Юлия Коновалова - Блинчики
Рассвет проникал через световой колодец. Щелчок замка послышался, когда я допивал неспособный согреть меня тепловатый шоколад и в десятый раз бессильно обдумывал планы мести, еще более злой от желания спать. Похитительница явилась одна, я свирепо покосился на нее, вгрызаясь в бутерброд.
— Привет, — сказала она мне.
— Здравствуй, уголовница, — мрачно ответил я.
— Не преувеличивай, — легкомысленно заявила она и оперлась о мой столик. Столешница едва не перекосилась, и девушка отдернула руку.
— Есть статья только за похищение ребенка. И не надо, пожалуйста, бить меня по голове термосом. Дверь не заперта.
Я молча доедал последний пирожок.
— Они в самом деле пакость придумали, — проговорила девчонка. — Хотели тебя стимулятором наколоть. Я в такие игры не играю.
— Чего?! — изумился я. — Чего они от меня хотели?
— Того и хотели, — заявила она нахально.
Я аккуратно закрутил крышку термоса, еще раз смерил ее взглядом и пошел к выходу. Коридор за дверью был темным, девушка, которая тащилась за мной по пятам, поспешно посветила каким-то дохлым фонариком.
— Мой телефон, — ледяным тоном потребовал я.
— У Алки, — виновато ответила она. — Не сердись. Я бы с ними никогда… Только… мне врачи рожать запрещают. Вот я и думала…
— Ты еще и думаешь? — удивился я. — И что ты надумала?
— Нечего их слушать. Если бы все естественно…
Мне показалось, что она, наконец, покраснела.
— Ну, знаешь… — растерялся я. — У нас тут не Эмираты… Куда сейчас?
— Направо.
Я решительно пошел дальше. Она так и семенила за мной, старательно подсвечивая путь, и вдруг вскрикнула.
— Что еще? — проворчал я.
Она сидела прямо на грязном полу и держалась за щиколотку. Фонарик валялся рядом.
— И что теперь? — спросил я ехидно. — Думаешь, я еще и вытаскивать тебя буду?
По улице мы тащились медленно. Время от времени я ставил ее на ногу, теперь единственную, и она прыгала на ней. Вдруг она заорала:
— Смотри!
Отдуваясь, я выпустил эфирное создание из рук. Я как раз жалел, что так и не вырос в дюжего молодца.
— Здесь же Алка живет!
— Ваша атаманша? — поинтересовался я, рассматривая поднимавшийся над домом черный дым. — Сейчас пожарные приедут. Не сгорят ее наряды.
— Там люди! — девушка с негодованием уставилась на меня. — Почему мужики такие бесчувственные?
— А ты на неправильной ноге стоишь, — задумчиво сообщил я. — У тебя не эта болит, а левая.
Она махнула на меня кулачками и побежала через дорогу на двух ногах. Я пожал плечами и пошел за ней.
У дома собиралась галдящая толпа.
— Блинчики! — услышал я.
Какие еще блинчики?
— Блинчики Лариска пекла, а ей про ребенка говорят… Подхватилась. Видать, сковородку не выключила.
— Там же Татьяна одна, сгорит! — заголосила тетка в бигудях и косынке.
— Дочке, дочке надо звонить…
— Уехала дочка! До вечера! А ключ у Лариски! Сгори-ит!
— Не ты! Маринка пусть лезет…
Субтильная Маринка примеривалась лезть по водосточной трубе и спасать неведомую мне Татьяну. Я еще раз посмотрел на окно третьего этажа, — сизый дым валил из форточки уже всерьез, — и вошел в подъезд.
Дверь была, слава богу, новая, не железная и не сейф, какие еще остались у наших соседок. Я разбежался и грохнул в нее плечом. Как, спрашивается, сбивают дверь с петель? Кино просто. Домой шел, называется. Ну-ка, хоть и не вырос я в дюжего молодца…
— Держи, — послышалось сзади. Тетка протягивала мне топор.
Дым в квартире стоял такой, что я чуть не вылетел обратно за взломанную дверь. Не знаю, каким чудом я добрался до окна. Когда кое-как отдышался и проморгался, внизу уже стояла пара пожарных машин, у которых суетились девушки. Как угорелые бегали. Под самым окном сидела Маринка, с недоумением рассматривая оторванное колено трубы.
Лезть в мое окно никто не собирался, и я пошел назад.
Дым из комнаты не выдувался, я на ощупь пробирался к выходу, натыкаясь на мебель и путаясь в углах. Налетев на кровать, я приоткрыл кое-как глаза и увидел на кровати тело, длинное, как свернутый ковер.
Татьяна оказалась бабкой, а не девочкой, как я почему-то ждал. С ужасом сознавая, что вместе с ней мне не выбраться, и опять зажмуриваясь, я потянул ее за плечи. Без особого эффекта.
— Аоы, — услышал я.
— Чего?
