Евгений Дрозд - Времена просвещенной монархии
По субботам президент приказывал вытаскивать его из лаборатории и почти силой заставлял отдохнуть и расслабиться.
Они сидели в паттио президентского дворца, слушали упрятанный в зарослях жасмина небольшой оркестр, игравший обычно Глюка или Генделя. Звуки скрипок перекликались с шелестом листвы. Из сада доносились резкие крики павлинов, бродивших там на воле. В ветвях жасмина и среди розовых кустов порхали пестрые колибри. Маленькие попугайчики храбро садились на стол и господин президент крошил им бисквит.
Президент угощал изобретателя французскими винами, зернистой икрой, бразильским кофе. На кофе изобретатель набрасывался с жадностью, ибо в последние годы правления старого президента настоящий кофе почти исчез и приходилось пробавляться эрзацем.
После кофе наступала очередь превосходных сигар. Они сидели, откинувшись на спинки поскрипывающих плетеных кресел и следили, как тает в воздухе ароматный дымок, повторяющий причудливыми очертаниями прихотливые извивы выводимой скрипками мелодии.
Мраморные, белые колонны паттио, нестерпимо яркие на фоне глубокой синевы неба наводили на мысль о мудрости древних Афин и располагали к размышлениям на возвышенные темы.
Президент не спеша затягивался сигарой, так же неторопливо отпивал маленькими глоточками кофе и развлекал изобретателя глубокими и остроумными беседами, касающимися литературы, философии, политики. Он наизусть цитировал Гая Саллюстия Криспа, Мольтке, Спенсера и Сантаяну. Изобретатель познавал много для себя нового и с удивлением вынужден был констатировать, что в мире существует множество интересных вещей, о которых он и не подозревал, и что знания о внутреннем мире человека не исчерпываются биоэлектроникой и нейронной церебротехникой.
Он также вынужден был признать, что такой отдых приносит ему громадную пользу и дает мощный стимул в работе.
Да, это был блаженный период в жизни изобретателя. Его смущало лишь большое количество охраны и то, что его не выпускали за пределы дворцового комплекса.
Президент объяснил ему, что это делается ради его же, изобретателя, блага и безопасности.
Ситуация в стране, объяснил президент, еще не вполне стабилизировалась и есть еще, к сожалению, небольшая вероятность возникновения всякого рода нежелательных эксцессов…
Изобретатель внимательно присмотрелся к президенту и устыдился. Он вспомнил, что в последнее время г-н президент выглядел усталым и озабоченным и круги под его глазами были очерчены более явственно, чем обычно.
Изобретатель почувствовал себя неблагодарной скотиной. В конце концов разве не даны ему все условия для работы? И это в тяжелое для страны и нации время! А у него — никаких забот — сиди себе, как у Христа за пазухой, и занимайся любимым делом…
Больше на эту тему разговоров он не заводил. Работа продвигалась более или менее успешно. Господин президент интересовался ее ходом очень тактично и ненавязчиво, чтобы не создать у изобретателя ощущения тягостной опеки.
Когда основная аппаратура была уже собрана и скомпонована и наступило время доводки и отладки, то у изобретателя вид стал озабоченный и хмурый.
— Что-то не ладится? — спросил его президент во время очередного уикэнда в паттио. — Вы выглядите усталым, друг мой. Как наши успехи?
— Понимаете, господин, президент, интерфейс мы уже обкатали, он снимает внутреннюю, ментальную голограмму и трансформирует ее во внешнее объемное изображение… Тут все нормально.
— Так уже есть изображение? Я бы с удовольствием поглядел…
— О нет, господин президент, эту грязь я вам показывать не буду. Тут дело чести. Затронута, можно сказать, моя профессиональная гордость.
— А в чем дело?
— В фильтрах, в блоке селекции. Ведь нужно, чтобы на внешнюю голограмму подавалось только то, что человек задумал изобразить и ничего больше. Иначе какое же это искусство? А тут высвечивается все, что угодно, — любая случайная картинка, любой шальной образ. Каша, одним словом. Или, в терминах теории информации — шум.
Г-н президент посмотрел на изобретателя задумчиво.
— Ну что ж, друг мой, не опускайте рук. Трудитесь. Совершенствуйте… блок селекции.
Разговор перешел на качество сигар и на литературу.
На следующий день отдохнувший и заряженный новыми идеями изобретатель проследовал в свой лабораторный флигель. К его удивлению, у главного входа стояли два охранника с автоматами.
