Генри Олди - Право первородства
…Ночь, улица, фонарь, аптека. Считай, по классику, только вместо аптеки заброшенный сельмаг. Двери забиты крест-накрест, и не досками, а ржавым железом. Зато крыльцо с фонарём в комплекте. Чем не место для полевого штаба? Даже мебель завезли.
— Куртку бы нормальную надели, Александр Петрович, — наставительно посоветовал многоуважаемый шкаф. — Прозябнете, а? Ваш-то куртячок дохлый…
Шкаф был солиден, седат и хмур. С таким не поспоришь — взглядом в землю впечатает. Предлагаемая же новая куртка была всем хороша: камуфляж с меховым воротником и сотней карманов. Учитель представил себя в подобном облачении…
— Обойдусь, — он зябко передёрнул плечами. — Я лучше чаю.
Шкаф шевельнул подбородком. Мебель помоложе, вынырнув из темноты, зашустрила, кинулась к термосу.
— …Не понял, повторите! Ага, зафиксировал.
Пауза.
— А номер? Вас понял, отбой!
Справа от крыльца обосновался блок связи, тоже шкаф, но размерами скромнее. В каждом кармане — по телефону, ноутбук у ноги, писклявая и мигающая мелочь при поясе.
— На объект проследовал грузовой автомобиль, — сообщил он голосом синоптика из телевизора. — Доставил двух баранов. Отбыл.
— Б-баранов? — гоготнул главный шкаф. — Так и сказали?
Мебель отозвалась бодрым хихиканьем.
— Настоящих баранов, — уточнил блок связи. — Которые для шашлыка.
Хихиканье сменилось завистливым вздохом. Александр Петрович хлебнул чаю и мысленно сделал очередную зарубку. Час назад на «объект» проследовала машина с городскими номерами. «Блок связи», перезвонив куда надо, уточнил: автомобиль записан на служащего ритуальной конторы «Факел», род занятий — каменотёс. Не иначе, каменный нож привезли. Итак, что мы имеем? Минус Коля, плюс нож, плюс бараны. Неужели Артур одумался? Бараны у жертвенника — всё-таки не труп с перерезанным горлом.
Не факт, не факт…
«Исаак, не зная, кого отец должен был принести в жертву, спросил его: „Отец мой!.. Вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?“» Вот ведь беда! Лезет и лезет в голову! Откуда? Библию в последний раз открывал хорошо если в прошлом году. Но ведь помню! Бытие, глава 22…
«Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца…»
Чай горчил. Бывший классный руководитель посетовал на собственную мягкотелость, вырвавшую его из привычного, устоявшегося бытия, из тихого мира лекарств, воспоминаний и приглушённой боли. Там, куда он попал, на людей наставляют оружие, обливают себя бензином, спорят с самим Творцом.
А ведь день ещё не кончился!
Зло хмыкнув, Александр Петрович поднёс руку к призраку — давно истлевшей синей кепке с длинным козырьком, сдвинул её на ухо. Дрожишь, скелет? Ты ещё не так задрожишь, когда узнаешь, куда я тебя поведу!
— Чай да чай! — ни к кому не обращаясь, вздохнул многоуважаемый шкаф. — Ешь вода, пей вода, шея наедай, да… По коньячку, Александр Петрович? А? У меня фляга в заначке…
— Шеф не одобрит, — пискнуло рядом.
Шкаф соизволил пояснить:
— Ради пьянства проклятого — не одобрит. И правильно, между прочим. Для профилактики — дело иное. Простудим мы товарища заслуженного учителя. Так что, капнуть граммульку?
Александр Петрович едва не выронил клюку. Сглотнул. Дожил, педагог! Уговаривать на коньяк — и кого? Ещё бы лет пять назад… А уж десять!.. «Арарат», «Дагвино», «Три звёздочки», «Пять звёздочек», «Ангара», «Камю» из валютного магазина, «Курвуазье» на защите у однокурсника… А коктейли с коньяком? «Огни Москвы»! «Белый медведь»! «Русский флаг»!..
Были когда-то и мы крысаками!
— Спасибо, но я воздержусь… Какой у вас коньяк? Нет-нет, не говорите!
Хорошо, ночь скрыла предательский румянец.
— Шамиль Рустамович скоро обещался?
— Здесь я! — глухо ответила темнота.
23:17
…не разрулишь — прости…
— Знаете, Сан Петрович, как шулера поездные работают? Карты сдают, игру начинают, а потом по ходу правила меняют.
Во мраке депутат и чемпион походил уже не на сейф. Куда там сейфу! Гора не гора, но утёсу подстать.
— С практикой не знаком, — осторожно ответил учитель. — Слыхать приходилось. Кто правила поменял?
Совсем близко загудел мотор. Звук был серьёзный. Не грузовик, но и не затрапезная легковушка.
