Андрей Валентинов - Нуар
— Учту, Родион. Напугать вы меня не смогли, но, скажем так, очень удивили. Не знаю, что и думать. Для ангела-хранителя вы слишком молоды, а для посланца Смерти — слишком симпатичны. С точки зрения же материализма все это мистика и игра воображения. Ну, вы оставайтесь, а я, пожалуй, рискну. Я не самоубийца, но там, во дворе, двое раненых…
Воды Реки уносили ее, мерный торжествующий плеск стал походить на хохот, а я, бессильный и проигравший, стоял на покрытом грязью берегу. Иначе и быть не может, словом Историю не остановить.
— Нет, Люсик, вы никуда не пойдете!
Я выстрелил…
Она упала сразу. Пуля вошла чуть ниже колена, именно туда, куда я прицелился. Промахнуться с двух метров мудрено. Оставалось подтащить раненую ближе к стене, положить ей под руку сумку с красным крестом и позвать на помощь.
Воды Реки с негромким плеском расступились, освобождая путь. Поток вздыбился, ударил в берега, сомкнулся за спиной.
Оборачиваться я не стал.
Общий план. Эль-Джадира.
Январь 1945 года.
Спрятав пистолет в кобуру, он взял рюмку, плеснул коньяку. Прополоскал рот, выпил, налил еще. Голова оставалось ясной, лишь в ушах зазвонили легкие хрустальные колокольцы. Следовало поспать, хотя бы пару часов, но Ричард Грай, когда-то бывший Родионом Гравицким, не спешил прощаться с уходящей ночью. Он все-таки прорвался. Воды Реки, обернувшиеся бескрайним черным океаном, оказались нежданно милостивыми. Может, на чашку его весов легла пуля из старого «нагана», сдвинувшая-таки Историю с единственно верной дороги.
Год назад Люсик Лисинова была жива и здорова. «Известия» напечатали отрывок из ее воспоминаний об октябрьских боях в Москве. Слог был скучен, сюжет же строго следовал рамкам «Краткого курса». Эпизод на Остоженке тоже нашел свое законное место. Старая большевичка поведала читателям о том, как спасенный ею из-под огня юнкер сперва угрожал оружием, требуя отречения от великих идей Ленина-Сталина, а затем выстрелил в упор. Пулю извлекли, рану залечили, но с тех пор Люсик Артемьевна не расстается с тростью. Все было ожидаемо и правильно, если бы не одна фраза. «Я не сержусь на этого молодого человека, — писала бывший секретарь Замоскворецкого ВРК. — Мне кажется, в ту минуту ему было страшнее, чем мне».
Прочитав статью, Ричард Грай впервые за много лет пожалел, что под рукой нет компьютера с прямым выходом в Сеть. В ноябре 1917-го он, сам того не желая, поставил опыт in anima vili на живом теле Истории. Пуля из «нагана» образовала классическую «склейку» — изменение, затронувшее этот мир, но способное повлиять и на остальные ответвления Мультиверса. В реальности, где он мог включить компьютер, Люсик погибла 1 ноября 1917 года. Этот факт никуда не денется, но еле различимые трещины все равно расколют неизменную твердь бытия. Кто-то упомянет в мемуарах, как навещал раненую в Первой Градской больнице, ее имя промелькнет в случайном документе середины 1930-х, в провинциальном архиве обнаружится тот самый номер «Известий». Дотошные комментаторы отметят ошибки и нелепости, сумев их вполне правдоподобно объяснить. Но может случиться и так, что этот маленький камешек вызовет целую лавину. Трещины разойдутся вглубь и вширь, меняя привычное пространство, начнется «стягивание», коллапс…
Ричард Грай отогнал от себя чужие мысли из чужого мира. Его нынешняя Реальность конкретна и проста. Тихая гостиница, портфель на столе, полупустая рюмка, близкий зимний рассвет…
Он достал из портфеля два небольших свертка, каждый размером с ладонь. Развернул бумагу, пересчитал вприглядку. Франки отдельно, отдельно — американские доллары. Не слишком много, но на несколько месяцев должно хватить. Пройдоха Деметриос наверняка брал свертки в руку, прощупывал, может, даже тыкался носом. Но развернуть так и не решился. В серо-черном мире к деньгам, своим и чужим, относятся слишком серьезно, раскрашенные бумажки с мертвыми президентами вполне заменяют столь редкие здесь высокие идеи. Спорить с этим трудно, да и незачем. Никакие идеи, никакие идеалы не позволят, скажем, купить танк. А без танка идеи не слишком убедительны.
Тонкая картонная папка, короткий карандашный росчерк: «№7.1943 год, июль». Бывший штабс-капитан улыбнулся, развязал тесемки…
Есть! Вчетверо сложенный номер «Красной Звезды». Газета прошла через несколько рук, сверху, над заголовком, чернильная надпись. Английский ли, немецкий — не разберешь.
То, что он искал, было на третьей странице. Две фотографии, нужная — верхняя.
