Кен Лю - Бумажный зверинец (сборник рассказов)

Лаоху повернулся, прыгнул на фигурку и сшиб её со стола. Она упала на пол и сломалась. Голова Кеноби отлетела и закатилась под кушетку.

— Ррррррау, — засмеялся Лаоху, и я присоединился к нему.

Марк сильно ударил меня.

— Она была очень дорогая. Её уже невозможно найти в магазинах. Она стоила больше, чем твой отец заплатил за твою маму!

Я оступился и упал. Лаоху зарычал и прыгнул Марку в лицо.

Марк заорал больше от неожиданности и страха, чем от боли. Ведь Лаоху был сделан всего лишь из бумаги.

Тигриный рык задохнулся, когда Марк схватил Лаоху, смял в руке, а потом разорвал пополам. Он скомкал два куска бумаги и бросил их мне.

— Вот твой дурацкий китайский мусор.

Когда Марк ушёл, я долго и безуспешно пытался склеить вместе бумагу, распрямить куски и снова сложить Лаоху по оставшимся складкам. Тихонечко остальные звери пробрались в комнату и столпились вокруг нас, меня и разорванной обёрточной бумаги, которая когда-то была Лаоху.

Мой конфликт с Марком вовсе не был исчерпан. В школе у него было много друзей. И я бы не хотел вспоминать те две недели, которые последовали после.

В конце двух этих недель, в пятницу, я пришёл домой.

— Сюэсяо хао ма? — спросила Мама. Я ничего не ответил и пошёл в ванную. Я посмотрелся в зеркало. Я совершенно не похож на неё.

За ужином я спросил Папу:

— Разве у меня лицо китаёзы?

Папа отложил палочки для еды. Хотя я не рассказывал ему ничего из того, что происходило в школе, кажется, он догадывался. Он закрыл глаза, потёр переносицу.

— Конечно же, нет.

Мама непонимающе посмотрела на Папу.

— Ша дзяо китаёза?

— По-английски, — попросил я. — Говори по-английски.

Она попыталась:

— Что случилось?

Я отодвинул палочки и миску, в которой лежала варёная говядина пяти вкусов, поджаренная в раскалённом масле.

— Нам стоит питаться американской едой.

Папа попытался вразумить меня:

— Но во многих семьях время от времени готовят китайскую еду.

— Мы не такие. — Я смотрел на него. — В других семьях мамы американки.

Он отвёл взгляд. Затем положил руку Маме на плечо.

— Я достану для тебя поваренную книгу.

Мама повернулась ко мне.

— Бу хаочи?

— По-английски, — снова сказал я, повышая голос. — Говори по-английски.

Мама протянула руку и потрогала мой лоб, проверяя, нет ли у меня жара.

— Фашаолэ?

Я скинул её руку.

— Со мной всё нормально. Говори по английски! — я уже кричал.

— Говори с ним по-английски, — сказал Папа Маме. — Ты знала, что это обязательно случится когда-то. Чего ты ждала?

У Мамы опустились руки. Она села, посмотрела на Папу, потом на меня и опять на Папу. Она попыталась что-то сказать, остановилась, снова попыталась и снова остановилась.

— Ты должна, — сказал Папа. — Мне-то это не мешает. Но Джек так не может.

Мама посмотрела на него.

— Когда я говорю «любовь», я чувствую вот здесь вот. — Она показала на губы. — Но когда я говорю «ай», я чувствую вот тут. — И она положила руку на сердце.

Папа тряханул головой.

— Ты в Америке.

Мама сгорбилась на своём стуле. Сейчас она выглядела как водный буйвол после того, как Лаоху поймал его и выдавил весь воздух.

— И я хочу нормальных игрушек.

Папа купил мне полный набор фигурок героев Звёздных Войн. Я отдал Оби-Ван Кеноби Марку.

Я сложил бумажных зверей в большую коробку из-под обуви и задвинул её под кровать.

Следующим утром животные выбрались и разбежались по своим обычным местам в комнате. Я заново поймал их, снова сложил в коробку и приклеил её крышку скотчем. Но они там так шумели, что, в конце концов, я был вынужден спрятать её на чердаке, в самом дальнем углу.

Если Мама говорила со мной по-китайски, я не отвечал ей. Она пробовала общаться по-английски. Но её акцент и ломаные фразы только раздражали меня. Я пытался поправлять её. И в итоге она перестала говорить, когда я был рядом.

Теперь, если ей что-то надо было от меня, она показывала это жестами и мимикой. Она пыталась обнимать меня так, как обнимают своих детей матери в американских телешоу. А мне эти объятия казались такими вымученными, неестественными, нелепыми и смешными. Она почувствовала, что мне совсем не по душе объятья, и прекратила.

