Альжбета Шерберова - Прекрасная всадница
— Меня зовут Лукаш.
Наталья вдруг сильно наклонилась вперед — Лукаша поразило изящество плавно выгнутой конской шеи, из которой словно бы вырастала девичья фигурка, окутанная клубами невесомой зеленой ткани, покрывавшей всю спину коня и спускавшейся ниже его живота. Девушка и конь были полны столь несказанной красоты и прелести, что у Лукаша перехватило дыхание.
— Теперь каждый раз, как соберусь выпить грогу, буду вспоминать вас, — сказал он.
Девушка засмеялась. Ее улыбка что-то напомнила Лукашу, чье-то лицо с забытого рисунка или картины.
Они вышли на перекресток. Здесь было людно, все оглядывались на них. Девушка гордо выпрямилась в седле. Копыта звонко постукивали по ступенькам, и это было, как музыка.
Ворота оказались заперты, пришлось сделать большой крюк. Неслыханно повезло, что есть поблизости этот уличный ресторанчик, подумал Лукаш. В обычный бар она вряд ли пошла бы, не согласилась оставить коня привязанным на улице.
— Я и не знала, что тут есть такой уютный ресторанчик, — сказала Наталья.
Место было красивое. За резным заборчиком стояли деревянные столы и лавки нарочно грубой работы, справа — стойка. Лукаш не раз бывал здесь с приятелями теплыми летними ночами, но теперь, когда рядом сидела на коне эта девушка, ресторанчик показался таким незнакомым, таким прекрасным, что Лукаш чего-то испугался.
Наталья направила коня в воротца и остановила у столика. За стойкой появился парень в очках и белом халате, внимательно посмотрел на коня и всадницу, без надобности переложил шоколадки.
— Съедите что-нибудь? — спросил Лукаш.
— Нет, спасибо. Я ничуть не голодна.
Конь фыркнул.
— Два грога, — сказал Лукаш. — Пополам. То есть — рома и воды поровну. Верное средство от простуды.
Парнишка величественно кивнул. Рядом с ним на плитке пускала парок алюминиевая кастрюлька с кипящей водой, здесь же жарились сосиски.
— Что-нибудь для коня? — спросил он, блеснув золотым зубом. Налил в стаканы рома.
— Что-нибудь для коня? — обернулся Лукаш к Наталье. Она мотнула головой:
— Ему достаточно моего грога.
И улыбнулась. Улыбка напомнила ему что-то, но что, он никак не мог сообразить.
Лукаш взял стаканы с курившейся парком золотистой жидкостью. Над стойкой тихо играла музыка — мелодия из фильма “Схватка”. Поблизости сидели двое мальчишек со спортивными сумками. Завидев всадницу, они притихли и шепотом принялись рассказывать друг другу что-то про животных.
Было очень уютно. Наталья, сидя в седле, пила свой грог — сказочная принцесса. Ее конь не шелохнулся, погрузившись в свои лошадиные мысли, словно знал, что руки у хозяйки заняты стаканом и ложечкой, и беспокоить ее нельзя.
— Вкусно? — спросил Лукаш. Он старался пить свой грог помедленнее и снизу вверх смотрел на Наталью. Здесь, при свете уличных фонарей, она уже не выглядела такой бледной и призрачной, как на пустоши.
— Вкусно, — прищурилась она.
— Боюсь, что влюбляюсь. В вас и в коня.
Она пристально глянула на Лукаша, покачала головой и допила грог.
— Еще? Или что-нибудь сладкое?
— Нет, спасибо. Достаточно. Нам пора спать, пока меня не хватились.
Они вышли из ресторанчика.
— Вам не холодно?
— Нет, все чудесно, — сказала она. — Вы молодец, что все это устроили, — и рассмеялась. — Только бы теперь лошадка не взбрыкнула…
Они медленно возвращались к Летенской пустоши. Луна выглянула из-за туч, и в ее серебристом свете вновь показались нереальными девушка и конь, вновь возник некий барьер, разделявший обычную улицу и весь остальной мир, в котором грациозно и легко, в таинственном молчании нес свою прекрасную всадницу белый конь.
Они всю дорогу молчали. Остановились у невысокой красной ограды, окружавшей купол шапито и фургончики.
— Побудьте еще со мной, — попросил он, положив ладонь на шею коня.
Она огляделась:
— Хорошо. Как-никак вы мне напоминаете того русского поручика.
— Вы его любили? Того, что был похож на поручика? — спросил Лукаш. Он не знал, что его привлекает больше — ответ на вопрос, или загадочный, незнакомый мир цирка, где меж фургончиками сушилось на веревке белье и слышался разговор на непонятном языке. Рысцой пробежал белый пони, словно вышел погулять перед сном. Кто-то позвал его. У ближайшего фургона, на веранде, светилась завешанная платком лампа, под ней сидела старуха и быстро зашивала что-то. Мужчина в зеленой шубе открыл дверцу “мерседеса”, что-то доставал оттуда. Лукашу с трудом верилось, что и Наталья живет здесь, что на веревке сушится и ее белье, чулки, платье, которое она гладит вон в том фургоне; что в этом “крайслере” она ездит за покупками и в парикмахерскую… Было в этих мыслях томительное, многие чувства в себе соединяющее ожидание, невыносимая печаль.
