уже колючий, — уже от двери добавила Лера.
— Зачем? По-моему, тебе мои усы всегда нравились, — ответил за Вениамина Сергей. Лера застыла в дверях, потом кивнула и осторожно прикрыла за собою дверь. «Странно, ведь отец никогда не носил усов!»
— Что это ты на меня так смотришь, старик? — спросил Вениамин Кузьмича, как только Лера ушла.
— Да вот гляжу — сравниваю… Дочка-то, видно, не в тебя, а в мать.
— Глупая, принесла мне груш, а я их совсем не люблю… Или любил? — засомневался Вениамин. — Да вы угощайтесь! Кузьмич! Николай!
Николай покачал головой, а Кузьмич, кряхтя, потянулся за грушей.
— Красивая дочь у тебя, заботливая, — не удержался он от оценки. — Не у всех такие дочеря… А вот сам ты какой-то… скользкий, понимаешь: то одним, то другим боком повернешься, как угорь. Ну, не мне тебя судить.
— Что ж, всегда полезно знать чье-то суждение о себе. Как угорь, говоришь? — усмехнулся Вениамин. — А ведь ты, старик, недалек от истины…
…Тем временем Лерочка впорхнула в ординаторскую.
— Профессор Яковлев здесь? Он просил меня зайти.
Молодой врач кивнул ей, показав глазами на дверь кабинета. Лера вошла, села в удобное кресло и сразу предупредила:
— Только вы знаете, я тороплюсь, меня ждет машина.
— Я вас не задержу. Буквально один вопрос, — начал профессор. — Вы только что от отца. Как вы его находите?
— Ну, — замялась Лера. — Еще слаб после операции, осунулся, похудел. И очень переживает, конечно.
— Понимаю. А вы не нашли в нем каких-то перемен… психологического плана? Как он ведет себя, разговаривает? Может, появилось что-то новое в его поведении, привычках, жестах?
— Вы думаете, после сотрясения мозга…
— Скажем так: у меня имеются некоторые подозрения. И чтобы их рассеять, я должен знать ваше мнение. Кто лучше вас знает Вениамин Саныча?!
Лера растерялась. Ей стыдно было признаться в том, что она знает об отце не больше, чем о пришельце из космоса.
— Вы говорите, привычки? — переспросила она. — Но ведь он раньше не курил, а теперь начал!
— А вы уверены, что он не курил в молодости?
— Точно не знаю. Он говорит, что курил, а мне почему-то не верится. А еще, вы знаете, самое интересное — насчет усов.
— Он не носит усов?
— Сколько я его помню, он ежедневно тщательно брился. А сегодня, знаете, что он мне сказал, когда я предложила принести ему бритву?.. Сказал, отпущу усы. Они, мол, тебе всегда нравились.
— Вот как! Интересно, — Яковлев потер ладонью лоб. — Что вы еще заметили?
— Вроде больше ничего. Но меня и это, знаете ли, шокировало.
— Ну что ж, усы, курение… Это бывает. Так что хочу вас успокоить. Пусть это вас не шокирует. Ну, а если заметите еще что-нибудь, непременно сообщите.
Глава 9. Сторге
Новожилова хоронили всем таксопарком. Движение на проспекте Вернадского — неподалеку от дома, где жил Сергей — было парализовано в течение получаса. Растянувшаяся на полкилометра траурная колонна автомашин с шашечками на капотах исполняла заупокойную мессу ре минор для клаксона с мотором — плач по безвременно ушедшему коллеге. Затем колонна свернула на улицу Некрасова и по Аэропортовскому шоссе направилась к загородному кладбищу «Восточное».
