Олег Корабельников - Башня птиц. Авторский сборник
И пришла первая ночь одиночества.
Он развел костер, потратив шесть драгоценных спичек. Оставалось еще десять. Разорванная и прожженная одежда не грела, он лег поближе к костру, огонь обжигал лицо, а спина все равно мерзла. Тогда он нарубил пихтача, накрылся им сверху и подстелил снизу, и следил только, чтобы лапник не загорелся.
Мысли были невеселыми, но все же он надеялся на лучшее и даже представить себе не мог, что никогда не выйдет из тайги. Он задремал и в снах своих увидел город, от которого отвык, но по которому скучал особенно сильно именно сейчас. Во сне он шел по асфальтовой дороге, и стерильный ветер ровно дул в лицо. По краям дороги росли никелированные деревья с алюминиевыми листьями, как вешалки с номерками. И кто–то шел ему навстречу, не то зверь, не то человек, и кто–то кричал или пел вдали.
Во сне он радовался тому, что слышит живой человеческий голос, и одновременно боялся его, как будто он мог причинить беду.
И проснулся он от ощущения близкой беды, сдавившей горло. Костер погасал, Егор встал, подбросил валежник и тут в самом деле услышал человеческий голос.
2
Егор медленно отодвинулся от костра, задержал дыхание. Кто–то кричал вдалеке. Звонкий голос, по–видимому девичий и, кажется, даже веселый. Слов не разобрать, только долгие гласные: а–а, у–у, о–о! Как будто поет. Егор определил направление ветра, встал и закричал сам. Сопки поглощали эхо, звуки голоса быстро погасали. Но ему показалось, что невидимая девушка отвечает на более высокой ноте и чуть–чуть погромче. Тогда он загасил костер и зашагал в темноте в ту сторону. То и дело подавал голос и с радостью убеждался, что его слышат и отвечают, по–прежнему непонятно, но все же человеческим голосом. Пришлось идти напрямик, переваливать через высокую сопку, в полной темноте это оказалось тяжким испытанием. Несколько раз он срывался с крутого склона, падал, катился по росистой траве, ругался в полный голос, чтобы разозлить себя, подстегнуть, а когда добрался до вершины, то понял, что голос, звавший его, пропал. Он кричал громко, на все четыре стороны, долго прислушивался, но никто не отвечал. Тогда он сел, изможденный, хотел сплюнуть с досады, но рот пересох. Сидел так, слушал тайгу, она говорила на языках ползучих и летающих тварей, и ни одно слово не походило на человечий язык.
Он снова решил развести костер и поспать хоть немного, но опять услышал давешний голос, и настолько близко, что даже испугался. На этот раз можно было разобрать слова, вернее — одно слово. Неведомая девушка кричала: «Его–о–р!» Она звала его по имени, и голос был ласковый, юный, взволнованный. «Егор! — кричала она. — Иди сюда!» И он не выдержал. Как ни было абсурдным все происходящее, но он был слишком голоден, измучен, чтобы не поддаться на звавший ласковый голос. В низком сыром логу остановился, прислушался, закричал что есть силы, сложив руки рупором: «Э–э–эй! Отзовись!»
Он услышал плеск реки. На ощупь добрался до низкого берега, вымыл лицо, напился, покричал еще.
— Егорушка, — тихо позвал его голос за спиной.
Он резко обернулся, не устоял на ногах, упал. В темноте послышался смех, холодный, приглушенный, словно рот прикрывали ладошкой.
— Ну, чего смеешься? — спросил Егор в темноту. — Кто ты? Это ты меня из огня вызволила? Почему прячешься?
— Его–о–рушка! — протянул томный голос и рассмеялся. — Я здесь. Иди ко мне. Иди.
Голос перешел в шепот, призывный, чуть ли не страстный.
— Смеешься? — устало спросил Егор. — Смейся. Я подожду.
Он сел на сырую валежину, не боясь промочить брюки. И без того вся одежда была насквозь мокрой. Нечистой силы он не боялся, а людей тем более.
— Что же ты сидишь? — зашептала девушка над самым ухом.
Он ощутил ее дыхание на шее, почему–то холодное, словно порыв речного ветра. Не поворачиваясь, резко вытянул руку. Что–то мягкое и холодное скользнуло по кончикам пальцев.
— Ну же, ну, я жду, иди сюда, — шепнула девушка, коротко хихикнув.
Безлунная ночь, сырость, плеск реки и невидимая девушка напоминали что–то виденное или читанное, но страха не было. Девушка и все тут. Разве можно бояться девушек? И все же оставалось чувство близкой опасности, поэтому он предпочел ждать и повернулся лицом к возможной угрозе. Увидел что–то белесое, словно размытый ветром туман, мелькнувший и пропавший тотчас во тьме.
— Что же ты убегаешь? — спросил с вызовом Егор, сжав топорище. — Я к тебе, а ты от меня. Иди поближе, познакомимся.
И тут же что–то толкнуло его в грудь. Егор не удержался и упал на спину, больно ударившись о камни. Топор выпал из рук, но, удержанный ремнем, остался на поясе.