— Наталья, — сказал он тихо и погладил ее плечо под мягкой невесомой тканью.
— Я его любила. И люблю, — сказала она; ее прекрасные глаза были грустными и мудрыми.
— Почему же тогда вы… не вместе?
— Не получилось.
— Из-за того, что вы работаете в цирке?
— И потому тоже.
Они молча пошли меж березами, к лестнице, откуда открывался вид на Прагу. Лукашу хотелось повести ее туда, пройти с ней по улицам до самого Вацлавского моста, чтобы видела и знала: с ней и ее конем он может идти куда угодно, то, что она работает в цирке, ему нисколечко не претит.
Они шли по асфальтовым дорожкам Летнего парки. Стучали копыта, тени и лунный свет рисовали прекрасные, печальные картины. Пришла осень, конь ступал по жухлым листьям, а они все падали и падали, беззвучно парили, будто во сне. В парке не было ни души. Встретилась только влюбленная парочка. Влюбленные воззрились на коня и Натали удивленно и испуганно, но страх их казался наигранным, словно они уверены были, что в этот миг их любви возможны любые чудеса и самые неожиданные встречи.
Одинокий пешеход остановился и смотрел вслед, попыхивая сигаретой.
Они подошли к главной лестнице.
Наталья остановила коня и смотрела сверху на Прагу, сиявшую в ночной мгле россыпью огней.
— Прекрасный город, — тихо сказала Наталья. Она была как статуя, печальная и величественная статуя над городом.
— Вам грустно, Наталья, — сказал Лукаш, зная, что грустно как раз ему.
— Ну что вы, — пожала она плечами.
Конь стоял двумя ступеньками ниже Лукаша, и Лукаш протянул к ней руки, но она сидела все же высоко, и Лукаш лишь смог дотянуться до ее тонкой талии. Но конь тут же опустился на колени, и лицо Натальи оказалось вровень с лицом Лукаша. Он погладил узкие плечи, взял в ладони ее бледное лицо и смотрел, не в силах насмотреться; Наталья улыбалась, полуоткрыв губы, и он узнал эту улыбку, изначальную и мудрую, улыбку Нефертити, улыбку Красоты.
Лукаш осторожно поцеловал девушку. Вдохнул нежный аромат духов, смешавшийся с едва уловимым запахом опилок и коня. Голова у него закружилась.
Конь стоял на коленях грациозно, как женщина.
— Наташа, Наташенька, — шептал Лукаш.
Нежно, осторожно попытался снять ее с коня, чтобы обнять и прижаться, раствориться в невыразимой нежности губ юной принцессы.
Но она не шевельнулась в седле. Потерлась щекой о его щеку, грустно вздохнула, и конь поднялся с колен. Мимо с последнего сеанса шли люди, чему-то смеявшаяся компания. Увидев коня и девушку, они замолчали: Лукаш понял, что Наталья и конь реальны и нереальны в то же время, как сцена из фильма Феллини, где все возможно — ведь красота, любовь и фантазия реальны, что ни говори.
— Наталья, — сказал он. — Я хочу поцеловать тебя. Пусть он встанет на колени, — и Лукаш погладил коня.
Девушка усмехнулась:
— Хорошо, встану на колени, — и конь вновь грациозно припал на передние ноги. Наталья сама протянула руки, и Лукаш вошел в них, как в реку, как в серебристые волны прозрачного зеленого океана.
Они целовались так долго, что едва не задохнулись; не сознавая, что делает, Лукаш, напрягая все силы, попытался стащить ее с седла, но ничего у него не вышло.
В ее руках и губах Лукашу почудилось что-то удивительное, страшное.
Она легко высвободилась и взяла в ладони его лицо.
— Это невозможно, мой поручик, — сказала она, глядя Лукашу в глаза.
— Что… невозможно? — спросил он ошеломленно, чувствуя, как у него слабеют ноги.
— Невозможно… снять меня с коня.
От удивления он отступил на две ступеньки вверх. Конь поднялся с колен — невыразимо великолепная и прекрасная статуя над ночным городом.
— Но это… это неправда, — еле выговорил Лукаш Это правда, тут же сказал он себе: отсюда и грациозность коня, и столь прекрасная выездка, — все это не конь, это она сама, нежность и грация… ужас во плоти.
Наталья вынула из рукава хлыстик, играла им.
— У тебя… у тебя нет ног? — спросил он. Шагнул к ней, но его рука застыла в воздухе — не смог пересилить себя и дотронуться до коня или девушки.