— Ты не должен так третировать мать, — пытался говорить со мной Папа. Но при этом он не смотрел мне в глаза. Мне кажется, в глубине он сам понимал, что городок в Коннектикуте не совсем подходящее место для крестьянской девчонки из Китая.

Мама училась готовить по-американски. Я играл в видеоигры и учил французский.

Время от времени я видел, как на кухне она внимательно всматривается в расстеленный на столе лист обёрточный бумаги. А потом на тумбочке у моей кровати появлялся новый бумажный зверёк, который пытался прижаться ко мне. Я брал их, выдавливал воздух, а потом клал в коробку на чердаке.

Мама бросила делать животных из бумаги, только когда я учился в старшей школе. К этому времени её английский был намного лучше, но я уже был в том возрасте, когда мне было совершенно не интересно, что она говорит, на каком бы языке она это не делала.

Иногда, когда я приходил домой и видел, как она, такая крошечная, возится на кухне, напевая какую-то китайскую песенку, мне трудно было представить, что она могла дать мне жизнь. Между нами не было ничего общего. С тем же успехом она могла свалиться с Луны. И я торопился скрыться в своей комнате, где я мог спокойно отдаться общеамериканской погоне за счастьем.

Папа и я стояли с разных сторон больничной койки, на которой лежала Мама. Ей не было и сорока, но она выглядела гораздо старше.

Годами она старалась не замечать боль в груди и не обращалась к врачам. И когда карета «Скорой помощи» наконец приехала за ней, рак зашёл уже так далеко, что хирурги были бессильны.

А моя голова была вовсе не в больничной палате, мои мысли уносили меня в университетский кампус, где в самом разгаре была рекрутинговая компания. И я думал о резюме, зачётной книжке и о том, как лучше пройти собеседование. Я прикидывал, как половчее соврать рекрутёрам, чтобы им захотелось купить меня. Разумом я понимал, что думать о таких вещах возле кровати умирающей матери просто ужасно. Но я не мог ничего поделать со своими мыслями.

Она была в сознании. Папа сжимал в руках её левую ладонь. Он наклонился и поцеловал её в лоб. Меня испугало то, каким слабым и старым он сейчас выглядел. Я понял, что знаю о нём почти так же мало, как о Маме.

— Я в порядке, — улыбнулась ему Мама. Она повернулась ко мне, продолжая улыбаться. — Я знаю, что ты должен вернуться обратно в школу. — Её голос был очень слаб, я с трудом мог расслышать его, мешало жужжание многочисленных приборов, трубки от которых скрывались в её теле. — Иди. Не беспокойся обо мне. Это всё ерунда. Учись в школе хорошенько.

Я протянул руку и коснулся её кисти, мне казалось, это то, что я должен сделать в таких обстоятельствах. Я чувствовал облегчение. Я был уже погружён в мысли об обратном рейсе и ярком калифорнийском солнце.

Она прошептала что-то Папе. Он кивнул и вышел из палаты.

— Джек, если… — она закашлялась и какое-то время не могла говорить. — Если я… Не переживай очень сильно, не делай себе плохо. Сосредоточься на своей жизни. Но сохрани коробку, которая лежит на чердаке, и каждый год, в Цинмин, просто доставай её и вспоминай меня. И я всегда буду с тобой.

Цинмин — это китайский праздник поминовения усопших. Когда я был маленький, Мама в этот день всегда писала письма своим умершим родителям в Китай. Она рассказывала им обо всём хорошем, что случилось за этот год с ней в Америке. Она громко зачитывала эти письма мне, и если я что-то комментировал, обязательно дописывала это. Потом из письма она складывала бумажного журавлика и отпускала его на запад. Мы стояли вместе и смотрели, как журавлик взмахивает своими чётко очерченными крыльями, начиная длинное путешествие через Тихий океан к Китаю, к кладбищу, на котором похоронены мамины родители.

Как много лет прошло с тех пор, когда мы последний раз делали это вдвоём.

— Я ничего не знаю о китайском календаре, — сказал я. — Просто отдохни, Мама.

— Только возьми коробку с собой и время от времени открывай. Просто открывай… — и она опять начала кашлять.

— Всё будет хорошо, Мама. — Я неловко схватил её за руку.

— Хайцзы, мама ай ни… — она снова закашлялась. И я вспомнил, как годы назад моя Мама говорила ай и клала руку на сердце.

— Всё хорошо, Мама. Не разговаривай больше.

Папа вернулся, и я сказал, что должен ехать в аэропорт, потому что не хочу опоздать на свой рейс.

Она умерла, когда мой самолёт был над Невадой.