Эрик Рассел - Разворот на 180°

– Вам это не нравится? – осторожно поинтересовался чиновник.

Мэйсон гордо повернул голову:

– Веками китайцы пользовались древним проклятием: «Что б ты жил во времена перемен!» Теперь это уже не проклятие. Это благословение. Мы высокотехнологичны и высокоцивилизованны. Мы получили так много прав, вольностей и свобод, что можно только молиться об оковах, с которыми можно побороться и потом с наслаждением разбить. Я считаю, что с оковами жизнь была бы интереснее, если бы у нас еще остались хоть какие-то оковы.

– Сомневаюсь, – заявил чиновник. – Люди очень счастливы в нашем веке, пока ими вдруг не овладевает фрустрация, непонятное ощущение бесцельности существования. Но у подавляющего большинства это наступает очень и очень нескоро. – Он указал ручкой на свои бумаги. – В вашем случае это заняло почти три века – чтобы достичь подобной стадии в развитии.

– Да, – согласился Мэйсон, – потому что у меня был порядочный промежуток времени, когда мне было что делать. Теперь делать нечего. В конце концов, придется делать еще одно омоложение. И какая от этого польза? Человек долго может слоняться без дела, слишком долго. – Он наклонился к собеседнику, упершись руками в колени, лицо его посуровело. – Знаете, что я думаю? Я думаю, что наука зашла слишком далеко.

– Дело не только в этом.

– Это так, – настаивал Мэйсон. – Говорю вам, наука поймала нас в капкан. Она доставила нас до Марса и Венеры. Дальше она повести нас не может. Внешние, более отдаленные планеты лежат за пределами достижений любого мыслящего существа. Никакая ракетно-горючая смесь и никакая реактивная система запуска в перспективе не могут преодолеть подобную пропасть. И от этого никуда не денешься. Наука вывела нас на крайний рубеж – и вот я располагаю кнопкой – полностью автоматизированной белой виллой на этом рубеже. Дальше науке просто некуда идти, поэтому она обернулась на жизнь внутри общества, из чего получилась цивилизация. В результате мы абсолютно свободны и получили счастье такой ценой, что можно только оплакивать такое счастье.

Чиновник удивленно поднял брови, язвительно заметив:

– Довольно странно, что человек, столь непримиримый к науке, прибегает к ее помощи, чтобы уйти из жизни?

– Я выбрал способ ухода в соответствии с законом, – возразил Мэйсон. – К тому же я готов признать, что наука имеет свои полезные стороны. Но я не считаю, что она должна быть выше критики.

– Может, там вас еще что-то ждет, – загадочно предположил собеседник. – Я часто думаю, что на этом не все кончается.

– Конец приходит, когда нет цели и желания. Все, что не может расти, погибает.

– Это мнение, на которое вы, как гражданин, имеете полное право. – Поведение чиновника обнажило его собственную позицию. Перебирая свои бланки, он выбрал один. – Выяснив, что ваше решение окончательное и бесповоротное, мне не остается ничего другого, как выписать вам пропуск.

– О боги, туда еще нужен пропуск! – Мэйсон склонился над столом и выхватил подписанный пропуск прямо из руки чиновника, помахав им, как белым флагом. – Что теперь с этим делать?

Кивнув на следующую дверь, чиновник сказал:

– Пройдите и предъявите консультанту. Он поможет выбрать способ ухода.

– Здорово у вас все устроено, – сказал Мэйсон. И снова помахал чиновнику флагом-пропуском. – Что ж, спасибо за все. До встречи в следующем мире.

– Эта встреча произойдет не раньше, чем мое тело не сможет выдержать дальнейших омоложений, – пообещал тот.

Консультант оказался высоким, тощим, лысым и неразговорчивым. Взяв пропуск, он придирчиво осмотрел его.

– Предпочитаете быструю или медленную?

– Боже правый! Что за вопрос? Кому захочется умирать медленно?

Похоронным тоном консультант сообщил:

– Я спрашиваю не о процессе испускания последнего вдоха, а об условиях смерти. Желаете, чтобы это произошло скоро или с определенным интервалом?

– Лучше сделайте это поскорее, с минимальной задержкой, – кивнул Мэйсон с хмурой иронией. – В противном случае могу пасть духом и переменить решение.

– Это случается.

– Неужели?

– Часто, – подтвердил консультант.

– Что-то новенькое, – сказал Мэйсон. – Еще ни разу не слышал, чтобы кто-то зашел так далеко, а потом вернулся и рассказывал байки.

– Никто не рассказывает. Молчание – цена свободы.

– В таком случае я могу изменить свое решение в любое время вплоть до финального момента и преспокойно уйти отсюда, дав клятву, что никому не скажу ни слова?

– Вам не придется давать клятвы.

