Олег Овчинников - День Барсука

– …и-четыре, и-пять…

Карлы, перебегая от столика к столику и прячась за спинами мирно жующих посетителей, принялись швырять тарелки своей коллеге, а та ловко прерывала их полет, ориентируясь, по-видимому, исключительно на слух, и раскладывала на столе вокруг себя.

– и-девять, и-десять…

Круг из тарелок почти завершен, осталась сущая малость.

– …и-одиннадцать… – упрямо продолжал считать Ленечка.

Последнюю «и», ту, что шла после «двенадцати», он несколько затянул.

– Але! – донесся из-под котелка приглушенный голос женщины. Трое ассистентов, расположившихся по разные стороны и на разном расстоянии от нее, изготовились к последнему, одновременному броску.

– …и-и-и…

Либо ему не хватит дыхания, подумала Лариса, либо он перейдет на детский счет. Типа, двенадцать с половиной, потом с четвертью, с ниточкой, с иголочкой, потом ниточка порвется, а иголочка…

– …тринадцать! – триумфально выдохнул Барсуков под звуки бьющегося фаянса.

Вместо очередного «Оп» раздалось несколько досадливых «Упс!» Жонглерша, вероятно, на пару секунд оглушенная собственным криком, не сумела поймать ни одну из тарелок.

– Ты, кажется, сказал четыре? А разбилось только три, – заметила Лариса, стараясь, чтобы голос ее звучал равнодушно. Но вышло как у того софиста, который первым сказал, мол, «слово изреченное есть ложь». Пока произносила фразу, вроде было правдой, но едва закончила, как лилипутка сделала неловкий шаг назад и еще одна тарелка хрустнула у нее под ногой.

Метрдотель галантно подал руку и помог расстроенной артистке сойти со сцены. Около усыпанного осколками стола откуда-то возникли двое работников совка и щетки, молчаливые, как роботы-уборщики. Спустя минуту ничто уже не напоминало о недавнем инциденте.

– Они что, каждый вечер устраивают такое шоу? – спросила Лариса, пряча любопытный взгляд за хрустальными стенками фужера.

– Нет, – ответил Ленечка. – Насколько мне известно, местный массовик-затейник пригласил их в первый раз. И, думаю, в последний.

– А откуда тогда… А-а, они – твои знакомые! – догадалась она.

– Не совсем, – ответила эта в высшей степени загадочная личность. И снизошла до пояснений: – То есть, я их знаю довольно хорошо, а вот они уверены, что видят меня впервые.

– Ты так часто бываешь здесь? – спросила Лариса, больше не скрывая удивления. Слишком уж посещение подобных заведений было не в стиле Ленечки. Строго говоря, еще недавно она вообще сомневалась в наличии у него какого-либо стиля.

– В последнее время – слишком часто.

– В смысле?

– Подожди немножко, – по-детски попросил Ленечка. Маска фальшивого апломба сползла с его лица, теперь оно приобрело выражение искреннее и наивное. – Ты пока еще не готова поверить мне на слово. Смотри, вот сейчас с улицы зайдут два вьетнамских студента, но бдительный швейцар не пустит их дальше входной двери. Видишь?.. И-шестьдесят три, и-шестьдесять четыре… А теперь отец семейства через три столика от нас громко возмутится, обнаружив в своей тарелке монету… – Неподалеку раздался грозный окрик: «Официант!!!» – Но потом распознает в монете евро-полтинник и передумает устраивать скандал. – «Нет, нет, спасибо, ничего…» – И-восемьдесят девять, и… А та роскошная блондинка на диванчике у стены неудачно прикурит сигарету, и у нее загорятся волосы…

– А?..

– Не волнуйся, это парик. Видишь?..

И тут она – в первый, пожалуй, раз за время их вынужденного знакомства – сама дотронулась до его руки, потому что неожиданно разучилась пользоваться словами, которые метались в голове как тарелки в руках жонглеров, но никак не могли сорваться с губ. Она только смотрела на него, и в глазах ее было написано немое:

– ???

– Хочешь спросить, откуда я все это знаю?

Молчаливый кивок.

– Дело в том, – сказал Ленечка, – что последние полгода я постоянно живу в одном и том же дне. В сегодняшнем.

– Не въехала… – призналась она. – А вчера? Я же видела тебя вчера!

– В это не так просто въехать, – согласился он. – Как я обычно добавляю, никакого бензина не хватит. Молодой человек! Не слышит… Эй, Саша! Александр Леонидович Тарасов, уроженец города Сегежа, республика Карелия, 1983-го года рождения! Уже лучше… Можно еще вина?

– Простите, а мы разве знакомы?

– Вы не поверите, если я скажу, в который раз вы меня об этом спрашиваете.

И Лариса могла бы поклясться, что удивление в глазах официанта не было поддельным.

