Сергей Чекмаев - Либеральный Апокалипсис
— Ты ведь здорово рисковал…
Ее голос дрожал от нарастающего желания.
— Самую малость.
— А в чем смысл? В чем генеральный смысл?
— Если я примусь объяснять, мы сможем перейти к действиям очень и очень не сразу…
— А ты попробуй в двух словах…
Голос Мэри сделался призывно низким, грудным, объяснять ей ничего не хотелось. Но… ладно. Пусть будет такая игра: кто дольше вытерпит.
— Видишь ли, Мэри… Все животные равны между собой. А что такое люди? Да те же животные, только очень конкурентоспособные. В нас нет ничего особенного, ничего мистического. Ни бога, ни дьявола. Мы точно так же нуждаемся в пище, сне и маленьких порциях серотонина, как и они. Они равны между собой, а мы равны любому из них, поскольку ничем не отличаемся. Надо ли позволять убийство равных тебе созданий?
Мэри спрыгнула со стула, поцеловала его в шею, примерилась к губам и… отпрянула. Уолтер уперся ей ладонью в грудь, не подпуская к губам.
— Ничего не выйдет, милая.
— А? — Мэри посмотрела на него, как на «Титаник», добравшийся до гавани со всеми пассажирами на борту.
— Положительно, ничего не выйдет. А ну-ка пойдем со мной, и ты полюбуешься на себя в зеркало.
Он подвел ее к зеркалу и показал три больших коричневых пятна: на щеке, над соском и на нижней губе.
— Разве можно целоваться с такой чумазой девочкой.
Мэри глянула на него ошалело.
— Ты победил, Уолтер Перси. Но учти, если ты сейчас отправишь меня в душ, я разорву тебя на месте. Знаешь, что такое ирландский бокс?
— Ты со мной не справишься, милая. На одного меня двух тебя мало. Предлагаю компромисс: продлим игру еще немного. Я слизываю маленькие безобразия с тебя, а ты слизываешь то, что нашкодничала, с меня. Начинай с шеи. Не так быстро! Учти, пока мы меряемся силами, учтивейшая беседа продолжается. Поняла?
— Да, господин… О чем будем разговаривать? — Она присосалась к шее Уолтера.
— Ну, например, о твоем отце. Когда ты нас друг другу представила, он вел себя очень вежливо… Это что, засос? Мы иначе договаривались! Ты…
— М-м-м, — ответила Мэри, не отрываясь.
— А впрочем, ладно. Пусть будет засос. Так вот, он, разумеется, сказал, что видел спутника своей дочери иным, но поскольку ты имеешь право на все, что пожелаешь, то он рад познакомиться со знаменитым писателем… Стоп! Теперь я. И, кстати, кто тут знаменитый писатель?
Мэри отдышалась и рефлекторно поправила волосы.
— Ну, мне пришлось сказать: «Мой медвежонок — большая знаменитость и очень добродушный человек. Вреда от него ни мне, ни семье не будет, а одна только польза»… Милый, зря ты так стараешься со щекой. Щека — не шея, не та чувствительность. Давай-ка опять я.
Кажется, он начинает проигрывать. Пока — по очкам. Еще не все потеряно.
— Я, кстати, так и не понял, кто он такой. Какой-то большой предприниматель, связанный с банком Барклайс… Но что конкретно? Ай, это не честно! Мы договаривались слизывать, а не покусывать! Стоп, стоп, иначе я тебя сейчас дисквалифицирую! Балл долой.
Мэри улыбнулась ему, как святая епископальной церкви. Сама невинность!
— Медвежонок, из-за своего спортивного азарта ты многое потерял. Ладно, мой папа… Барклайс владеет пятью сотнями фирм в сорока странах. Так вот, мой папа — вроде короля ста шестидесяти компаний, действующих в Северной Европе. Или, если хочешь, вице-короля… Он контролирует финансовые потоки, снимает и набирает правительства, выступает как верховный арбитр в серьезных конфликтах, воюет с другими финансовыми домами… Ой! Так, теперь тебе балл долой. То, что ты делал, это, конечно, очень приятно, но целовал ты меня шоколадными губами выше соска, а теперь добрался точнехонько до него. Не годится, сэр рыцарь, обманывать прекрасную даму. Если бы ты не жульничал, я бы сейчас сдалась.
— А разве правительства не ставятся по закону, у них там избирательная систе… Ты победила, — хрипло резюмировал Уолтер, увлекая ее на кровать.
— То-то же. В наказание за упрямство ты получишь меня, только когда я отвечу на твой дурацкий вопрос. В Финляндии, Латвии, Эстонии, Польше, Люксембурге и Бельгии правительства ставит папа. В Голландии, Дании и Литве — с некоторыми оговорками, но тоже папа. Самая прочная власть — та, что не выставляет себя напоказ, почти невидимая… Чехию, Венгрию, Украину и Россию мы делим с другими финансовыми домами, там сложности. Только в Швеции с Норвегией, да еще в Белоруссии — местные кое-что решают сами. Пока… Ты должен был лежать, не двигаясь и покорно внимать мне, а ты… ты… ой… а ты проделываешь незаконные операции у меня внизу… Эй, я не договорила. Эй, я же победила, твое сопротивление сломлено. Эй… Ладно, ты тоже победил.