– Почему же?

– Вы не захотите изобличать собственную моральную трусость.

– Ах, как вы правы! – сказал Мэйсон.

Собеседник посмотрел поверх него ничего не значащим невыразительным взглядом:

– Однако я не думаю, что вы измените свое решение. Вероятно, вы из тех, кто откладывает решение, пока не становится слишком поздно.

– Я вас понял. Позвольте вам заметить, что я уже спасовал шесть раз за последние два года. Я не собираюсь сдрейфить в седьмой раз.

Он осмотрел комнату. Не считая стола и настенного календаря, она была совершенно пуста.

– Я что-нибудь почувствую? Как это произойдет?

– Неожиданно.

– Это я понимаю, но как?

– Мы работаем с индивидуальным подходом к клиенту, – сказал консультант.

– Я еще больше заинтригован.

– Это пройдет – впоследствии, – пообещал собеседник. Он продолжил: – Процедура такова: вы проходите через эту дверь и вызываете лифт. На лифте поднимаетесь в отель Терминала, где можете выбрать любой из номеров по желанию. Все они комфортабельные и…

– Подняться на лифте куда? – пораженно переспросил Мэйсон.

– В отель, – повторил консультант. – Там вы будете жить, пока все не случится: прекрасный сервис, программа развлечений, приятная компания, вплоть до наступления кульминации, которая произойдет, как только вы полностью расслабитесь и совершенно ничего не будете ожидать. Произойти это может через несколько часов или дней, в соответствии с психологией субъекта, но это самый гуманный метод.

– Так что же, я должен теперь просто сидеть и ждать, как курица на яйцах?

– У всех получается по-разному. На самом деле никто не скучает в ожидании. Все намного проще: вы или меняете свое решение или получаете то, что хотели.

– Вы не могли бы рассказать мне об этом поподробнее?

– В данный момент не представляю, чем вам это поможет.

– Я тоже, – согласился Мэйсон. – Ничего не понимаю. Ну что ж, приступим или есть еще какие-то бюрократические проволочки?

Собеседник наморщил лоб:

– Есть две анкеты, которые мне надо бы заполнить. Но если вы так торопитесь, я оставлю их пустыми.

Он указал на две следующие двери:

– Выбирайте. Это выход. – Он указал на ближайшую. – И это – тоже выход, – сказал он, указывая на вторую дверь.

Мэйсон без колебаний направился к первой, открыл ее и огляделся. За ней лежал мозаичный зал с гигантской гранитной рукой.

ОСТАНОВИСЬ! ПОДУМАЙ! ВСЕ ЛИ ТЫ СДЕЛАЛ?

Тогда он открыл вторую дверь. За ней находился лифт, совершенно пустой, выложенный металлическими рейками, и на стенке лифта была всего одна красная кнопка.

Ступив в кабину, он выглянул напоследок и сказал с каким-то недобрым предчувствием:

– Поехали?

Затем закрыл дверь и надавил большим пальцем красную кнопку, тут же поняв, что это такое.

Кнопка поддалась, в то время как он смотрел на нее, не в силах оторвать ни завороженного взгляда, ни пальца. Казалось, она уходит в стену страшно медленно, что было вызвано искажением чувства времени в минуту смертельной опасности. Приближение смерти нелегко, ее прикосновение захватывает дух. Поры широко раскрылись, тело одеревенело, сердце глухо застучало, рассудок помутился, когда кнопка замкнула электрическую цепь и мнимый лифт выполнил свою задачу.

Затем были только бледное свечение в воздухе и в долю секунды грандиозная агония, во время которой его тело, казалось, разрывается на миллион частиц, а после распыляется до последней молекулы.

Глухие голоса в белой бесцветной мгле. Они медленно росли, удалялись и затем прибывали вновь. Они звучали совсем рядом, уносились шепотом сквозь бескрайние пространства и возвращались. Был особенный ритм в этом прибое голосов, словно бы постоянное колебание звуковых волн, чудовищно растянутых во времени. Прошло немало времени, прежде чем он смог различать слова, доступные пониманию.

– Трое – один за другим. Это здорово спутало карты.

– Не знаю, не знаю. Редкий мозг долетит до середины. У тебя слишком узкий взгляд на вещи.

– А может быть, они, наоборот, улучшаются?

– Хотелось бы верить. Но пока этого не видно.

Мэйсон сел и поднял голову. Голоса убегали прочь, а потом возвращались.

– Вколи-ка ему… да, вот сюда.

Он почувствовал укол.

Открыв глаза, он внезапно увидел перед собой лицо, которое могло принадлежать Деду Морозу: седая борода и румянец на всем, что она не закрывала. – Прошло нормально? – спросил Дед Мороз. – В сорочке родился. Крепкие мозги.