Герберт Уэллс - Дверь в стене
Уоллес с трудом подбирал слова, пытаясь передать свои впечатления от этого сада.
— Воздух там был невыразимо пьянящим, что давало ощущение легкости, счастья и благополучия. Казалось, будто сад нарисован акварелью — такими чистыми, нежными, изысканными и светящимися красками он ласкал взор. Стоило только попасть туда, и тебя сразу захлестывала безграничная радость, какая в нашем мире даруется людям лишь в редкие мгновения безоблачной юности. Там все было прекрасно…
Уоллес задумался, потом продолжил свой рассказ.
— Веришь ли… — произнес он с легким сомнением в голосе и на миг замолчал, словно выдерживая паузу перед тем, как сообщить нечто совершенно невероятное. — Там были две огромные пантеры… Да, две бархатистые пятнистые пантеры. И я их не испугался. Они играли с мячом на длинной широкой аллее, окаймленной с обеих сторон мраморными бордюрами и клумбами с цветами.
Одна из пантер подняла голову и направилась ко мне, глядя на меня, как показалось, с любопытством. Подойдя, она нежно потерлась своим мягким круглым ухом о мою протянутую к ней ручонку и заурчала. Говорю тебе, это был зачарованный сад. Я знаю… Какого он размера? О! Он простирался во все стороны, и его границы терялись где-то за горизонтом. Вроде бы вдалеке виднелись холмы. Бог знает, куда вдруг подевался Восточный Кенсингтон. И почему-то у меня было чувство, будто я вернулся домой.
Знаешь, в ту же секунду, как дверь захлопнулась за мной, я сразу забыл дорогу, усыпанную опавшими листьями каштана, с ее экипажами и повозками торговцев; забыл о дисциплине и повиновении; забыл о своих сомнениях и страхах; забыл об осторожности; забыл знакомую реальность обычной жизни. В одно мгновение я стал самым веселым и счастливым мальчишкой на свете — в том, другом мире. А мир этот был действительно совсем другим: озаренный теплым, мягким светом, он поражал сочностью и насыщенностью красок; тихая ясная радость искрилась в воздухе; в небесной синеве плыли легкие, пронизанные солнцем облака. Длинная широкая аллея манила меня, словно приглашая идти вперед; по обеим ее сторонам росли великолепные цветы, которые, хотя за ними никто не ухаживал, выглядели бесподобно, и я не заметил ни одного сорняка. Рядом со мной шли две большие пантеры.
Я не испытывал страха, когда погрузил свои маленькие пальчики в густой мягкий мех, лаская их круглые уши и почесывая особо чувствительные места за ушами, и всю дорогу беззаботно играл с ними, а они будто приветствовали меня, всем своим видом показывая, что здесь мой дом. Да и сам я был охвачен радостным чувством долгожданного возвращения домой. И когда через некоторое время на аллее появилась высокая светловолосая девушка, которая с улыбкой пошла мне навстречу и сказала: «Вот и ты!», а потом подняла меня, поцеловала, опустила на землю и, взяв за руку, повела за собой, — я ничуть не удивился, ибо с радостью сознавал, что иначе и быть не могло. Все в этом зачарованном саду словно напоминало мне о счастливых моментах моей жизни, которые я каким-то странным образом пропустил. По широким красным ступеням, едва различимым в зарослях дельфиниума, мы поднялись к просторной аллее, лежащей в тени высоких старых деревьев. Знаешь, вдоль этой аллеи, среди багряных обветренных стволов, высились мраморные памятники и статуи, а рядом бродили ручные, очень ласковые белые голуби.
Периодически поглядывая сверху вниз, моя спутница вела меня по аллее. Я до сих пор не забыл милые черты ее доброго лица с тонко очерченным подбородком. Тихим, задушевным голосом она задавала мне вопросы и рассказывала что-то, без сомнения, очень приятное, но, что именно, хоть убей, не помню… Некоторое время спустя маленькая обезьянка-капуцин, очень чистенькая, с шерсткой цвета лесного ореха и дружелюбными карими глазами, спустилась к нам с дерева и побежала рядом со мной, беззастенчиво разглядывая меня снизу и скаля зубы, а потом прыгнула мне на плечо. И, преисполненные счастьем, мы возобновили свой путь.
Уоллес замолчал.
— Продолжай, — попросил я.
— Мне вспоминаются всякие мелочи. Например, по дороге я обратил внимание на погруженного в размышления старика, который сидел прямо на земле среди благородных лавров. Затем мы миновали удивительно пеструю поляну, облюбованную длиннохвостыми попугаями, и вдоль широкой тенистой колоннады вышли к роскошному дворцу с великолепными фонтанами и множеством необычайно красивых вещей. Казалось, что в этом месте сбываются все мечты. Я встретил там много людей — кого-то помню хорошо, кого-то смутно, но все они были прекрасны и добры. Каким-то образом, не знаю как, я сразу почувствовал, что дорог им и они рады меня видеть, а их ласковые прикосновения и приветливые, сияющие любовью взгляды пробуждали во мне неподдельное счастье. Да…
Он ненадолго задумался.
