Нити жизни - Максим Сергеевич Евсеев
– Ничего не понял.
– А чего тут понимать? Закон для них – И дедок махнул рукой куда-то, то ли в сторону полицейских, то ли наверх. – Это когда ты в их дела не лезешь и уважение к ним проявляешь. Они его ещё сто раз поменяют. А твое дело не бузить и пахана слушаться. А пьяный ты или трезвый, им это по барабану. Им на твою больную печень, строго говоря, начхать – лечить они тебя, всё равно, не будут.
– А зачем ты тогда рассказал про свиней?
– Это я для наглядности. Ты же не свинья. А менты … Поменьше на них смотри. Они не паханы, а поросята. Им тоже выпить охота. Чего ты бутылку греешь? Или передумал пить? Если ты про стакан, то нету у меня. Прямо из горла, давай.
Странная была чекушка. Сверху как сургучом запечатанная, а на этикетке надпись: " Казенное вино. Самарская губерния. 1/100 ведра"
– Не бойся. Пей.
И Антон выпил.
Ничего страшного с ним не произошло. А только стало на душе спокойнее. Может от того, что сегодня с его заботами и беготнёй было закончено, а на смену ему пришло приятное созерцание осени, и этот день можно было заменить любым, из когда-то прожитых и попытаться его повторить. Ничего из этого конечно не выйдет, но на какой-то момент ты вернёшься назад на десять или пятнадцать лет. И покажется, что вся жизнь ещё впереди, и вот-вот из сентябрьского прозрачного воздуха соткётся фигура той единственной, имя которой ты и назвать не сможешь, но при одном её появлении ты станешь персонажем из прекрасной, так и не написанной тобой, книги.
Он обернулся к своему новообретённому приятелю и оглядел его. Справа от него на скамейке сидел мужчина средних лет. И почему он окрестил его "дедком"? Он выглядел не намного старше Антона. Вот только одет странно, а в глазах его угадывался совсем другой возраст. Вековой, запредельно старый опыт. Тот тоже обернулся на него. Глаза у него были черные. Улыбающиеся, но не весёлые. Впрочем, и страха он не внушал.
– Так зачем ты ушёл со старой работы, если новую ты искать не хочешь?
– Я не ушёл, меня выгнали.
– Ну, это я понял. Но я спросил – Зачем ты ушёл?
– Ну, а как же .. если выгоняют?
– Тебя, когда-нибудь посылали? На хер, например, посылали?
– Бывало.
– Ты ходил?
– Нет, конечно.
– Разумеется. После этого можно обидеться. Можно самому послать. Можно даже ударить наглеца. Вернее, иногда просто необходимо его ударить. Ударить сильно, и как сказал классик: "…так чтоб из носа потекла юшка. Обязательно чтоб потекла. " Но совершенно не обязательно туда идти. – В речи его собеседника, вдруг появился одесский говорок.
– Так и что мне надо было делать? – Улыбнулся Антон.
– Не уходить. Это, по-моему, очевидно. – Его странный знакомый и с удовольствием закинул ногу на ногу.
– Ну, он все равно уволил бы. – Антон попытался сразить собеседника логикой и снисходительным тоном.
– Может и уволил бы, а может и нет. А может его завтра бы кондрашка скрутила бы или самого уволили. Да мало ли чего могло бы быть. А так ты только ему помог. Еще и заявление писал. Писал ведь?
Писал Антон заявление. Несколько раз переписывал и всё комкал листы бумаги и бросал их в мусорную корзину. А секретарша босса Юлечка, недоуменно смотрела на него и выдавала новый лист, раз за разом.
Собеседник же Антона с какой-то тоской смотрел в небо и бормотал, нечто непонятное -
Хлебы смерти тебе предложат,
А ты не ешь;
Воду смерти тебе предложат,
А ты не пей…
– Ну, он сказал, что так будет лучше …
– Я про это и говорю. – Он почти кричал – Не знает он, как будет лучше. Не может он этого знать!
Полицейские испуганно посмотрели в их сторону и почему-то заторопились. Но заторопились не к ним, а совсем в другую сторону. И быстро ушли с маленькой площади на которой сидели Антон и его неожиданный знакомый.
И вдруг выглянуло солнце и почему-то запахло весной. И так стало от этого запаха тоскливо, как будто природа прощалась и напоследок одаривала его тем, что он никогда больше не переживёт.
– У тебя есть ещё водка? – Спросил Антон глухо.
– Ещё? Да ты эту даже не начал. – Захохотал незнакомец.
И действительно в руках Антона была непочатая бутылка. Только этикетка была не та. Похожа, но другая – " Очищенное вино. Наследниковъ А.А. Коровкина въ Калязине".
– Как тебя зовут? – Спросил Антон, закуривая новую сигарету.
– Меня-то? Да, по-разному, зовут. Ты можешь называть Агафоном.
– Агафон? Серьёзно?
– Если серьёзно, то как меня только не называли. Но Агафоном я стал зваться в 1907 году, когда знакомый околоточный надзиратель, выписывал мне паспорт. Он не захотел вписывать моё, ставшее за много лет привычным, имя и написал созвучное -Агафон.
Антон ещё раз всмотрелся в этого странного человека. Он был одет широченные черные штаны и такого же цвета пиджак, белую в голубую полоску рубашку без воротника, и серого цвета кепку. На ногах его были коричневые ботинки, почему-то без шнурков, а поверх пиджака надет зелёная, драная куртка которая в местах прорех являла миру своё нутро – грязно белый синтепон.
– В каком году? Сколько же тебе … вам лет? – Переспросил он.
– Удивительно, согласен. – и Агафон снял кепку, под которой обнаружилась неожиданная копна рыжих волос с проседью. – Но ещё более удивительно, что тебя интересует год моего рождения, а не род моих занятий, не мои намерения относительно тебя, ни даже то, откуда эта водка, которую ты пьешь. Ведь я могу оказаться аферистом, например, или серийным убийцей, который травит случайных прохожих палёным алкоголем. Я, в конце концов, могу быть просто психом, сбежавшим из сумасшедшего дома. Не говоря уже о совершенно глупом, но вполне актуальным в ваше время предположении, что я иностранный шпион. Или, что гораздо хуже, иностранный журналист, пишущий о твоей стране гадости. Ты давно