…Сельская улица, несколько усталых женщин, кто-то уже успел принести цветы. Село только что освободили, радость и слезы — впереди. А вот и танк с открытым люком, откуда выглядывает кто-то веселый в шлемофоне. Остальные сидят на броне, тот, который слева, машет рукой фотографу. И белая надпись на башне, буквы неровные, первые выше, остальные словно пригнулись.
«Касабланка».
Ричард Грай, личный представитель генерала Жиро, получил газету перед самым отъездом на Корсику и счел ее доброй приметой. Когда после короткого боя был взят Аяччо, он представил, что «Касабланка» стоит прямо у старого особняка, где родился будущий Император. Веселый танкист в шлемофоне выглядывает из люка, остальные разместились на броне…
Газета вновь исчезла в папке. Подумав немного, бывший штабс-капитан извлек из портфеля все остальное — такие же папки, но только заметно толще. На каждой — номер и дата, тесемки завязаны бантиком. Полный порядок! Уезжая, он безжалостно перешерстил накопившийся за несколько лет архив. Камин горел всю ночь. В папках — небольшой остаток.
Человек протер ладонью глаза, решив, что все прочее можно отложить на завтра. Разве что открыть еще одну папку, самую толстую, помеченную «№1». Но перед этим раздеться, пододвинуть ближе настольную лампу.
…Успокоиться, несколько раз глубоко вздохнуть.
В папке с номером «1» лежали гравюры, черно-белые, на плотном картоне. Поверх каждой — тонкая папиросная бумага. Рука ухватила первую попавшуюся, из самой середины. Легкий шелест… Рисунок…
Об этих гравюрах Ричард Грай вспомнил еще на палубе «Текоры», глядя на черное холодное море. Тогда о них думалось с легким отвращением. Он и так спит, не имея сил проснуться. Сон во сне — это уже чересчур. Но теперь картонные листы внезапно представились маленькими занавешенными окошками, ведущими в недоступный Мультиверс, бесконечную ветвящуюся Вселенную. Конечно, за тонкой папиросной бумагой нет ничего, кроме аккуратных черных линий. Но если посмотреть на них перед сном — внимательно, не отводя взгляд, стараясь дышать как можно тише…
…Руины башни на холме, высокие деревья у подножия. Чуть дальше река, лодки, небольшой мостик. За рекой густая стена леса, подступившая к самой воде.
Облака — легкие, еле различимые.
Песня? Значит, сон уже где-то рядом. Интересно, получится ли?
Крупный план. Эль-Джадира.
Январь 1945 года. Сон.
Подбежать к дереву, подпрыгнуть, ухватиться за нижнюю ветку. Подтянуться.
Есть!
Теперь животом прямо на черную старую кору, приподняться на руках. Куда лицом? Замок налево, направо река… Налево!
Готово. Оседлал!
Достать папиросы… Стоп! Какие папиросы, я же не курю! Курит скучный пожилой дядька, который наконец-то догадался поглядеть на картинку. А когда тебе… Пятнадцать? Шестнадцать? Самое время вспомнить, что курить вредно. И зачем? Воздух и без того вкусный, никакой коньяк не нужен. В обычном сне на воздух внимание не обращаешь, не до того. Там всегда проблемы, а главное, сам себе не хозяин. Сплошное подсознание, никакого удовольствия.
То ли дело здесь. Здорово!
Вот она, башня! Темный старый камень, обломки зубцов на вершине, пустые темные окна. Похожа на… Ни на что не похожа, на все башни-руины сразу и ни на одну конкретно. Придумали — и нарисовали.
Наблюдение номер раз: сработало, причем почти сразу. И даже коньяк не помешал, хотя в дальнейшем следует избегать. Это, стало быть, два. И три… Контроль полный, вполне себя осознаю, в общем, классический «сонный» файл, только не компьютерный jpg, а гравюра на картоне. О таких раньше приходилось только читать, потому как стоили дорого, а продавались лишь в одном интернет-магазине, причем без всякой гарантии доставки.
А что за холмом? Скорее всего, ничего, одна видимость. Пространство в таких файлах невелико, оно и не требуется. Побегать, на травке поваляться, в речку прыгнуть… Хороший сон — хороший день. Именно такой был когда-то слоган, его чуть ли не сам Джимми-Джон придумал…
Выше! Вот и веточка в самый раз. Подтянуться… На грудь, на живот…
Сели!
За холмом село. Или городок, дома во всяком случае кирпичные и чуть ли не в два этажа. Надеюсь, мой дядька не забудет и завтра посмотреть на гравюру, тогда можно и прогуляться, местную архитектуру изучить. Если это просто видимость, задник на сцене, то что-то станет обязательно мешать. Забавные они, «сонные» файлы, простые до невозможности. Поэтому, наверно, и не пошли, так сказать, в народ. Вот «машина снов» размером с плазменный телевизор, это да, внушает. Японцы придумали, фирма вроде бы «Takara». Может, и сейчас выпускают, улучшенного качества, со стереозвуком и генератором запахов. А зачем? А для солидности. Как говорится, «візьмешь в руки, маєшь вещь».
