Александр Торин - Жизнь и удивительные похождения Степы Шишкина

— А что, Степа, холодный сегодня вечер, — заморгал Василий, показывая глазами на квадратную бутылку, торчащую из пластикового пакета. — Привет, Ксения. — Я говорю, рано у вас здесь холодает.

— Здравствуй, Вася, — холодно кивнула ему Ксения. — Опять не спится?

— Да время еще детское, — кашлянул Василий. — Не в духе сегодня? — понимающе подмигнул он Степану. — Бывает. Может, я в другой раз? Ты не стесняйся, скажи.

— Да нет, нет, заходи, — Степан заметил, что рядом с бутылкой свернулась в бумажном пакете кольцом колбаса, судя по аппетитному виду, из русского магазина.

— Я, Степа, ненадолго. Рылся сегодня в магазине, такой диск откопал. Это же молодость, помнишь, в общаге пленки друг у друга переписывали?

Дальше пошло как по писаному. Вася быстро опьянел, включил музыку на полную громкость и начал танцевать. В результате он разбудил дочку и соседей снизу, которые пообещали нажаловаться менеджеру.

Разгневанная Ксения демонстративно хлопнула дверью и ушла спать, после чего Степан с Васей еще около часа разговаривали шепотом на рабочие темы. Степан жаловался на институтского приятеля Толю, а Вася тосковал по аспирантуре, которую он бросил, получив работу на другом континенте.

Около полуночи произошло единение душ: коллеги сошлись на том, что всюду плохо, и Вася, наконец, отправился спать.

Шишкин вышел в дворик покурить. Он особенно ценил эти редкие минуты уединения. Вечер выдался теплым, в южном ночном небе мерцали звезды. В кустах шуршал какой-то зверь: то ли соседская кошка забрела, то ли опоссум, который время от времени совершал инспекцию жилых двориков. Легкий ветерок время от времени покачивал полые трубочки, висевшие около забора, уличный колокольчик мелодично позвякивал.

Степан жадно затянулся, выдохнул дым и попытался охватить мыслью бесконечность вселенной. Вид ночного неба наводил его на философские обобщения. Там, в черной бездне, пульсировали огромные звезды, мутная белесая россыпь млечного пути состояла из миллионов светил. Жизнь Степана, его физическая оболочка, и даже сознание казались ничтожными по сравнению с космосом.

Налетевший из-за угла теплый ветерок игриво шлепнул Шишкина по щеке, и колокольчики неожиданно чисто сыграли марш авиаторов.

— «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» — отчеканили они, после чего наступил полный штиль.

Степан подскочил, как ужаленный, он даже выронил изо рта сигарету. Будучи человеком технического склада ума, он понимал, что вероятность только что происшедшего ничтожна. «Выпил, расслабился, заснул», — успокоил он себя. — Однако, пора спать…

Снова налетел ветерок. «Нам разум дал стальные руки крылья «— пропели полые трубочки, слегка сфальшивив на последней ноте.

Степан ущипнул себя за руку. Пришло ему в голову, что вероятности перемножаются, и еще почему-то, что если явление повторяется хотя бы два раза, то это закон. Он бросился в дальний угол сада, поближе к висячему колокольчику. Трубочки тихонько раскачивались.

— Твою мать! Неужели я сошел с ума? — Степан почувствовал, что ноги его немеют.

— Твою мать! — повторил гнусавый голос. — Его мать. Их мать. Ее мать. Наша мать. Родина. Еду я на родину.

Странный, светящийся шар висел справа от дерева. Внутри шара переливались разноцветные молнии фрактальной структуры. Из шара вытянулся протуберанец бледно-зеленого цвета, окутал Степана призрачным сиянием, и каким-то дьявольским образом всосал Шишкина внутрь. Последнее, что услышал Степан — торжествующее бульканье, как будто в туалете спустили бачок.

Когда Степан очнулся, ощущения его были более чем странными. Казалось, каждую клеточку Шишкина нанизали на звезду, или галактику. Миллиарды Степановых составляющих были разнесены в межгалактическом пространстве, и, что самое обидное, смотрели при этом маленькими глазками в разные стороны.

А сам Степа находился в мире теней. Тени, вернее, призрачные облачка, внутри у которых что-то мерцало, переливались в кромешной тьме, уходящей в вечность. В ушах у Шишкина что-то едва слышно побулькивало, как ненавидимый им унитаз в комнате, которую он снимал в студенческие годы.

Степа попытался пошевелить пальцами, и не смог этого сделать. Хуже того, нигде он не чувствовал прочной опоры, казалось, что он висит в невесомости, скованный невидимыми ниточками.

