Лидия Обухова - Лилит
В начале лета женщины племени отправились к дальней речной заводи, поросшей камышом. Им предстояло переворошить целые поля вязкой грязи, отыскивая съедобные клубни и луковицы. Во время их отлучки об оставшихся детях заботились подростки. Лилит, самая старшая, с рассвета уходила бродить по окрестностям и возвращалась к полудню. Её плетёный мешок почти всегда был набит мелкими плодами со светлой кожурой; их пекли на угольях, обложив кусками коры. Приносила она и чёрные волокнистые корни, которые тут же жарили, и дети, хорошенько разжевав их, глотали клейкий сок. Иногда ей везло: она подшибала ящерицу или находила больших белых гусениц. Приходилось довольствоваться любой пищей, пока не возвратятся сборщицы клубней и не напекут лепёшек, а дротики мужчин не настигнут дичь.
Хотя дневной лес был пронизан нитями солнечного света, Лилит не углублялась в чащу. Она знала, что лес, подобно водной глади, готов безжалостно поглотить неосторожного. Суша была ещё не подвластна человеку, как до сих пор людям чужды моря и океаны: ведь даже жизнь обыкновенного стоячего пруда идёт уже по собственным законам!
Лилит шла, становясь на всю ступню, и всё-таки шаг её казался бесшумным, словно ноги обладали умом и сами выбирали дорогу, пока она озиралась по сторонам.
Неожиданно перед нею упала тень человека. Мгновение понадобилось ей, чтоб скользнуть взглядом от длинных голеней и узких бёдер к выпуклой груди, мускулистой шее, на которую была посажена голова с плотно прижатыми ушами, что придавало всему облику и нечто звериное, настороженное и в то же время человечески благородное. Выцветшие рыжевато-коричневые пряди, стянутые лубяным обручем, падали на лоб.
Тень ещё касалась босых ступнёй Лилит, а напряжение уже оставило её. Она вздохнула с облегчением: ведь это был Одам, с которым они росли рядом, и лишь последний год разъединил их — Одам вступил в сообщество охотников, а Лилит оставалась под присмотром матерей.
Несколько мгновений они в смущении стояли друг перед другом. В травяном мешке Лилит поверх собранной снеди лежало два круглых плода с глянцевитой кожурой. Они были незрелы, узкое кольцо мякоти вязало язык, но всё-таки годились в пищу. Лилит исхитрилась сбить их с самой макушки дерева. Солнечное пятно сквозь густые листья упало на кожуру, которая засверкала, подобно блику огня.
— Дай мне их, — сказал Одам. — Твоё лицо приятно и красиво. — Это была обычная формула вежливости. Помедлив, он добавил: — Ты стала совсем большая.
Он протянул руку к мешку. Лилит сердито отстранилась. Неужели он мог забыть, что девушкам её возраста предписывается молчание?
Одам продолжал смотреть на неё с улыбкой, но она отскочила, как распрямившееся деревце, и пошла прочь, на ходу стянув мешок ивовой веткой, потом вскинула его себе на голову и шла дальше, уже подобная кувшину — с двумя поднятыми и изогнутыми руками.
— Хэо! — недоуменно окликнул её он. И повторил нетерпеливее: — Хэо?!
Тогда Лилит с обидой крикнула, не оборачиваясь:
— Я не прошла обряда взрослости, разве ты не помнишь об этом? Нам нельзя говорить!
За её спиной наступило растерянное молчание. Одам и сам-то совсем недавно сделался взрослым охотником; обычаи племени были для него святы, а теперь он нарушил одни из них! Это привело его в замешательство. Однако он продолжал брести за девушкой, понуря голову.
— Мы ведь можем идти рядом молча, — пробормотал он, глядя в сторону.
Она не разжала губ. Её взгляд, всегда ускользающий, диковатый, теперь упрямо устремлялся вперёд. Одам шёл, отступя на полшага, как и положено мужчине, прикрывающему женщину от неожиданной опасности сзади.
Лес размыкался перед ними и смыкался вновь. Цепкие стебли плюща и лиан образовали узорные стены между стволами. На зелёном мху загорались солнечные искры. Каждое упавшее дерево давало приют бесчисленным племенам насекомых; снуя по поверхности мёртвой коры, они взблескивали металлическими панцирями, стрекотали и жужжали в ненасытном желании быстрее прожить свою короткую жизнь. Бледные гроздья хищных цветов раскрывали липкие зевы. В верхнем ярусе зелёного здания перекрикивались птицы:
— Граль-кор!
— Варр!
— Вик-вик!
Голоса были так громки, что на мгновение оба остановились, с детским любопытством задрав головы. Птицы продолжали неистово бить клювами. Одам прищёлкнул языком, повторяя птичий звук. Лилит искоса одобрительно глянула на него.
