Дэн Шорин - Большой космос (сборник)
— Ерунда. Откуда здесь взяться планете? Хочешь, я тебе докажу, что всё это чушь. Во-первых, пять месяцев назад приведённым курсом шёл «Альбатрос». Никакой планеты он, разумеется, не нашёл. Во-вторых, чтобы обогнуть по оптимальной траектории планету, достаточно включить маршевые ровно на пять минут. В-третьих, во время проведения штатной корректировки курса присутствие бортмеханика в рубке управления не предполагается.
— Присутствие виртуальщика — тоже, — буркнул Дима.
— А ты посмотри показания приборов, — посоветовал мне Юдин. — А потом делай выводы.
Я надел шлем и считал информацию с корабельного компьютера. Планета была. Без звезды, без спутников. Просто блуждающая планета. А ещё в ней имелась какая-то странность. Я не смог сразу понять, в чём дело, но, определённо, что-то здесь было не так.
— Объясните, что происходит, — спросил я.
— Нет, это ты объясни нам, что видишь, — сказал Симагин. — Ты виртуальщик или где?
— В двенадцати градусах относительно курса фиксирую блуждающую планету земного типа. Корректировать курс не вижу необходимости, мы проходим мимо.
Словно в ответ на мои слова включились маршевые двигатели, и компенсатор со свистом принял мой возросший вес.
— Расскажи нам подробнее про эту планету, — попросил Юдин.
— Планета земного типа, размером с Марс. Гравитация на поверхности 0,8 же. Атмосфера по плотности близка к земной. По составу ничего сказать не могу, нужно посылать зонд. Температура поверхности около двухсот пятидесяти Кельвин. Атмосферное давление…
— Как ты думаешь, что может поддерживать такую температуру на поверхности планеты, у которой нет звезды? — бесцеремонно прервал меня Юдин.
— Внутренние тектонические процессы? — ляпнул я.
— Чушь, — возразил Юдин. — Источник внешней энергии всё равно нужен.
— Ядерный синтез внутри планеты? Масса маловата. Холодный термояд? Считается, что в естественных условиях он невозможен. Единственное объяснение — тектонические процессы. Но хорошо бы посмотреть на это поближе.
— Вот мы и летим посмотреть на это поближе, — ответил Юдин. — Эта планета может оказаться самым громким открытием века.
Капитан как в воду тогда глядел. Ветрянка стала эпохальным событием. А ещё судьбой. Говорят, человек сам делает свою судьбу. Я пытался. Не получилось. Мою судьбу сделала Ветрянка. Впрочем, это справедливо для всего человечества.
Валера тем временем переводит взгляд за окно. Сириус будто передумал подниматься из-за горизонта и сейчас медленно отползает назад. Для Валеры это в диковинку. Не удивлюсь, если он это сугубо астрономическое явление припишет моим проискам. Что делать, если сочетание вращения планеты вокруг своей оси, в совокупности с замысловатой орбитой второго спутника временами дают столь незабываемое зрелище. Моей вины здесь нет никакой, я просто люблю смотреть на Сириус. В такие минуты мне кажется, что необратимых поступков в этой вселенной не бывает.
— Откуда она взялась? — Валера переводит взгляд на меня.
— Кто? — теряюсь я.
— Ветрянка. Ты же говорил, что «Альбатрос» её не обнаружил.
— Может быть, плохо смотрели, — равнодушно замечаю я. — Может быть, она появилась там за эти пять месяцев. Не суть важно.
— Ты что не понимаешь, это же контакт! — Валера в замешательстве.
— Ну да, люди не одиноки во вселенной, есть кто-то ещё, старший брат, который будет нас опекать, прогрессорствовать. Ерунда это всё! Ветрянка суть зеркало. Мы увидели там всего лишь своё отражение. И перепугались.
— Послушать тебя, всё так просто.
— Да не просто всё, Валера. Не просто. Я не знаю, откуда взялась Ветрянка, и куда она потом делась. Но даже если бы Ветрянки не было, её стоило бы придумать. Чтобы мы могли узнать, чего на самом деле стоим.
Ветрянкой планету назвали из-за атмосферы. Скорость ветра на ней даже в периоды затишья не опускалась ниже ста метров в секунду. Моя версия относительно тектоники, казалось, получила первое подтверждение. Вулканическая активность вполне могла быть причиной образования областей с разным атмосферным давлением, следовательно, бешеные ветра были вполне объяснимы. Более-менее приемлемое место для посадки обнаружилось недалеко от экватора. В течение трёх дней там стояло безветрие, что для Ветрянки было чудовищной аномалией. Вообще-то, полагалось выяснить, а почему повсюду ураганы, а здесь ни ветерка. Но мы побоялись, что другой такой возможности просто не представится. В первую группу высадки вошли шесть человек. Дима Аков, Паша Круглов, Илья Дегтярев, Илья Лузгин, Роберт Шнитхе и я. Нашей задачей было разведать местность и взять образцы грунта. Ну и дальше — по обстановке.