— Я нашел там друзей. Это очень радовало меня, потому что прежде я был одиноким мальчиком. Во дворе, где стояли солнечные часы, обрамленные цветами, а трава напоминала ровный зеленый ковер, мы играли в чудесные игры, которые сблизили нас. Странно, но это не запечатлелось в моей памяти. Я совсем не помню, в какие игры мы играли. И никогда не помнил. Впоследствии, еще в детские годы, временами доводя себя до слез, я часами копался в своих воспоминаниях, пытаясь понять, в чем заключалось то счастье, что дарили эти игры. Мне хотелось снова сыграть в них у себя в комнате. Но нет!.. Все, что я мог вспомнить, — это ощущение счастья и облик двух моих постоянных товарищей по играм.
Как-то раз появилась строгая темноволосая женщина с хмурым бледным лицом и мечтательными глазами, в длинном светло-пурпурном одеянии и с книгой в руках. Она сделала мне знак следовать за ней и повела меня в галерею над залом. Мои новые друзья не хотели расставаться со мной, они сразу перестали играть и стояли, глядя, как меня уводят. «Возвращайся к нам! — кричали они вдогонку. — Возвращайся скорей!» Я поднял глаза на женщину, но она не обращала на крики моих товарищей ни малейшего внимания. Ее лицо было абсолютно спокойным и серьезным. Мы подошли к скамье на галерее. Я встал рядом с женщиной, готовый заглянуть в книгу, которую она держала на коленях. Книга распахнулась. Женщина показывала мне, а я в изумлении смотрел: на оживших страницах я увидел самого себя. Это была история обо мне, обо всем, что случилось со мной со дня моего рождения.
И что самое удивительное — в книге были не нарисованные картинки, а настоящая жизнь, понимаешь?
Уоллес надолго умолк, в его глазах, устремленных на меня, сквозило сомнение.
— Понимаю, — сказал я, — продолжай.
— Да, настоящая жизнь, поверь. Реальность, в которой были все, кому там надлежало быть: люди двигались, события следовали одно за другим — моя дорогая матушка, чей образ я помнил уже довольно смутно; отец, как всегда непреклонный и суровый; слуги, детская, знакомая домашняя утварь. Затем парадный вход и оживленные улицы с их броуновским движением. Я смотрел, изумляясь, периодически с недоумением заглядывал в лицо женщины и снова переворачивал страницы, что-то пропуская, чтобы увидеть в этой волшебной книге как можно больше и еще больше, а вот наконец и я сам в тот момент, когда топтался в нерешительности перед зеленой дверью в белой стене, и на меня опять нахлынули те же ощущения страха и внутренней борьбы.
«А что потом?» — взволнованно крикнул я и хотел перевернуть страницу, но строгая женщина остановила меня, накрыв мою маленькую ручку своей ладонью.
«Что дальше?» — настаивал я, изо всех моих детских сил пытаясь освободиться от ее пальцев. И когда она уступила и страница перевернулась, женщина тихо, как призрак, склонилась надо мной и поцеловала меня в лоб.
Но на этой странице не оказалось ни зачарованного сада, ни пантер, ни девушки, которая вела меня за руку, ни моих товарищей по играм, так не хотевших меня отпускать. Я увидел длинную серую улицу Западного Кенсингтона, окрашенную в унылые тона послеполуденных часов, когда уже приближаются сумерки, но еще не зажгли фонари. И там был я — маленькая жалкая фигурка: я плакал навзрыд, не в силах сдержать слезы, плакал, потому что не мог вернуться к моим дорогим друзьям, товарищам по играм, кричавшим мне вслед: «Возвращайся к нам! Возвращайся скорей!» Да, я был там. И уже не на странице книги, а в жестокой реальности. Зачарованный сад и печальная женщина, подле которой я стоял и которая материнской рукой пыталась удержать меня, внезапно исчезли — но куда?
Уоллес снова замолчал и какое-то время в задумчивости глядел на огонь в камине.
— О, как мучительно было возвращение! — прошептал он.
— Ну и?.. — спросил я спустя минуту-другую.
— Меня вернули обратно в этот безрадостный мир, где я был несчастным и жалким! Как только я полностью осознал, что произошло, мной овладело безудержное отчаяние. До сих пор помню, какой стыд я испытал, рыдая в присутствии посторонних, и какое унижение, когда был с позором доставлен домой. Как наяву вижу обходительного старого джентльмена в золотых очках, который, ткнув меня зонтиком, остановился и участливо сказал: «Бедный малыш, ты, наверное, потерялся?» И это он мне — лондонскому мальчишке пяти лет с гаком! Вдобавок ему зачем-то понадобилось привести любезного молодого полисмена и собрать вокруг нас толпу, а потом всем миром сопроводить меня домой. Вот так, привлекающий всеобщее внимание своим плачем, испуганный и удрученный, я вернулся из зачарованного сада в отцовский дом.