— За ноги бери! — повторил парень, сдвинув респиратор, — голос был явно мужской. Отодвинувшую меня фигуру в пожарном комбинезоне и каске я едва видел сквозь поток слез. Мне было не до голосов, впрочем. Ноша оттягивала руки, и было некогда думать, потому что кухня уже пылала, надо было пройти через прихожую, тоже через пламя, но хуже было то, что дышать…
— Белоснежка лежала в гробу как живая…
Мне показалось, что я опять маленький и мама читает мне сказку. Даже голос был похож.
— Дочь Белоснежки была точно такого же роста, как и гномы, и те приняли девочку за одну из них…
Я тоже лежал, как Белоснежка, но в кровати. И вроде бы тоже живой. Было тепло и мягко под одеялом. Я тихонько слушал, как дочь поцеловала Белоснежку, и они благополучно отбыли домой. Потом голос, похожий на мамин, начал читать новую сказку. Обижаемая сестрами Золушка одержала блистательную победу на конкурсе и заполучила своего принца. Как-то не задумывался раньше о способах добычи принцев…
— И незачем было портить хорошие сказки, — проворчал новый, глуховатый голос.
— Бабушка, — радостно отозвался детский голосок. — Расскажи про женихов!
— Каких тебе женихов, — возмутилась мать. — Я тебе два часа сказки читала!
— Привет, — сказал кто-то в моей комнате. — Не спишь?
— Привет, — ответил я с запинкой, рассматривая вошедшего. Парень включил настольную лампу.
— Ты меня вытащил, что ли?
— Я, — согласился парень, продолжая копаться в ящиках стола. Без комбинезона он казался моложе и худее, но молодой бас я таки запомнил.
— Ты там хороший сквознячок устроил. Все так и запылало… Но ничего. Техника уже наготове была.
— Я старался, — буркнул я. Хотел подняться, но голова закружилась, я плюнул и остался лежать. — А ты пожарна… пожарный?
— Вообще-то не только. А что?
— Не видел он раньше мужиков-пожарников, вот чего, — фыркнула, входя, девушка. Моя давешняя похитительница.
— Это бабушка. Ее влияние. Без нее бы Антошка и на свет-то не родился. Кому мальчишки нужны.
— Это бабушка. Ее работа, — в тон девчонке согласился Антон. — Без нее бы ты не выдумала мужиков красть. Только лучше надо было учиться у бабушки! Мужей воровать — наука тонкая!
Антон хохотнул, а Светка с гордым видом развернулась кругом и пошла вон из комнаты. Глупая Светка, из-за которой я тут застрял… а Оля?
Я все-таки сел. Ночь за окном казалась плотной от черноты. Я пропал сутки назад, и…
— Мне бы позвонить, — сказал я.
— Жена твоя в курсе, не нервничай, — успокоил Антон. — Ты поваром работаешь?
— Почему поваром? — оторопел я.
— Светка говорила, ты блинчики здорово печешь.
Дались им всем эти блинчики!
— Инженер я, — скучно сообщил я и потрогал голову. Голова оказалась завязанной, одежда — на месте. — В конструкторском бюро.
— А-а, — сказал Антон. — Но все равно. Ты с техникой обращаться умеешь, или только конструируешь? А то я тебя позвать хотел.
— Куда?
— В экспедицию.
Я стал разматывать повязку с головы.
— Не трогай, — остановил меня Антон. — Пусть бабуся снимет. Я серьезно. Проект «экспедиция». Восстановление лесного хозяйства на территории Восточной Сибири. В нашей партии пока бабье царство. Семьдесят процентов женщин. Но им в первобытных условиях не очень-то легко.
А мужчинам, что же, легко?
Бабье царство — это у меня в отделе. Тридцать женщин. Умных, трудолюбивых. Очаровательных. И один я. Начальница отдела прочит меня на свое место, — лет через пять, когда удалится на пенсию. Хотя я в начальники вовсе не рвусь. Мы занимаемся как раз тем, что придумываем машины для таких мест, где женщинам работать «не очень-то легко». В шахтах, например, или на строительстве. Там, где лет пятьдесят назад женщины вообще не работали.
Антон говорил что-то, как настоящий вербовщик. А я думал о жизни. Своей. Работа, дом, заботливая жена. Мама, у которой я бываю дважды в неделю, заботливый сын заботливой мамы. Клуб — хорошая игра для взрослых. Нормальная жизнь.
Ах да, еще раз в месяц — в поликлинику, сдавать сперму.
— Ну так что? — спросил Антон. — Согласен? Я поговорю насчет тебя и сообщу.
Четыре женщины — три поколения женщин, от «бабуси» до пятилетней Ларискиной сестренки, стрелявшей в меня любопытными глазищами, — накормили меня ужином. Они придирчиво допрашивали и осматривали меня, и отпустили, только убедившись, что я хорошо себя чувствую.