— Мама, — прошептал Шишкин. Он вспомнил, как Евдокия Клавдиевна приходила с работы в своем стареньком драповом пальтишке и беретике, и варила ему, неразумному, картошку на газовой плите. — Мамочка, — Степе стало жаль маму, да и себя самого. Разве могла она знать, что случится с ее сыном. Вдруг, ни за что, ни про что.

— Мама, — повторили облачка и радостно забулькали. После чего началась совсем уже бесовская вакханалия. — «Не жди ты старушка, любимого сына» — громыхало, как в железной бочке. — «Меня засосала опасная трясина».

— Изверги проклятущие! — Слезы выступили у Шишкина из глаз, в носу стало влажно, и он чихнул.

От чихания его облачка явным образом возбудились, и начали ритмически пульсировать. Они то сливались вместе, то распадались на маленькие светящиеся тороиды. Степану стало жутко.

— Неужели резать будут? Кровушка моя, печенка, железы родимые. Не дамся!

— Режьте, режьте вы билеты, режьте осторожно, — громыхнул оркестр. — Режьте, режьте, перед вами пассажир дорожный.

— Ироды, — застонал Шишкин. — Интересно, они меня для живого уголка, или для музейного экспоната похитили? И перед глазами Степана отчетливо возник давно забытый весенний день.

Школьную биологичку звали Анжеликой Семеновной. Несмотря на чувственное имя, вызывавшее ассоциацию с героиней эротических романов, училка напоминала преждевременно высохшую мумию с выраженными монгольскими скулами.

Над доской в кабинете биологии висел плакат, наглядно отображающий эволюционное древо. В самом низу его располагались простейшие черви, над ними плыли необычайной красоты амебы, куда-то вбок ответвлялись тараканы, мертвой петлей пикировали в преисподнюю (юрские и меловые отложения) моллюски, за ними амфибии и динозавры. К небесным высотам восходили волосатенькие, подлые хищники, напоминавшие гиен с угольками в глазах. Они превращались в мохнатых обезьян, затем в мускулистых питекантропов с низко посаженным лбом, и, наконец, — эволюционное древо не оставляло сомнений в предназначении эволюции, — все ветви заканчивались прямиком под портретом Маркса и Энгельса. Бородачи, в свою очередь, подобострастно смотрели на Ленина, завершавшего эволюционную пирамиду.

— Вы только представьте себе, — Анжелика Семеновна рассказывала о секретах родной земли. — Когда-то на месте нашего микрорайона плескалось море. В нем плавали трилобиты, даже акулы.

— Анжелика Семеновна, можно вас на минутку, — в кабинет заглянула Вера Ивановна, толстая, сентиментальная завуч. Поговаривали, что Вера Ивановна тайком выпивает в школьном красном уголке.

— Попрошу внимания! Сегодня, в понедельник, учительница физики, как и учительница физкультуры внезапно заболели.

Класс радостно загудел.

— Слушайте меня внимательно, — повысила голос учительница. — Вместо уроков мы отправляемся на экскурсию в лес. Всем классом. Будем наблюдать и изучать флору и фауну Подмосковья. По результатам нашего похода вы к следующему уроку напишете подробный отчет. Да, — неумолимо продолжала Анжелика, несмотря на разочарованный стон класса. — Этот отчет и будет вашим домашним заданием. А сейчас все спускаются на первый этаж и организованно идут к «Конюшне».

«Конюшня» — это такой продуктовый магазин на границе микрорайона и лесопарка, в котором всегда пахнет прелой крупой, вином и хлебом, если заморозить пространственно-временной конус в Москве восьмидесятых годов прошлого века. Когда-то, в славные времена кавалерийских полков имени Буденного и Ворошилова, в этом кирпичном здании располагался небольшой конно-племенной завод, позже вокруг понастроили пятиэтажек, которые с энтузиазмом снесли в начале следующего века.

В винном отделе Конюшни продавалось болгарское вино «Солнцедар» — зеленая бутылка за два пятьдесят.

Пока девчонки рассматривали червячков и гусениц, на полянке блаженствовали Степан и его школьные друзья — долговязый Гоша, красавчик Леха, заводила Мишка. Леха сгонял в магазин. Какие там оценки в четверти, когда природа полна цветения, майские листочки еще клейкие, ноздри режет дымок, и повсюду растет ландыш. «Солнцедар» закусывали батоном за тринадцать копеек и скумбрией холодного копчения.

— Шухер! — Леха торопливо сунул бутылку в кусты.

— Ну, мальчики, как успехи?

— Хорошо, Анжелика Семеновна, — закашлялся Степан, прикрывая рот. — Только что видели майского жука.