Святослав Логинов - Младший сын
Ночь Иван преспокойно проспал на сеновале. Откуда у старухи взялось свежее сено, он не спрашивал; покосов в округе не наблюдалось, да и всего скота у ягинишны был кот дивной дымчатой масти.
— Ты, я вижу, человек отважный, — приветствовала его поутру колдунья. — Я, грешным делом, думала, ты всю ночь будешь караулить, чтобы я тебя сонного не прирезала, а ты в сено завалился и захрапел в ту же минуту. А ну как я тебя и впрямь бы прирезала да на мясо пустила? Мне это раз плюнуть.
— Чего ж не попробовала? — добродушно спросил Иван.
— Зрячий камень у тебя на груди для чего висит? Я ведь тоже не слепая, видеть могу. Впрочем, нечего лясы точить. Собрался, так иди. Тут не собьёшься, дорога натоптана, а кем — лучше не спрашивай. Как тропа раздвоится, тут тебе и конец пути. Речка там и мост через неё. Ты сдуру-то на мост не суйся, сначала налево сходи. Там моя сестра живёт, не стоит её так просто за спиной оставлять. Только помни, она меня поужаснее будет, я рядом с ней — девчонка.
— А там и третья сестра наметится?
— С чего взял?
— Так в сказках у Ивана на пути всегда три ягинишны.
— Ты, Ваня, гляжу, ещё в бабки да в лапту не наигрался, старушечьих сказок не наслушался. Детство в тебе бурлит. Сестрица моя на самой границе человечьего мира живёт. Дальше будет тебе только битва с неведомым злом и ничего боле. Я зло понятное, тутошнее, а что тебя там ждёт — не скажу, потому как сама не знаю.
— Спасибо за совет, — поклонился Иван. — Пойду я. Сестре привет передавать?
— Вот ещё… Триста лет она без моих приветов жила и не соскучала. Пусть ещё столько же живёт.
С тем Иван и ушёл, не оглянувшись.
Лес на пути стоял выродившийся, гниловатый. Такой ни в работу, ни на дрова негож. И зверей не видно, и птиц не слыхать. Но тропа отчётлива, и не потому, что вытоптана, а просто не заросла. По тропе Иван два дня шёл, живой души не встретив и даже лягушки или другой никчемной твари не видав. Ночевал там же, на тропе. Выбирал место посуше, рубил валежник, разводил костёр. Догрызал остатки краюхи, заработанной в жилых местах. На третий день вышел к развилке. Одна нехоженая тропа взбегала на мост, другая уводила налево, где, по словам колдуньи, жила её преужаснейшая сестрица.
Река Ивану не понравилась. Словно и не река была, а ров полный не то недвижной чёрной воды, не то загнившей крови. Над поверхностью чёрной жижи слоился туман, и смердело сладкой трупной вонью. Зато мостик был хорош. Кажется лишь вчера срублен из нездешней светлой древесины: брёвна чисто ошкурены, доски гладко выстроганы, перильца обустроены с балясинами. Иди себе, не чуя плохого, но ведьма предупреждала нахрапом на мост не соваться, да и без её лиходейских советов Иван бы обошёлся: зрячий камень на груди раскалился, и на мост идти не велел.
Иван свернул налево. Шёл сторожко, готовый в любой миг выхватить из-за кушака топор. Но всё было тихо и, даже выйдя к покосившейся, мохом заросшей избушке, врага Иван не обнаружил. Дверь повернулась на скрипучих журавелях, и Иван увидел старшую ведьму.
— Ага! — сказала она. — Добрёл-таки. Заходи, раз так.
Изба была как изба, бабушкина избушка немногим краше. Те же горшки, кадушки, миски. Такая же кочерга возле русской почки, и такие же ухваты. Давненько Иван русской почки не видывал, в чужих краях и топят, и готовят чудно, не как дома обвыкши. Казалось бы, такие же люди, а щей сварить не умеют.
— Что башкой вертишь? Никак русским духом пахнуло? — спросила ведьма.
— Есть маленько.
— То-то и оно, что маленько. Русский дух не во щах, а в сердце. Душа это, понял? А у меня души нету, одна видимость осталась. А щаной, не дух, а запах.
— Ты, бабушка, на себя не клепли. Встретила ты меня по-человечески, не напала, с помелом не кинулась.
— Чего на тебя кидаться? Я и без того знаю, что ты меня сильней. А миром с тобой поговорить — горшки целей будут. Ты же не с меня шкуру сдирать идёшь, а на тот берег. Я тебе дорогу покажу, и иди себе по-хорошему, от меня подальше.
— Умно говоришь.
— Что же мне, дурней выворотня чащобного быть? Чать не первый год на свете живу. А ты слушай, что я говорю. Уму я тебя не научу, а разуму, пожалуй, что смогу. Через реку, ты уже понял, ни живому, ни мёртвому хода нет, сожжёт так, что и пепла не останется. В стародавние года змеи крылатые по воздуху летали на людские города, а оттуда летучие корабли с войском, но теперь по поднебесью пути нет, ни нашим, ни ихним. Остаётся мост, но и там путь давненько закрыт. Ключ нужен. А где ключ лежит, одна я знаю. Хочешь, прямо сейчас и пойдём. Погляжу, хватит ли у тебя сноровки ключик взять.
