Игорь Саенко - Кадар
Далее Шлемов передал слово Черных.
Вот что профессор сказал:
1. Опасаться, что биополе захватило и Птолезу, оснований нет. Скорее всего, катастрофа эта и впрямь чисто планетарного масштаба.
2. Чего же нужно тогда опасаться? В первую очередь того, как в новых условиях поведёт себя материя, особенно – биологическая. Теорий возможных процессов нет, практических исследований – тем более. Единственное, что можно сказать, – это следующее. Созданный биополем избыток энергии наверняка приведёт к возникновению на внешних электронных уровнях каждого атома своеобразных вакантных участков избыточного положительного заряда, этаких положительно заряженных дыр, которые тут же будут заняты свободными электронами – последних в любом веществе хватает с избытком. Это значит, что между атомами начнут возникать совершенно нового вида связи, тем или иным веществам не свойственные. Нетрудно догадаться, что химические свойства станут тогда другими, какими именно – неизвестно. (Возбуждённый гул голосов). Вполне возможно, что все предметы станут моноформными, – то есть превратятся в единые гигантские молекулы.
3. Однозначный вывод из всего этого пока что один – уникальный мир Кадара погибнет. (Снова гул голосов). Что возникнет вместо него – предсказать пока что тоже нельзя. Возможно, другой какой-нибудь уникальный мир. Но, скорее всего, вся материя планеты превратится в этакую неопределённую по свойствам биосубстанцию, которая образует океан наподобие Соляриса.
В любом случае, предотвратить это уже нельзя. Однако побороться за собственную жизнь ещё можно.
4. Для этого нужно создать своеобразные излучатели направленного коротковолнового электромагнитного поля, в диапазоне от рентгеновского и выше, так как именно такое излучение только и способно сорвать с внешних атомарных уровней электроны-паразиты, возвращая веществу прежние свойства. Лучше всего для этого подойдут гамма-рейдеры, которых на Кадаре с избытком.
Кто-то спросил: а как же быть с органической материей? С людьми то есть? Людей под рентгеновское излучение не поставишь. Опасно.
На это Черных ответил, что как тут быть, пока что не знает, однако уже ясно – воздействие биополя на органику (более, в отличие от неживой материи, устойчивую) не так скоротечно, следовательно время, как разрешить эту проблему, есть. Наверняка что-нибудь придумается.
(Гул голосов).
Тут кто-то из сидевших на трибуне, указывая пальцем в небо, закричал:
– Смотрите! Смотрите!
Все разом подняли головы. Осирис, местное светило, такое же жёлтое и с таким же, примерно, угловым размером, что и у земного Солнца, словно бы покрылся туманной желтоватой мглой, стал каким-то нечётким, расплывчатым. Небо из нежно-голубого тоже стало с оттенком желтизны. Никакой облачности, между прочим, на всём его протяжении не наблюдалось. Все молча на это смотрели, потом кто-то сказал: "Может быть, буря какая-нибудь надвигается!?" Никто тогда ещё и подумать не мог, что физико-геометрические свойства пространства на Кадаре тоже меняются.
В полной тишине со своего места снова поднялся Шлемов.
Очень коротко, и где-то даже сухо, он сообщил, что в течение ближайшего времени в город начнут прибывать остальные поселенцы Кадара. В общей сложности, это около 15 тысяч человек. Город же может обеспечить, максимум, 10 тысяч. Следовательно, нужно будет сделать всё, чтобы условия проживания у всех были одинаковые: потесниться в коттеджах, регламентировать нормы питания, развернуть дополнительный палаточный городок.
На это из толпы ответили, что всё тут ясно и так, можно было и не говорить.
Шлемов сказал: "Хорошо!" На том и разошлись.
Тот же день. 16.45.
Всё это время мы вместе с Бэлой и Куртисом работали по развёртыванию полевых биолабораторий и госпиталя, которые также решили приспособить под жильё.
И у меня, и у всех прочих, кто находился рядом, настроение в целом оптимистическое. Все убеждены, что трудности эти временные, до той поры, пока не прибудет помощь с Птолезы.
Что помощь всё-таки прибудет, я нисколько не сомневался, однако вот что странно. В течение дня я то и дело ловил себя на различных психологических состояниях, доселе мне незнакомых. С одной стороны, как я уже сказал, вера в благополучный исход, с другой – некое совершенно непривычное беспокойство, которое, поразмыслив, я окрестил страхом. Никогда раньше, признаться, я ничего похожего не испытывал, хотя и читал о подобном в книгах. Теперь же… Это было что-то совершенно иное, новое. И, признаться, я прислушивался к себе с некоторым интересом. Так, наверное, прислушивается к первым движениям младенца в утробе беременная женщина. Удивительно!
Тот же день. 22.18.
Ночи нет. Небо затянуто всё той же жёлто-туманной мглой. Ни единой звезды на нём не наблюдается.
В целом обстановка в городе спокойная. Прибыло около двух с половиной тысяч беженцев. Завтра ожидаем ещё около трёх. То, о чём говорили днём на стадионе, сообщается каждому. Никто не паникует. Все по-прежнему уверены – помощь близка.
Что же до меня, то я в этом уже не столь убеждён. И дело тут вот в чём. Помимо общих собраний, есть ещё и собрания локальные, точнее, заседания Штаба по борьбе с катастрофой. Я, между прочим, в его составе.
Вопросы, которые там обсуждаются, огласке пока что не предаются. На этом настоял Шлемов, опасавшийся лишних волнений.
К примеру, просидевшие целый день над расчётами Раковский, Черных и Савватий сообщили следующее:
1. Метрика пространственно-временного континуума на Кадаре изменена, и, следовательно, время течёт теперь совсем по другому, а именно – быстрее, чем во всей остальной вселенной, – примерно, в 18 с копейками раз. Это значит, что если у нас здесь проходит один месяц, то, к примеру, на Птолезе чуть немногим менее полутора суток. Следовательно, на быструю помощь рассчитывать не приходится.
2. Кроме того, расчёты однозначно показывают, что биополе по своей сути – образование неоднородное, крайне нестабильное, в нём то и дело должны образовываться этакие своеобразные блуждающие зоны, в которых энергетическая плотность будет превышать среднюю по планете в миллионы раз. И это при всём притом, что средняя плотность сама превышает планировавшуюся в миллионы раз. Черных назвал такие зоны циклонами. Что может происходить в эпицентрах циклонов, можно только догадываться. Свойства материи и пространства наверняка будут меняться мгновенно.
Один из таких циклонов должен пройти сегодня ночью всего в пятнадцати километрах юго-западнее нашего городка. Два часа назад профессор Черных с двумя ассистентами, взяв необходимую для исследований аппаратуру, отправились туда, чтобы понаблюдать за этим явлением в непосредственной близости.
5 июня. 8.23.
Сегодня утром я проснулся от криков. Кто-то шумно пробежал рядом с моим коттеджем.
Нервы у меня были натянуты даже во сне. Прыгнув в штаны и натягивая на ходу майку, я выбежал наружу. Мимо, возбуждённо галдя, пробежали ещё какие-то люди. Я успел схватить одного из них за руку. Это был худенький невысокий парень с лихорадочно, как мне показалось, блестевшими глазами.
– Что случилось? – спросил я у него.
– Там! Лес! – закричал он и, вырвавшись, убежал.
Я устремился следом.
На окраине уже толпилась масса народа. Стоял гул возбуждённых голосов. Все переговаривались и указывали пальцами в сторону горизонта. Я протолкался вперёд и остолбенел. Там, где раньше до самого горизонта тянулась покрытая высокой травой степь, теперь темнела полоска леса, и было уже до неё не более трёхсот метров. Разумеется, это был лес Шкляревского.
Все были потрясены. Никто раньше и помыслить не мог, что мюрзы, оказывается, умеют перемещаться. Должно быть, лес обосновался здесь прошедшей ночью.
Было видно, что в данный момент он не приближается, хотя в неподвижности деревья не стояли – всё время, словно бы от некоего волнения, пребывали в непрестанном шевелении. Стволы размеренно покачивались, ветви-щупальца то опускались вниз, то поднимались вверх, подрагивали время от времени, а то и сплетались друг с другом в единое целое, после чего расплетались обратно. В целом же всё это произвело на меня впечатление крайне неприятное. И, судя по всему, не только на меня.
Все были встревожены. Один только Реваз был настроен оптимистично. Он бегал среди людей и, успокаивая, говорил:
– Нет опасности! Нет опасности!
Никто ему, похоже, не верил. Я и сам, честно говоря, был встревожен. Очень уж у этого леса был, как мне показалось, угрожающий вид. С чего это он вдруг двинулся к нам? Стоял себе, стоял… Уж не отомстить ли нам задумал? За последствия проваленного эксперимента.
Мне как-то стало не по себе.
Впрочем, как бы там ни было, лес пока не приближался. Прибывший сюда Шлемов сразу же назначил несколько дежурных – смотреть, как мюрзы поведут себя дальше. Остальные, посудачив о том о сём, разошлись.