Папа выключился со всей своей Северной Европой.
Минут на сорок вообще все выключилось, кроме рук, губ и антигравитационного инструментария.
Потом они прикончили шампанское, а вместе с ним и фрукты. Мэри попросила его лечь рядом, обнять и полежать с ней, как с обычной девчонкой из рода эльфийских князей. Уже задремывая, она сказала:
— Знаешь, ты прав, Уолтер… насчет зверушек и нас. Всем нужны маленькие порции серотонина.
А лучше большие. Очень большие. Просто огромные! Я, например, получаю от тебя ураган серотонина… и чувствую себя счастливой зверюшкой.
— …Ты представляешь, Барри, я рассказал ей про животных. Ну, то, что нам с тобой отец говорил. И ей понравилось! Она сразу все приняла, ничуть не стала спорить.
— А? Отец? Не возьму в толк, о чем это ты.
— До чего же ты непонятливый, Барри! Вспомни: все животные равны между собой, а мы равны с ними, поскольку мы такие же животные…
Из трубки раздалось обидное всхрюкивание. Смех Барри это вообще большое испытание для психики окружающих. Иногда хочется взять его на лопату и отшвырнуть подальше…
— Что тебя так развеселило, Барри?
Ну вот! Второе всхрюкивание. И прозвучало оно гораздо обиднее первого. Первое могло быть случайностью. А второе — уж точно злонамеренное.
— Ты агрессивно ведешь себя в моем личном пространстве, Барри!
— Не обижайся. Просто ты ведешь себя как ребенок. Кошки иногда едят мышей, ты об этом знаешь, я полагаю? Сначала играют с ними. Ласково покусывают. А уж потом… Все животные, конечно же, равны, но некоторые…
Уолтер перебил его:
— Может, ты уймешься, наконец, со своими поучениями? У меня все мысли о другом. Ты только представь себе: завтра она везет меня в замок Рэдчэпел. Собственный замок отца принцессы, а стало быть, королевский, Барри. И вот я туда приеду, а на полу — медвежья шкура, а на стенах — головы лосей. Или, еще того хлеще, пригласят поучаствовать в тайной охоте на лис… Это ж замок, Барри. Там должны быть шкуры и головы. Как мне себя вести? Я очень переживаю, Барри…
В трубке откашлялись перед произнесением торжественных слов. Барри любил сказать что-нибудь торжественное.
— Существуют вещи, по поводу которых у честного человека двух мнений быть не может. Ты не должен мириться с подобными безобразиями даже ради своей любви.
Ответом ему был протяжный вздох и негромкое всхлипывание.
В тот вечер Уолтер никак не мог насытиться ею. После первого раза он утомленно лежал на ковре, рядом с разгромленной постелью, пил виски и старался понять: хватит ли его на второй заход? И если да, то в какой момент надо перестать надираться? Прямо сейчас? Нет, не годится. Ему слишком хорошо, чтобы отказываться от трети стакана ради мечты о еще более блистательном будущем.
Мэри сидела на нем, пила то же самое и беспричинно хихикала точь-в-точь как он сам. Легкая женщина, сущая пушинка. Он — шесть футов и два дюйма поверженной плоти, безжалостно давящей на ковер всем своим центнером, и она — птичка, невесомое райское создание весом в полтора ланча.
Сначала она пыталась объяснить Уолтеру, до чего же его тут ценят и уважают — даже шкуру медвежью заменили ковром, снисходя к его убеждениям. И Уолтер на мгновение захотел попробовать, приятно ли будет голой заднице от медвежьей шкуры… судя по легкой ностальгии на рожице ее птички, отличная была шкура… но лежать на биологической одежде убитого животного было бы, разумеется, стыдно… нет, никуда не годится… о чем это ты, милая? А? Не о шкуре уже? Уже о другом разговор? Хи-хи-хи… Нуда, если бы как в Дюнкерке, то мы бы точно поехали за новой бутылкой и точно убили бы машину по второму разу… А? Просто позвать? Кого? И принесут нам виски? Хи-хи-хи… Отличная идея. Только она не годится совершенно, милая… То есть она только по внешень… по вншев… по внешней видимости хорошая идея, а по внутренности она… у-у-у… просто никуда. А? Да почему-почему… ты сидишь на мне, я лежу под тобой, а пришлось бы… пришлось бы, я говорю, расцепиться… нам… вывод какой? А какой тут вывод… никакого вывода. Просто мне с тобой так хоршо… Жутко хорошо. А? Ты чего ты… это… Хи-хи-хи… Чего?
