Хищные вещи века - Аркадий Натанович Стругацкий
– А почему нет? Вы не умеете фляг?
– Я лучше с крокодилами буду плясать, чем с этими…
– Напрасно, – сказал я. – Ребята как ребята.
– Да, каждый в отдельности, – сказала Вузи с нервным смешком. – И днем.
Они торчали на перекрестках, толпились под фонарями, угловатые, прокуренные, оставляя на тротуарах россыпи плевков, окурков и бумажек от конфет. Нервные и нарочито меланхоличные. Жаждущие, поминутно озирающиеся, сутуловатые. Они ужасно не хотели походить на остальной мир и в то же время старательно подражали друг другу и двум-трем популярным киногероям. Их было не так уж и много, но они бросались в глаза, и мне казалось, что каждый город и весь мир заполнены ими, – может быть, потому, что каждый город и весь мир принадлежали им по праву. И они были полны для меня какой-то темной тайны. Ведь я сам простаивал когда-то вечера с компанией приятелей, пока не нашлись умелые люди, которые увели нас с улицы, и потом много-много раз видел такие же компании во всех городах земного шара, где умелых людей не хватало. Но я так никогда и не смог понять до конца, какая сила отрывает, отвращает, уводит этих ребят от хороших книг, которых так много, от спортивных залов, которых предостаточно в этом городе, от обыкновенных телевизоров, наконец, и гонит на вечерние улицы с сигаретой в зубах и транзистором в ухе – стоять, сплевывать (подальше), гоготать (попротивнее) и ничего не делать. Наверное, в пятнадцать лет из всех благ мира истинно привлекательным кажется только одно: ощущение собственной значимости и способность вызывать всеобщее восхищение или, по крайней мере, привлекать внимание. Все же остальное представляется невыносимо скучным и занудным, и в том числе, а может быть, и в особенности, те пути достижения желаемого, которые предлагает усталый и раздраженный мир взрослых…
– А вот здесь живет старый Руэн, – сказала Вузи. – У него каждый вечер новая. Устроился так, старый хрыч, что они к нему сами ходят. Во время заварушки ему оторвало ногу… Видите, у него света нет, радиолу слушают. А ведь страшный как смертный грех!
– Хорошо тому живется, у кого одна нога… – рассеянно сказал я.
Она, конечно, захихикала и продолжала:
– А вот тут живет Сус. Он рыбарь. Вот это парень!
– Рыбарь? – сказал я. – И чем же он занимается, этот Сус-рыбарь?
– Рыбарит. Что делают рыбари? Рыбарят! Или вы спрашиваете, где он служит?
– Нет, я спрашиваю, где он рыбарит.
– В метро… – Она вдруг запнулась. – Слушайте, а вы сами не рыбарь?
– Я? А что, заметно?
– Что-то в вас есть, я сразу заметила. Знаем мы этих пчелок, которые кусают в спину.
– Неужели? – сказал я.
Она взяла меня под руку.
– Расскажите что-нибудь, – сказала она, подлащиваясь. – У меня никогда не было знакомых рыбарей. Вы ведь мне что-нибудь расскажете?
– А как же… Рассказать про летчика и корову?
Она подергала меня за локоть.
– Нет, правда…
– Какой жаркий вечер! – сказал я. – Хорошо, что вы сняли с меня пиджак.
– Все равно ведь все знают. И Сус рассказывает, и другие…
– Вот как? – спросил я с интересом. – И что же рассказывает Сус?
Она сразу отпустила мою руку.
– Я сама не слыхала… Девчонки рассказывали.
– И что же рассказывали девчонки?
– Ну… мало ли что… Может быть, они врут все. Может, Сус вовсе тут ни при чем…
– Гм… – сказал я.
– Ты только не подумай про Суса, он хороший парень и очень молчаливый.
– Чего ради я стану думать про Суса? – сказал я, чтобы ее успокоить. – Я его и в глаза не видел.
Она опять взяла меня под руку и с энтузиазмом сказала, что сейчас мы выпьем.
– Сейчас самое время нам с тобой выпить, – сказала она.
Она уже прочно была со мной на «ты». Мы свернули за угол и вышли на магистраль. Здесь было светлее, чем днем. Сияли лампы, светились стены, разноцветными огнями полыхали витрины. Это был, вероятно, один из кругов Амадова рая. Но я представлял себе все это как-то иначе. Я ожидал ревущие оркестры, кривляющиеся пары, полуголых и голых людей. А здесь было довольно спокойно. Народу было много, и, по-моему, все были пьяны, но все были отлично и разнообразно одеты, и все были веселы. И почти все курили. Ветра не было ни малейшего, и волны сизого табачного дыма качались вокруг ламп и фонарей, как в накуренной комнате. Вузи затащила меня в какое-то заведение, высмотрела знакомых и удрала, пообещав найти меня позже. Народ в заведении стоял стеной. Меня прижали к стойке, и я опомниться не успел, как проглотил рюмку горькой. Пожилой коричневый дядя с желтыми белками гудел мне в лицо:
– …Куэн повредил ногу, так? Брош пошел в артики и теперь никуда не годен. Это уже трое, так? А справа у них нет никого, Финни у них справа, а это еще хуже, чем никого. Официант он, вот и все. Так?
– Что вы пьете? – спросил я.
– Я вообще не пью, – с достоинством ответил коричневый, дыша сивухой. – У меня желтуха. Слыхали про такое?
Позади меня кто-то сверзился с табурета. Шум то стихал, то усиливался. Коричневый, надсаживаясь, выкрикивал историю про какого-то типа, который на работе повредил шланг и чуть не умер от свежего воздуха. Понять что-нибудь было трудно, потому что разнообразные истории выкрикивались со всех сторон.
– …Он, дурак, успокоился и ушел, а она вызвала грузотакси, погрузила его барахло и велела свезти за город и там все вывалить…
– …А я твой телевизор к себе и в сортир не повешу. Лучше «Омеги» все равно ничего не придумать, у меня есть сосед, инженер, он так прямо и говорит. Лучше, говорит, «Омеги» ничего не придумать…
– …Так у них свадебное путешествие и закончилось. Вернулись они домой, отец его в гараж заманил – а отец у него боксер – и там его исхлестал, ну, до потери сознания, врача потом вызывали…
– …Ну ладно, взяли мы на троих… А правило у них знаешь какое: бери все, что захочешь, но сглотай все, что берешь. А он уже завелся. Берем, говорит, еще… А они уже ходят рядом и смотрят… Ну, думаю, хватит, пора рвать когти…
– …Деточка, да я бы с твоим бюстом горя бы не знал, такой бюст раз на тысячу встречается, ты не думай, что я тебе комплименты говорю, я комплиментов не люблю…
На опустевший табурет рядом со мной вскарабкалась поджарая девчонка с челкой до кончика носа и принялась стучать кулачками по стойке, крича: «Бармен! Бармен! Пить!»