— Возьми, — сказал вдруг Одам, ловя этот взгляд и срывая с плеча связку мелкой дичи. — Ешь.
— Твоя рука щедра и добра, — прошептала она, потупившись.
Молодой голод охватил обоих с такой силой, что они тотчас остановились и, присев на корточки, разожгли огонь. Лилит обложила его пучком сухого мха, похожего на бледно-зелёный мех.
Дожидаясь, пока костёр прогорит и на раскалённые угли можно будет положить ободранную тушку, Одам и Лилит сидели по обе стороны огня. Они изо всех сил оберегали остатки молчания.
Чтоб пламя не подпалило волос, Лилит подобрала их травяным шнурком, который сплела мимоходом; как у всех людей племени, у неё были тонкие, гибкие пальцы, способные к любому ремеслу.
От обложенного песком мяса пошёл вкусный пар.
Одам сдерживал нетерпение; он не хотел поступать, как другие мужчины, когда они голодны: отрезать ломоть сырого мяса и съесть его, едва опалив на огне. Ему хотелось дождаться и получить свою пищу из рук Лилит.
Внезапно он вспомнил, как совсем маленькими они собирали улиток на отмели лесного озера, и, когда разбили первую ракушку, горькая жидкость обожгла нёбо: им попался несъедобный моллюск!
Он весело прыснул, уйдя в воспоминание, но тотчас досадливо зацокал языком: ведь Лилит могла подумать, что он потешается над ней! И, поясняя, сделал указательным пальцем движение вниз ото рта, изображая символ яда. Лилит поспешно оглянулась, думая, что он предупреждает о змее. Одам успокоительно затряс головой.
— Горькая ракушка, — не выдержав, сказал он. — Помнишь? Давно, на озере. Мы были как оленята.
Они облегчённо залились смехом, глядя друг на друга через колеблющийся горячий воздух. Общее воспоминание вернуло Лилит доверие.
— Мужчины возвращаются? Охота была удачной? — спросила уже сама девушка, усаживаясь поудобней и кладя подбородок на согнутое колено.
Одам отозвался:
— Мужчины возвращаются, но они ещё далеко. Охота была удачной.
— Твои ноги быстры и легки. — Лилит снова одобрительно посмотрела на него.
После еды они утолили жажду мутной водой ручья. Бронзовое солнце перешло с правой руки на левую.
Перед стойбищем они замедлили шаги. Их никто не должен был видеть вдвоём.
Одам подошёл к Лилит вплотную и лёгким движением провёл ладонью по её лицу и плечам — так благодарят на праздниках удачливых танцоров. Он сам не знал, за что благодарил её.
Кожа Лилит была прохладной и гладкой, как у молодой лягушки. Её убегающий взгляд, вытянутые трубочкой губы, бурно дышащее тело, тонкие руки, более тонкие у плеча, чем у локтей, — всё вдруг надвинулось на него, подобно дождевой туче. Коленам передалась дрожь земли. Это мгновение было похоже на вспышку зажжённого небесного корня — молнии: длинно и коротко. Оно спутало время.
Когда оба очнулись, мешок с рассыпанными плодами лежал в одной стороне, а дротики Одама — в другой. Но они долго ещё не могли разомкнуть объятий и лишь много времени спустя порознь вернулись в стойбище.
Долгое отсутствие Лилит и Одама не было никем замечено. Племя гудело в необыкновенном волнении: лесному плену приходил конец! Погоня за зверем увела троих охотников так далеко, что вдруг они увидели между деревьями просвет.
Сначала никто из них не понял всего значения того, что открывалось постепенно перед их глазами. Они только заметили, что почва становится суше; вместо высокоствольных деревьев с непроницаемой кроной стали попадаться обширные поляны, стволы уже не были покрыты густым мертвенно-бледным мхом, на котором дрожали невысыхающие капли; щебёнчатая песчаная земля хорошо впитывала излишнюю влагу.
Идти становилось всё легче. Какие-то новые запахи просачивались в воздух: исчезла гнилая сырость болотистых ям, покрытых кувшинками. Дремучий лес, в котором блуждало несколько поколений Табунды, редел, расступался…
Охотники остановились, настороженные и смущённые. Преследуемый зверь ушёл; они вспомнили об этом много позже. Перед ними уже не было деревьев, а лишь невысокая стена кустов. Несмотря на то что рассвет едва наступил, какое-то копытное животное уже паслось в их гуще, хрустя листьями и сочными ветвями. Охотники стояли с подветренной стороны.
Но вот один из них сделал шаг вперёд. Невидимое животное с фырканьем метнулось в сторону. Мужчина Табунды, тот, что сдвинулся с места первым, упрямо сведя брови, узкие и острые, как лезвие каменного ножа, безрассудно устремился вперёд. Мгновение — он исчез за кустами.