Почему-то считается, что алкоголь в больших дозах вреден для физического здоровья. Скорее всего, это верное утверждение. Но еще более верно, что порой именно предельная доза алкоголя становится единственным средством не только для поддержания здоровья, физического ли, душевного, но и для сохранения самое себя. И речь, разумеется, идет не о банальном замачивании тушки в спиртовом растворе.

– Нет… Да ну… Чушь! – резюмировала Лариса, дослушав ленечкин рассказ – длинный и непривычно складный, как будто он и впрямь излагает эту историю не впервые. И даже саму себя умудрилась убедить в собственной уверенности. – В жизни так не бывает. Только в кино. Но ты, слава богу, не Бил Мюррей, а я не Энди МакДауэлл. Да и число сегодня не второе ноль второго, а…

– Девятое ноль девятого, – закончил он за нее и нерешительно добавил: – Кстати, ты… очень похожа на нее.

– В смысле? На Энди?! – возмутилась она. – Мне что, уже можно крем от морщин рекламировать? Или краску для седых волос?

– Нет… У вас просто похожие лица. Хотя твое намного моложе. И нос у тебя такой же… уточкой.

– Ну, спасибо! Вот только с утконосом меня еще не сравнивали! – язвительно поблагодарила Лариса, действительно в этот момент напоминающая скорее ехидну.

От ее слов Ленечка, в последние полчаса начавший было походить на почти нормального человека, собрался то ли расплакаться от обиды, то ли снова спрятаться в свою скорлупу из притворного равнодушия и самоуверенности. Оба этих варианта не устраивали Ларису, поэтому она первой протянула ему руку помощи. На полпути рука наткнулась на бутылку коллекционного французского вина и наполнила оба бокала.

– Закончилось, – вздохнула она, потрясая опустошенной тарой, которую не взяли бы ни в одном приемном пункте в силу специфической изогнутости горлышка. – Слушай, – глаза ее блеснули, – если завтра, как ты говоришь, у тебя снова случится девятое сентября, значит, все деньги, потраченные сегодня, вернутся на место? Так, может, закажем еще?

– Легко, – не моргнув глазом, согласился Ленечка и, поискав взглядом официанта, продолжил развивать мысль: – И деньги, и выбитый зуб, и одежда, если что-нибудь вдруг порвется или испачкается, вернется в первоначальное состояние. – Он усмехнулся. – Собственно, я перечислил тебе практически все плюсы моего нового образа жизни.

– Ладно, ладно, – остановила его Лариса. – Допустим, я тебе поверила. Почти. Значит, каждое утро ты просыпаешься в одном и том же дне, завтракаешь, едешь в институт, пишешь контрольную на второй паре…

– Не напоминай, – поморщился он. – За эти полгода я раз по десять прорешал все двенадцать вариантов. Они мне уже во сне снятся.

– Серьезно? – Она импровизировала по ходу беседы. – Ой, а ты не помнишь, как решается последняя задача четвертого варианта, а то я в сомнении… Сейчас я тебе напомню… – Она потянула из лежащей рядом крошечной сумочки в форме сердечка свернутую немилосердным рулоном общую тетрадь.

– Не трудись, – сказал Ленечка, закатывая глаза к потолку. – В грань, являющуюся основанием усеченной пирамиды, вписана окружность…

Он с точностью до запятой и трех знаков после нее воспроизвел условие задачи и начал излагать решение, водя вилкой по салфетке, но Ларисе скоро наскучило его слушать.

– И ты все это запомнил? – восхищенно спросила она. Тут было, от чего прийти в восхищение, ведь в представлении Ларисы варианты заданий им раздали только сегодня утром и всего на один академический час, который, как известно, на четверть короче обычного. Такие уж странные люди эти старички-академики: и жить торопятся, и всех вокруг смешат.

– Пришлось, – с грустной улыбкой ответил Ленечка. – Ты ведь не первый раз проверяешь меня таким образом.

– Да? Извини. Я все как-то забываю, что для тебя эта наша встреча уже… какая по счету?

– Сто четырнадцатая. Из которых ты только сорок шестой раз дослушиваешь до этого места. А еще двадцать семь раз ты вообще отказалась ужинать со мной.

– Значит… каждый твой день все-таки не полностью повторяет предыдущий? Что-то в нем может пойти по-другому?

– Да, конечно, кое-какие мелочи, вроде твоей реакции на мое предложение поужинать или варианта контрольной, который мне достается. Именно эти мелкие различия и оставляют мне надежду.

– На что?

– На то, что когда-нибудь произойдет радикальное изменение, после которого временная петля, в которую меня угораздило угодить, разорвется. Кроме того, никакому прогнозированию не поддаются мои собственные поступки. Поэтому я каждый день решаю, бриться мне сегодня или нет, ехать в институт или не ехать. И все равно бреюсь. И еду. И решаю эту осточертевшую контрольную, хотя уже почти не надеюсь узнать когда-нибудь результат.