— Егорушка, — шептала девушка в ухо. — Егорушка, ласковый, касатик ты мой ненаглядный…
Холодная чужая рука скользнула по лицу.
— А ну, брысь отсюда! — закричал Егор, вскакивая. — Кто бы ты ни была, убирайся–ка отсюда подобру–поздорову!
Чиркнул спичкой. Слабый огонек осветил прибрежные камни, воду, клочья травы. Больше ничего. Тогда он решил отойти от берега и развести костер. Пока он брел в темноте, невидимая девушка кружилась вокруг, то и дело касаясь руками, каждый раз в новом месте, и Егор отмахивался от нее, как от неуловимой мухи.
На ощупь собрал веток, надрал бересты. Огонь ярко вспыхнул, обнажил светлый круг камней. Егор сел поближе к костру, не расслабляясь и ожидая подвоха. И не зря. Костер громко зашипел, взметнулось вверх пламя, и тотчас же горящие искры разлетелись во все стороны, погасая в сырой траве. Егор едва успел откатиться в сторону.
И услышал смех. Громкий, звонкий, самозабвенный. Сперва ему показалось, что девушка справа, и повернулся туда, но смех быстро переместился влево, а потом назад, а потом даже послышался сверху. Ни шума шагов, ни шелеста крыльев. Егор разозлился.
— Эй, ты, нечисть ночная! — закричал он. — Вот только попадись мне, вот только подойди ко мне.
— Проказник, — громким шепотом сказала девушка, и тут же ледяная обжигающая тяжесть навалилась на спину Егора, крепкие руки обхватили его, плотно прижав к себе. — Баловник ты мой, люб ты мне, ох как люб, идем ко мне, ну, идем…
Егор всегда считал себя сильным, но, как ни вырывался, объятия становились все сильнее и крепче. Тогда он резко наклонился вперед и что есть силы лягнул сапогом. Нога попала в мягкое, податливое, как пластилин. Задыхаясь и коченея от холода, Егор упал на бок и освободился от захвата. Быстро перевернулся на спину, согнул колени, напружинив ноги, а руки с зажатым ножом изготовил так, чтобы отразить возможное нападение. В почти абсолютной темноте драться было тяжело, тем более с противником, превосходящим его по силе, хитрости и — самое главное — с невидимым и незнакомым. Недруг его, казалось, не устал, голос был таким же ровным и томным:
— Ну, как же так, Егорушка? Почему ласки мои отвергаешь? Разве я не люба тебе? Ну, обними меня, приголубь, холодно мне, ох, как холодно.
Рука скользнула по лицу, и он едва успел ударить по ней, но тотчас же с треском разорвался ворот рубахи, и он на мгновение ощутил прикосновение льда под мышкой.
— Ах ты, подлая! — сказал сквозь зубы Егор и стал яростно размахивать ножом, описывая круги на уровне груди.
Но это не помогло. Ледяные руки касались его то тут, то там, и один раз он ощутил прикосновение твердых губ на щеке — словно жидким азотом капнули. Девушка смеялась, беззлобно, звонко, но в этом смехе звучала такая уверенность, что Егору наконец–то стало страшно. Ведь она только играет со мной, подумал он, пока лишь играет, а я, взрослый мужик, не могу справиться с ней. А что же будет, когда она и в самом деле проявит себя во всей своей силе?..
— Что тебе надо? — прохрипел он, задыхаясь от усталости. — Что я тебе сделал? Зачем ты меня мучаешь?
— Не отвергай меня, — сказала девушка. — Обними.
— Утром, — ответил Егор, — вот рассветет, и обниму.
— Нет, только ночью.
— Я устал. К чертям собачьим такие объятья, от которых мороз по коже. Дай развести костер, и я соглашусь.
— Нет, милый, нет.
И что–то холодное, тяжелое, словно глыба льда, навалилось на Егора, придавило к земле, и напрасно он пытался освободиться. Собственное бессилие бесило пуще всего, он обхватил руками то, что навалилось на него, и ощутил женское тело, холодное и влажное. Струи воды полились на лицо, от них исходил запах рыбы и водорослей. Преодолевая отвращение, захлебываясь, он размахнулся и с силой ударил ножом в это тело. Нож легко, как в воду, вошел в спину и звякнул по пряжке ремня. Тогда он отбросил его, схватил эту спину руками и стал мять ее, ледяную, аморфную, тягучую, липкую, пытаясь оторвать от себя, хотя бы по частям.
— Крепче, милый, крепче, — шептала девушка, — ах, как тепло, родимый.
Струи переохлажденной воды хлестали по лицу, словно волосы девушки. Егор уже не обращал внимания на ее поцелуи, морозившие кожу, он мял ее спину, бока, сминавшиеся под руками, превращающиеся в холодные, скользкие бугры, но так и не мог избавиться от тяжести. И тут он заметил, что тело ее стало теплее, а сам он замерз и усталые руки закоченели.