— Мэнты! — разбойничьим басом сообщил Шамиль. — Наряд из города с каким-то майором-шмайором. Вы меня уму-разуму учите, а кто-то за нас всех решает. Меняет, понимаешь, правила…
Выдохнул — тяжело, с хрипом:
— С майором Дорфман приехал, секретарь горсовета. Я — простой депутат, а он — очень не простой. Большой человек, со связями. Он мне сейчас так сказал: «Уважаю я тебя, Шамиль! Поэтому даю тебе час, чтобы ты с братом всё ваше говно разрулил. Не разрулишь — прости, я уж своими методами. У меня тоже братья есть. На хера мне твои проблемы?»
Извиниться за грубость Шамиль забыл. Или решил, что мат большого человека Дорфмана извинений не требует.
— Такие вот дела. Понимаете, Сан Петрович?
— Нет, — честно признался старик. — Но это и не нужно.
Чего мы здесь стоим, Чисоев? Вперёд!
23:25
…или изрёк запретное…
Шагалось быстро, легко. Клюка мешала, путалась в ногах — не глядя, он швырнул глупую палку на самое дно хлебного моря, расступившегося в обе стороны, открывшего дорогу из рабства. Солнце припекало, жгло синюю ткань кепки. Серая пыль занавесом стояла на пути.
Сверху, из глубины небес, он казался точкой: бесцветной, почти неподвижной. Слишком длинна была дорога, слишком широким казалось поле. Но всякий путь однажды кончается, особенно если идти никуда не сворачивая и без остановок.
— ТЫ ВСТАЛ И ПОШЁЛ. СДЕЛАЙ ЖЕ. ЧТО ВЕЛЕНО!
Точка в центре жёлтой нивы на миг замерла. Не иначе, гордец в кепке показал Небу язык. Или кулаком погрозил. Или изрёк запретное. Или все вместе.
Люди-человеки, как же вы предсказуемы!..
Беги, обезьянка!
23:31
…в ритуальных, понимаешь, целях…
Дневной мент-полковник был толст. Ночной майор походил на жердь, на швабру, наряжённую в мундир. Зато голосистый, хоть в хор Пятницкого бери.
— Артур Рустамович! Сегодня, в ходе оперативного мероприятия, сотрудниками «Беркута» на вашем дачном участке был замечен гражданин Пашин Валентин Иванович, что зафиксировано в протоколе…
За забором молчали. Майора это совершенно не смущало.
— Мы получили сведения, что гражданин Пашин удерживается вами насильно. Более того, ему угрожает опасность…
— Друг у него есть, у художника, — гулко шепнул Шамиль. — А у друга брат — советник губернатора. Позвонили, сказали: резать лысого будут. В ритуальных, понимаешь, целях…
— Предлагаю недоразумение разрешить. Сейчас вы отпустите гражданина Пашина, а всё прочее будет зависеть от его показаний.
Молчание.
Жердь качнулась к Чисосву-старшему:
— Попробуйте вы. Шамиль Рустамович. Если и вас не пустят, буду решать вопрос радикально.
Депутат и чемпион шагнул к калитке. Внезапно ночь пахнула бензином. Бесформенная тень, похожая на пятно, вставшее ребром, заступила путь:
— Видкрыють! Видкрыють зараз!
Тень плясала, требовала:
— Тилькы пэрэвэртня не беры! Без него разбэрэмося!..
Александр Петрович улыбнулся:
— Я на твою должность не претендую, Коля. Кстати, — в глазах старика сиял отсвет спелых колосьев, — когда в следующий раз станешь в милицию звонить, чужим именем не прикрывайся. Скверно это. И люди могут ни за что пострадать.
В ответ зашипели — тихо, но выразительно.
Тем временем Чисоев-старший уже стоял у ворот. Костяшки пальцев сухо ударили в металл:
— Эй! Это я, Шамиль! Не время показывать характер, брат!
Мне не откроешь, ворота взорвут. О себе не думаешь, об отце вспомни. Род наш вспомни! Разве Чнсоевы разбойники?
Убийцы? Магiарулаз кидаго кiудиязул хiурмат гьабулаан! Или ты уже не аварец?
— Цодагьалъ лъалхъе, — откликнулась темнота. — Заходи, брат.
Калитка открылась без скрипа, словно ночь растворила металл.
23:40
…и баран жив-здоров…
— Вы, Александр Петрович, прямо Красная армия из «Мальчиша-Кибальчиша», — художник поморщился, растирая запястье. — Хреново, знаете ли, когда проводами вяжут.
Он оглянулся, скользнул взглядом по бревну — вкопанному на греть, еле заметному в густом мраке.
— Кстати, будет возможность, полюбуйтесь. Один в один рожа получилась. Громовержец Бечед, чтоб он пропал! Хоть сейчас в Эрмитаж… Нет, заявление писать не стану. Почему? Из пошлых меркантильных соображений. Заплатили отменно, а под суд наш горный орёл всё равно не попадёт. Откупится — и меня вспомнит.
Одёрнул мятую штормовку, наклонился к самому уху:
