Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том IV (СИ)
«Пригоден, поверь. В конце концов, и в шинели он не всю жизнь, а лишь последние месяцы».
«Допустим, меня ты уговорил. По старой дружбе. С Твириным-то справишься?»
«Справимся, — уверенно улыбнулся Скопцов. — Спасибо, Коля!»
Коленвал был совершенно убеждён, что «спасибо» это ещё ему аукнется, но Твирин с первого же дня его приятно удивил. Приходил вовремя, ни на что не жаловался, вопросы если и задавал, то по существу. Порядок в документах соблюдал, писал на редкость разборчиво, графики строить умел сам, обучать не пришлось. Пару раз даже находил за Коленвалом ошибки в расчётах — не серьёзные, а те, что у всех порой проскакивают. Коленвал спросил как-то, откуда у него такие таланты и на кой при талантах сдалась ему Академия, а потом казармы, но Твирин любопытство воспринял нервически.
Пил, правда, сильно, что было по нему весьма заметно, но если не на службе, то Коленвала это и не касалось. Зато его касалось, что курил Твирин несносные солдатские папиросы, от которых запросто можно без обоняния остаться, но эту проблему он решил быстро: велел Сюзанне закупить собственных папирос в два раза больше и каждое утро клал Твирину пачку на стол. В свободное время пусть плюёт на себя сколько угодно, а в присутствии Коленвала — нечего.
В присутствии Коленвала, как выясняется, действительность вообще гораздо краше, чем в его отсутствие. Сюзанна, Марианна и Анна, например, не позволяют себе романчики почитывать вместо работы, если работу контролирует Коленвал. Отпустишь поводья — и всё, как будто другие люди!
— Николий Вратович, — несмело постучалась Анна.
— Я же просил не беспокоить! — рявкнул Коленвал, втайне почти что наслаждаясь этой её несмелостью. Поделом.
Увольнять троицу своих обворожительных секретарей он, конечно, не станет, но подержит пока в строгости.
— Прелестница, il vous tyrannise! — раздалось из-за двери. — Давайте я сам рискну. Именем градоуправца Свободного Петерберга, Коля, открывай!
Коленвал, расслышав «прелестницу», помрачнел.
— Открыто, незачем голосить, как щипаный петух. Заходи.
Помрачнел и не преминул обратиться к исполняющему обязанности градоуправца на «ты» и «щипаным петухом», раз уж тот не стесняется любезничать с Коленваловыми секретарями.
— Je crois que ты ничего не смыслишь в петухах, — прозвякал шпорами Гныщевич; увы, выпад его не задел вовсе. — Ты же не видел петушиных боёв? Наверняка не видел, ты солидный человек из солидной семьи. Куда тебе оценивать кондиции петухов!
За Гныщевичем в кабинет тенью скользнул Плеть. Коленвала всегда забавляло, что не удавшийся ни ростом, ни комплекцией Гныщевич производит столько шума, а великан Плеть умеет становиться поистине тихим и неприметным.
В приёмной нарочито заливисто смеялась Марианна. Оробевшая Сюзанна заглянула уточнить, не нужно ли чего, но Гныщевич распорядился не мешать и, явно намекая на смех Марианны, отдельно попросил не расхолаживать его охрану. Над охраной этой Коленвал мысленно подтрунивал (не злиться же ему из-за Марианны): граф в чине градоуправца ходил при четвёрке солдат, а Гныщевич, став на днях исполняющим обязанности, потребовал себе дюжину! Так и вышагивает по городу, устраивая толчею на любой улице, куда свернёт.
— А ты ещё и пьянствуешь на службе! — брезгливо покосился Гныщевич на коньячный бокал. — У себя на заводе я бы тебя за это…
— Тяжёлый день, — огрызнулся Коленвал. — Я не указываю тебе, как вести себя там, где ты начальник, а ты не указывай мне.
— Я теперь везде начальник, — Гныщевич засверкал улыбкой, — sous le soleil.
— Ну уж прямо.
— Экий ты зануда, Коля! Нет бы порадоваться, что к тебе такая важная персона своими ногами дошла.
— Порадуюсь я, когда пойму, на кой она пожаловала, а пока обожду.
Плеть встал столбом у двери, будто он Гныщевичу не друг закадычный, а тоже охрана. Коленвал кивнул ему на софу, но вотще.
— Организуй мне поскорее людей для барона Репчинцева. Не на строительство, а на транспортировку паровых котлов из Катыжи. Турбины у него голландские, а котлы par principe катыжские. Найдутся у тебя желающие до Катыжи за сотню грифончиков прокатиться?
На стол перед Коленвалом легла бумага с запросом. Блуждая взглядом по строчкам, он всё не мог избавиться от чувства, что что-то тут не так. Сроки, количество, жалование…
— Думаю, найдутся. Хотя таких вакансий у нас ещё не было, за пределы города раньше одних солдат и отправляли… Погоди, а чего ж в Катыжь не солдат?
— А солдат мы не будем отвлекать от их новых jouets! — хмыкнул Гныщевич не менее брезгливо, чем на бокал коньяка минуту назад.
Брезгливости Коленвал не понял: наоборот, удачное же решение! Казармы всё ещё ломились от пленных, а потому кто-то придумал в честь открытия Петерберга окончательно распрощаться с прежними устоями и отправить солдат из города. Сколько-то, конечно, осталось — стеречь пленных, патрулировать улицы, но большую часть увели возводить некие укрепления неведомо где, едва ли не у финско-голландской границы. Или не укрепления (Коленвал не вникал), а такие же казармы, но вдали от города, чтобы всласть проводить себе учения да артиллерию испытывать.
После того, что лихие молодчики из Охраны Петерберга учинили по поводу листовки на двери, Коленвал их крепко невзлюбил, но и раньше армия, расквартированная вокруг города, казалась ему чем-то вроде петербержского врождённого уродства. И неудобства сплошные, и не избавишься, даже если усилия приложишь.
Впрочем, усилий революции, получается, вполне хватило для излечения. Вот и прекрасно.
— Слушай, а что это ты так носишься с этим Репчинцевым? Уж запрос-то с курьером можно было послать.
— Ратую за прогресс, Коля. Сплю и вижу центральную электрическую станцию. К тому же, — усмехнулся себе под нос Гныщевич, — у меня тебе подарок, не терпелось вручить. Постановление градоуправца Свободного Петерберга о расширении полномочий биржи! Будешь теперь весь Петерберг учить жизни. Я имею в виду, по вопросу организации трудового процесса: санитарные нормы, нормы безопасности, максимальная длительность рабочего дня, минимальная оплата… Ну и следить, чтобы никто не нарушал.
— Это ты своевременно — у меня как раз вышла сомнительная история со скотобойней на Пинеге… Но нельзя расширить полномочия, не расширяя штат, не реформируя…
— Так расширяй и реформируй! Денег дам, — Гныщевич широким жестом извлёк своё постановление, а потом ухватил из стопки на столе чистый лист. — Посчитаешь, сколько тебе нужно, — и сразу получишь. Nous paierons séance tenante! — хлопнул он по листу факсимильным штампом.
А факсимиле-то было графское.
— Не обидно щедроты чужой подписью заверять? — не удержался Коленвал.
— Какая есть, той и заверяю. Где твоя благодарность?
— Какая тут благодарность, если ты меня в открытую покупаешь? По-твоему, я не вижу, откуда вдруг интерес к расширению моих полномочий? Санитарные нормы, нормы безопасности — хочешь, чтобы я неугодные тебе предприятия душил?
Гныщевич резко поднялся с кресла. Что-то он сегодня для себя слишком быстро стервенеет, обыкновенно ничем же не проймёшь. Тоже день не задался?
— J’en ai ma dose! Думай, Коля, раз ты такой умный. Думай-думай, пиши в Управление письма. А чужую подпись на листе я тебе оставлю, потому что я-то как раз уже обо всём подумал.
— Ты перепутал, выход с другой стороны.
— А мне выход пока без надобности. Здесь ты Твирина неволишь? — взялся Гныщевич за ручку внутренней двери.
Коленвал так удивился, что сначала погрешил на свою глухоту и не успел воспротивиться наглому вторжению в кабинет, куда путь был заказан даже Сюзанне, Марианне и Анне. С другой стороны, Гныщевич исполняет обязанности градоуправца — не от него же петербержские амбиции таить!
— Господин Плеть, вы бы присели, — предложил Коленвал. — Коньяк, опять же, неплохой. Вы-то от спиртного, насколько я помню, не бегаете?
— Спасибо. Не бегаю, но всё же откажус’.
— Как скажете. Ваши солдаты из сопровождения мне дам не перепугают?
— Нет. В личную охрану градоуправца недисциплинированных не берут.
Коленвал ощутил некоторую неловкость. Плеть отвечал ему обыденно и приветливо, но отчего-то казалось, что постучись сейчас кто-нибудь из секретарей или пожелай Коленвал сам выйти в приёмную, он так же приветливо попросит пока потерпеть.
Казалось, что господин исполняющий обязанности градоуправца явился сюда не ради паровых котлов барона Репчинцева и даже не ради расширения полномочий биржи, а ради Твирина. И знать о том не полагается никому, включая его собственную охрану.
Коленвал терпеть не мог все эти интриги и тайны. К тому же работы у него по-прежнему оставалось немало. С учётом расширения полномочий — и побольше прежнего.
— С вашего позволения, я всё-таки займусь делами, — извинился Коленвал и погрузился в бумаги.