— Не велено пускать, — рявкнул старший из них с капральскими нашивками, — никого не велено!
— Но я же!..
— Ничего не знаю! Приказано не пускать! Осади назад! Стрелять буду!
Растерянный изобретатель вернулся во дворец, где попытался выяснить, в чем дело. Он обращался к чиновникам и офицерам, но никто ничего не знал. Президент же был занят и недоступен. Изобретатель снова вернулся в сад, но у флигеля все так же стояли те же охранники и он, опасаясь подходить близко, некоторое время нерешительно бродил вокруг, ничего не понимая и ощущая, как внутри него медленно, но верно нарастает беспокойство, переходящее в страх. В довершение ко всему, он обнаружил, что за ним на некотором отдалении, но неотступно следуют две невыразительные личности в неприметных, немаркого цвета костюмах.
Он решил вернуться во дворец и всеми правдами и неправдами добиться встречи с президентом. Но нужды в этом не было — президент в сопровождении адъютанта и еще двух неизвестных сам шел от дворца к флигелю.
Изобретатель бросился наперерез.
— Господин президент, что происходит? Меня не пускают в лабораторию…
Группа людей остановилась.
Дальнейшие события развиваются в ускоренном темпе и воспринимаются изобретателем как бы сквозь пелену.
Пауза, во время которой президент с непонятным выражением оглядывается на адъютанта, адъютант с испугом смотрит на изобретателя, а потом виновато опускает глаза. Двое незнакомых переглядываются с ироническим пониманием.
Наконец президент начинает говорить, но поначалу кажется, что он внезапно утратил свое умение формулировать мысли четким, кристально ясным образом. Г-н президент говорит несколько туманно и невнятно и изобретатель ничего не может понять, кроме несвязных отрывков:
— …вы должны нас понять… вынужденная мера… интересы нации… впрочем, вы сейчас сами увидите… идемте же!
И вот они, все пятеро, идут к флигелю и часовые вытягиваются в струнку и дают им дорогу и они входят в холл и там их встречают ассистенты и лаборанты в белых халатах, с которыми вместе работал изобретатель, и они, завидев президента, тоже вытягиваются в струнку, руки по швам, и звонко щелкают каблуками
Изобретатель с удивлением видит, что в центре холла стоит тяжелое кресло, а в нем сидит привязанный человек с измученным серым лицом и кровоподтеком и ассистенты уже готовятся надеть ему на голову шлем интерфейса, провода от которого ведут в соседнюю комнату.
— Молчит? — коротко спрашивает г-н президент, глядя на человека.
Ассистенты кивают головами, и президент так же коротко бросает:
— Ладно. Идем.
И все они проходят в комнату, где изобретатель видит блок генератора изображения, а около него опять же ассистенты в белых халатах, и он видит, что его детище работает уже вовсю и в кубометре рабочего объема дрожат и мечутся отрывочные, хаотические образы и видения, беспорядочные и путаные — характерная ментальная картина человека, который ни о чем специально не думает. Но вот из динамика селектора доносится голос и все понимают, что вопрос обращен к связанному человеку в соседней комнате.
— …назови сообщников, слышишь? Кто они?!
В ответ — молчание, но зато в рабочем кубе генератора возникает картина — сумрачная комната, простой непокрытый стол, чьи-то мускулистые руки выкладывают на стол пачки листовок и другие руки их разбирают, и видны суровые лица, и эти лица тотчас начинают фотографировать те двое, что пришли с президентом. Из динамика слышится следующий вопрос:
— …где явочная квартира? Адрес?!
И снова молчание, и снова в кубе возникает предательская картина — дверь в стене скромного кирпичного дома, бронзовая ручка, жестяной номер дома над дверью и название улицы. Эту картину тоже фотографируют.
Г-н президент обращается к изобретателю:
— Великолепно, не правда ли? Я вам говорил, что мы вступаем в эпоху прогресса и гуманизма?! Вот — пожалуйста… И никаких иголок под ногти, никакого насилия… Просто, элегантно и в ногу с веком. Ваши заслуги, господин изобретатель, перед нацией воистину неоценимы. Этот человек — наш опасный враг… Я, конечно, признаю его право иметь свои убеждения и уважаю его стойкость и мужество, но, сами понимаете, интересы нации… Он — человек сильный и ничего нам не скажет, но, как видите, это и не нужно. Бессознательные ментальные образы не проконтролируешь, они сами возникают, хочешь ты этого или нет…