Иван, уже понадеявшийся, что его словно в сказке накормят, напоят и в баньке попарят, сглотнул голодную слюну и пошагал вслед за ведуньей.
Пришли на плотное место. Лес вокруг пригожий, трава на поляне не сорная. Родничок журчит, перебирает песчинки, а чуть в стороне на холмике растёт дубище, да такой, что тысячелетние скоморохи перед ним подростом кажутся.
Тут и слепой разглядит, где ключ искать следует. Хотя, ключ, что закопан, и ключик, что журчит, тоже, может быть неспроста.
Сначала Иван к ручью подошёл. Спросил у ягинишны:
— Пить отсюда можно?
— Отчего ж нельзя? Я пью, жива покамест.
— Иван напился, лицо умыл и, повеселев, спросил:
— А ключ?
— Туточки, под дубом, где ж ещё. Только учти, клад заколдован. Чем быстрее копать станешь, тем быстрее он от тебя в землю уходить будет.
Иван подошёл к дубу, задумчиво оглядел его. Коснулся, было, топора, но тут же опустил руку. Попытался облапить ствол — куда там! — тут не три, а все пять обхватов получится.
— Когда ж ты вырасти успел, этакий красавец, если под тобой ключ закопан? Может его и вовсе не закапывали, а так, меж корней подсунули. Тогда вовсе копать не надо. Ну-ка, попробуем…
Иван упёрся левым плечом в дуб, поднажал. Ноги до колен ушли в землю, дуб заскрипел, но устоял.
— Что ж ты, мать сыра-Земля меня не держишь? Тону, ровно болото под ногами.
— Камычец подложи, — посоветовала ведьма. — Неподалёку валунок брошен, так он в самый раз подойдёт.
Иван выдрал ноги из земли, прикатил камень.
— На нём вроде как письмена вырезаны.
— Сам читать не умеешь, что ли?
— Не довелось выучиться.
— Эх ты, а ещё на битву собрался. Сила есть, ума не надо. Ладно уж, растолкую надпись. Камень прежде у моста стоял, и было на нём высечено: «Направо пойдёшь — богату быть, налево пойдёшь — женату быть, прямо пойдёшь — убиту быть». Прямо — через мост, там и сейчас быть убиту. Налево — ко мне. Теперь-то невеста устарела, а прежде я хороша была. Направо — домой вертаться. Там с твоей силищей да со зрячим камнем на груди ты, Ваня, живо богатством охинеешь, Кащей иззавидуется. Да ты за топор-то не хватайся, это я так, объясняю, что к чему. Прикатил камень? — так и делай, что задумал, а я погляжу.
Иван пристроил камень половчее, плащовой стороной к земле, упёрся левым плечом в дуб, ногами в валун. На этот раз нажал сильнее. Дуб накренился, с обнажившихся корней посыпалась земля. Совсем валить дуб Иван не стал, сунул свободную руку меж корней, малость порылся там вслепую и, со словами: «Никак есть что-то!» — выволок на свет тяжёлый обоюдоострый меч.
— А где ключ?
— Во простота! — восхитилась ведьма. Меч-кладенец за ключ не считает. Этим мечом что угодно отворить можно.
— Уж больно не похож…
— Ты вспомни, как в деревне богатый мужик идёт амбар отпирать. Ключ деревянный на плече несёт, словно оглоблю. И ничего, запирает этим ключом амбар, и отпирает. А кладенец для таких дел куда как способнее. Как взойдёшь на мост, и начнёт к тебе огненный туман подступать, так ты его не руби и не кромсай, ярость тут не к месту, а режь потихоньку, как студень в миске режут. Да смотри, если какой шматок на мостки упадёт, ты его сразу затаптывай, а то загорится мост за твоей спиной, живым не уйдёшь.
— Лапти, видно, надо мокрым мохом обернуть, — заметил Иван.
— Тебе лучше знать. Мне на веку случалось пожары устраивать, а тушить не доводилось. Ты туман режь, куски в воду кидай, да не увлекайся смотри. Как туман кончится, тут тебе и другой берег будет.
— И что там?
— Вот этого не скажу. Сама не знаю, и никто не знает. Болтают всякое, но ты вранью не верь. Одни говорят, будто там великан Ратибор караулит; ноги в землю вросли, голова в облаках. Другие брешут про змея многоглавого, что смолой жжёт и огнём палит. Третьи бают, что сидит там мужичок с ноготок, борода с локоток. Кого увидит, с одного щелчка по ноздри в камень вбивает. А что там на самом деле, ты узнаешь, но уже никому не расскажешь. Ну что, пойдёшь лапти мохом обвязывать, по огню ступать, или пятки дёгтем смазывать, домой бежать?
— Погоди, не торопи меня в пекло прыгать. Ещё не все земные дела переделаны.
Иван подошёл к накренённому дубу и силою выправил его. Утоптал землю вокруг ствола.
