Неприятность, случившаяся с господином М. во время партии оумбара - Филипп Андреевич Хорват
Да, игры были сезонными. К участию в поединке допускались только аристократы, сливки общества, и очередь оумбартов была расписана на многие годы. Всего четыре игры ежегодно, и такая длинная очередь, продвинуться в которой на халяву решительно невозможно. Этим очередь элитариев отличалась от очередей простого люда перед книжными магазинами, деньги тут не имели никакого значения, – решала сама возможность сыграть.
Потому что то, что он увидел, его не радует. Мика, кажется, уже больше не человек. Сложно сказать, что за метаморфозы произошли с его телом (и почему они вообще случились), но это было уже не человеческое тело.
Мика смотрит и беззвучно плачет от досады, от переполняющего чувства непонятности, необычности, страха. Его глазам открывается хаотичное переплетение множества чешуйчатых, тёмных конечностей, которые, вяло подрагивая, вырастают из склизкой массы никак не оформленного тулова. И Мике даже не хочется думать о том, как выглядит у него голова, – наверняка это что-то такое же омерзительное, неприятное, чуждое…
Всё, что остаётся Мике от прежнего Мики, заключено теперь только в сознании, в этих бескрайних потоках мыслей, воспоминаний из прошлого, каких-то отголосках чувств и той безграничной боли, которая стала жизнью, сущностью его бытия.
Целью игры был самый последний рассказ. Этот рассказ всегда один, поскольку на поле оставалось нечётное количество фигур, – в конечном итоге одна из них (белая или чёрная) указывала на то, что наступает звёздный час главной истории.
Главные истории, как, впрочем, и любые другие, соперники готовили заранее. Её отличие от прочих было в том, что она должна превосходить все остальные. По многим параметрам –необычность идеи, острота сюжета, неожиданные повороты конфликта или действий, что-то ещё, что должно повергать слушателей в священный трепет…
На самом деле всё было просто. Если последняя история оказывалась какой-нибудь скучной банальностью, серым, убогим пересказом пошлого анекдота, дурацкой сентиментальной повествушкой или, чего доброго, – изложением на свой лад глупости из бульварной прессы, то рассказчика ждала незавидная судьба. Тогда слушатели, шипя, фыркая, издавая гул недовольства, проворачивали свои большие пальцы вниз, и стража уводила неудачливого фантазёра в камеру. Теперь его ждала скорая смерть.
Смерть, впрочем, для Мики была вряд ли бы избавлением. Он, кажется, понял, что её и не существует на самом деле. Там, за гранью, всех ожидает та череда бесконечного мерцания, смены темноты и света, за которым рано или поздно следует перерождение в нечто ужасное. Это для тех, кто «не успел» забыть своей сущности из прошлой жизни. Для тех же, кто погружается в бессмыслицу полного и бесповоротного забытья, наверное, и существует возможность очередного воплощения в человеке.
Но теперь уж чего жалеть? Мика грустно следит за передвигающимися высоко над ним белесыми рыбами, думает о том, как хорошо было жить в далёком прошлом, в котором он вместе с друзьями исследовал миры закупоренных в Лаборатории зон. И даже кровавые, жестокие бои с врагами казались всего лишь милым, приятным сердцу развлечением…
Забывшись в теплоте и уюте ностальгических воспоминаний, Мика даже не сразу замечает, как к нему подползает что-то огромное, кошмарно-пупырчатое, блукающее по сторонам тремя яйцеобразными бесцветными глазищами… Мика кричит от страха.
Удачные же главные истории, те, которые награждались долгими, продолжительными аплодисментами и возгласами одобрения со стороны слушателей, расшифровывались копирайтерами с диктофона и записывались вручную в особую книгу – Мегаоумбара. Это была тайная книга, которая хранилась за семью замками в дальнем помещении главного оумбария. Доступа к ней у простых древних (даже элитариев) не было, её мог читать только Архонт.
Однако, как тут же он понимает, – кричать бесполезно. Просто потому, что он не может сделать этого. Дело в том, что (и Мика только сейчас ощущает это) у той животной сущности, внутри которой обитает его сознание, просто-напросто нет рта. Невозможно словами передать тот холод ужаса, сковывающий внутренности в момент осознания невозможности говорить.
Мика «кричит», вибрирует от громогласного ора, но только внутри себя. Его разрывает желание издать хоть малейший звук, простенький звучок, хотя бы намёк на писк, на шёпот… Однако нет, ему нечем. И уже давно отползло куда-то в сторону непонятное чудовище, а Мика силится разинуть подобие несуществующего рта, хоть как-то проявить себя звуком, – всё напрасно.
Партия № 814 для господина М. была неудачной. Дело в том, что в силу скудости своей фантазии он так и не смог придумать хорошей главной истории, которая могла бы вознести его на пьедестал победителя. Он и большую-то часть из ста сорока перезаказал подпольной гильдии «чёрных копирайтеров» (а их услуги были вне закона, деятельность этих криэйторов вообще строго запрещена). Но стоимость главной истории он просто-напросто не потянул.
Зато глазомер у господина М. отличнейший. И он в момент, как только расставили все био-фигурки на игровой доске, определил, что в итоге завершать партию придётся ему…
Умирать господину М. совсем не хотелось, поэтому пришлось пойти на небольшую хитрость.
Мика плачет, опять же – без слёз, слёзные железы для его сущности предусмотрены тоже не были. И как передать это чувство плача, когда ни голоса, ни слёз, ничего ровным счётом у тебя нет? Только ощущение абсолютного и безотчётного горя, накопившегося внутри и никак не желающего выплёскиваться вовне. Оно разрывает, подтачивает, угнетает страшной неизбывностью…
Внезапно Мика замечает, как стайка проплывающих в вышине белесых рыбин метнулась в разные стороны. Поднимающиеся снизу водоросли дрогнули, и в просвет между ними просовывается гигантская пятерня человеческой руки. Двигается она вполне целенаправленно к Мике, и это отзывается внутри него новой волной дикого, пронзительного страха.
Рука действительно ухватывает склизкое, бесформенное Микино тельце, плотно сжимает всеми пальцами и тянет туда, к себе, наверх.
Небольшая хитрость господина М. заключалась в том, чтобы незаметно от слушающих и третейского судьи стянуть одну из био-фигурок с доски. Спрятать её куда-нибудь или просто выкинуть украдкой. Только куда? Да вот хотя бы в этот вделанный в пол атриума широкий аквариум с воздухоплавающими рыбинами, там как раз водоросли, в их гуще никто, наверное, и не заметит проклятой био-фигурки.
Господин М., конечно же, понимал: скорее всего, третейский судья таки подсчитывает выставляемые с доски фигурки. И он был бы крайне удивлен, обнаружив, что в этой партии их оказалось всего сто тридцать восемь. Да даже если бы и прошляпил, то