На грунт мы опустились без особых проблем. Шнитхе, как всегда, поворчал по поводу турбулентностей, но посадил челнок аккуратно. Атмосфера за бортом была вполне сносной, но мы выходили в утеплённых скафандрах — снаружи было минус тридцать. А потом мы набрели на Источник.
Первооткрывателем Источника можно считать Круглова. Именно Паше пришла в голову мысль, что прямо в центре зоны спокойствия находится подозрительно правильная долина. Естественно, мы теорию Круглова решили проверить. Других предложений не поступало, а в кромешной тьме нарезать спирали, выковыривая образцы мёрзлого грунта, никому не хотелось. Это было совсем не похоже на артефакт. Просто в центре зоны затишья оказалась долина, посреди которой бил родник. Откуда-то из глубины родника пробивался свет, так что, стоя возле Источника, мы прекрасно видели друг друга. А потом раздался голос.
Тогда мы не думали ни о чём судьбоносном. Дегтярев что-то болтал про особые свойства воды, позволяющие ей оставаться жидкой даже при сугубо отрицательной температуре. Голос услышали все. Слова звучали совершенно отчётливо, Лузгин умудрился их даже загнать в аудиофайл. Тогда меня просто поразила их банальность. Эту фразу можно было прочитать где-нибудь в детских комиксах. «Перед тобой выбор. Выпей и получишь могущество. Не пей и останешься человеком». Мы обошли родник по кругу. Каждого из нас сверлила мысль «а что если?». А потом мы, не сговариваясь, приняли решение.
— Максим, почему вы не отдадите Нуль-Т людям? — Валера съёживается и внимательно смотрит мне в глаза.
— Хороший вопрос, — улыбаюсь я. — А ответ прост и банален. Человечество ещё не созрело.
— А судьи кто? — заносчиво спрашивает Валера. — Почему вы решаете за всех? Да кто вы такие? Случайные баловни судьбы, по воле космоса получившие могущество, и теперь не желающие делиться.
— И Остапа понесло… — ухмыляюсь я. — Ты хоть сам-то понимаешь, о чём говоришь?
— Понимаю. Даже слишком хорошо понимаю. Я считал тебя другом…
— Ветрянка всё поставила с головы на ноги, — я наливаю ещё воды и залпом выпиваю. — Знаешь, почему Эйнштейн уничтожил открытую им «единую теорию поля»? Потому что человечество не созрело.
— Эйнштейн сделал изобретение сам, а вы его украли.
— Ты так считаешь? — я непроизвольно улыбаюсь.
— И не надо лыбиться. Ветрянка поднесла Нуль-Т человечеству на блюдечке. А вы решили оставить его себе.
— Человечество не прошло испытания.
— Это вы не прошли испытания. Вы перестали быть людьми. Человечество всегда стояло на титанах. На людях, которые оказались выше своей эпохи. А вы… Вы антититаны. Титаны со знаком минус.
Валера вскакивает со стула и, не оглядываясь, выходит из зала.
— O, sancta simplicitas! — раздаётся у меня за спиной голос Симагина.
Только его мне не хватало для полного счастья. Рука машинально тянется к кобуре с шестизарядным глокком. С некоторых пор я постоянно ношу его с собой. Почему я остановился именно на глокке? Естественно, из-за магазина. Пять пуль — мало. Семь — слишком много.
Председатель совета миров садится напротив и кладёт локти на стол. Поднимаю глаза и холодно смотрю на Симагина.
— Чего тебе надо?
А он улыбается. Почему отрицательные герои всегда улыбаются? Может, потому что они уверены в себе? Ничего не боятся, ни в чём не сомневаются. Совесть находится в зачаточном состоянии, амбиции обнимают галактику. Противно.
— Ничего, — Симагин опять улыбается. — Хотел посмотреть, как от тебя отвернётся последний друг. Это забавно.
— У меня много друзей, — автоматически отвечаю я.
— Давай посчитаем, — Симагин растопыривает пятерню. — Круглов, Аков, Дегтярев, Лузгин, Шнитхе. Пальцы кончились, друзья тоже.
— Ошибаешься, — моему голосу не хватает уверенности.
— Это ты ошибаешься, щенок, — Симагин умеет заставить почувствовать себя ничтожеством. Несколько слов, несколько случайных взглядов, и ты смешан с грязью. — Других друзей у тебя нет. Тебе не нужны друзья. Ты пытаешься противопоставить себя людям. Потому что сам уже не человек. Ты — выродок. Космополит. Ничтожество. Слово «родина» для тебя ничего не значит.
