Дмитрий Леонтьев - Роса в аду
— Попросите у нее прощения, — сказал священник.
— За что? — удивился я. — Можно подумать, что я ее чем-то обидел. Это нормальное человеческое желание, еще со времен Адама и Евы… Все она понимает… Извиняться еще…
— Попросите у нее прощения, — повторил священник, чуть улыбнувшись уголками губ.
— Подарите ей цветы, — предложил писатель.
— Цветы?! Это же трава. Символ — не более. Умные люди прекрасно это понимают и обходятся без этого сена… Она умная девушка, вряд ли ей нужны устаревшие символы…
— Подарите ей цветы, — сказал писатель. — Те, которые похожи на нее. Когда не знаешь, какие цветы любит девушка, всегда надо дарить те, на которые она похожа. Вы представьте, с каким цветком она у вас ассоциируется, и подарите ей целый букет… Подарите ей цветы.
— Замри же, наконец! — попросил я отражение, всматриваясь в зеркало. — Из-за твоих ужимок я не могу сосредоточиться. Мало того, что я чувствую себя идиотом, так я еще и вижу его в зеркале… Как я смотрюсь со стороны?
— Отлично, — заверило отражение. — Несколько необычно, но весьма неплохо… Честное слово.
Я с сомнением посмотрел на свой наряд. Черные джинсы, белый пушистый свитер и черная кожаная куртка. Так я одевался впервые. Обычно я предпочитал "строгий" стиль.
— А прическа?
— Как ты думаешь, что я скажу, если я сам ее и укладывал? — обиделся призрак.
— Мне кажется, морщинок возле глаз накопилось слишком много… Может, убрать?
— Не стоит. Так твои глаза выглядят живыми. Когда я просто всматриваюсь в твои глаза, у меня по спине начинают струиться ручейки из мурашек.
— И все-то меня любят, — проворчал я. — И все-то говорят мне комплименты… Ты же плоский, откуда у тебя спина? И тем более какие-то "мурашки"?
— Не знаю, — развел руками призрак. — Но когда ты на меня сердишься, они бегают…
Я недоверчиво хмыкнул, взял со стола огромный букет алых роз и сбрызнул их водой из флакона.
— Пусть выглядят так, словно на лепестках задержалась роса, — решил я. — Маленькие, сверкающие капли росы на ярких, пылающих лепестках роз… Я не смог придумать, на какой цветок она похожа… Она несравнима даже с цветами. Но почему-то у меня перед глазами стояли огромные, пламенеющие розы, на полыхающих лепестках которых сверкала роса… Я не слишком глупо выгляжу'?
— Ты не можешь выглядеть глупо, повелитель.
— Просить прощения всегда глупо. В жизни этого не делал. Боюсь, что язык не повернется…
— Но это же "не взаправду"? Понарошку… Чтобы достичь цели. А цель, как известно, оправдывает средства… Я вздохнул и, промолчав, вышел из квартиры.
Когда, выходя из подъезда, она увидела меня, по ее лицу скользнула тень досады.
— Прости, — сказал я, доставая из-за спины букет и протягивая ей. — Со мной что-то случилось… Какое-то помрачнение… Поверь, я не хотел тебя обидеть. Честно, совсем не хотел…
Она посмотрела мне в глаза и робко приняла из моих рук букет.
— Красивый…
Я лишь кивнул.
— Мне давно не дарили цветы… Просто так…
— И это тоже не "просто так", — вздохнул я. — Я хотел скрыть этим букетом свои слова… Тогда, на пороге… А теперь мне хочется, чтоб этого случая не было вовсе, и я действительно подарил тебе эти цветы просто так…
— Я у многих вызываю такую реакцию, — грустно сказала она. — Проводишь меня до работы?
Я пошел рядом с ней, стараясь приспособиться к такту ее шагов.
— Честно говоря, я и про цветы не сам догадался, — зачем-то признался я. — Видишь ли, я не очень хорошо понимаю все эти условности. Я привык к другому… Я всю жизнь живу по другим законам. Но мне очень хотелось бы, чтоб ты… чтоб ты не думала обо мне плохо. Видишь, какой парадокс: я весь — сплошное зло, а чтоб ты это видела, я не хочу.
— В человеке не может быть только зло, — сказала она — всегда есть что-то хорошее. Просто нужно это отыскать в себе.
— Зачем? Это мешает жить. Поверь мне, я это знаю. У меня более чем достаточный опыт, чтобы с уверенностью заявить: добро мешает жить в этом мире. Оно ничего не дает. Ни тому, кто его несет, ни тем, кому оно предназначено. Оно непонятно, смешно и опасно. Если его мало, ты его стесняешься, если чуть больше — над ним смеются, если много — за него убивают.
— Ты говоришь о добре, словно это нечто существенное, что можно измерить в мерках… А вот ты подарил мне эти цветы, и хотя я не знаю, сколько добрых побуждений было в твоих стремлениях, но мне приятно. Почему-то немного грустно, и приятно…
— А мне неловко, — признался я. — Я еще никогда не дарил цветы.
— Почему?
Я задумался.
— Наверное, никто не стоил того, чтобы я дарил цветы.
— Наверное, ты считал, что никто не стоил этого, — поправила она.
— Нет, — сказал я жестко. — Не стоили. До сей поры как-то и без этого обходилось… Если на одну чашу весов падала норковая шуба, а на другую — цветы, то цветы проигрывали.
— Ты столь богат, что можешь это себе позволить?
— Мне принадлежат все богатства мира.
— Это и определило критерий твоей оценки ценностей.
— Разве норка не достаточная награда за поцелуй? — улыбнулся я.
— Поцелуй — награда за норку. Она обязывает к этой награде. И знаешь, мне кажется, что это не награда, а плата. Ты покупал их. А давали тебе что-нибудь просто так?
— Да, — кивнул я. — Но это было очень давно. Когда-то я был куда более интересен и могуществен, нежели сейчас. Могуществен не властью, а сам по себе. Я легко заинтриговывал женщин. Я дрался за право провести с ними вечер на дуэлях и читал ночами стихи под их балконами, я похищал их, преодолевая сотни преград и препятствий, я начинал ради них войны и открывал страны, свергал королей и менял религии. А потом я понял, что есть пути куда более простые. И незачем усложнять путь к ним. Скорее всего, я делал это не ради них, а ради своего отношения к ним. Они того не стоили. Они всегда предавали. Я не знаю верных и умных женщин. Я их не встречал.
— Тебе не повезло. Или ты не искал.
— Искал, — сказал я. — Только потом мне стало скучно. Они слились в моей памяти в одну сплошную вереницу одинаковых лиц, одинаковых губ, одинаковых тел, одинаковых помыслов… Я всегда заранее знал, что они хотят, что думают и что скажут… Извини, я не должен был всего этого говорить. Я опять обижаю тебя.
— Я не обиделась. Я надеюсь, что это относится не к женщинам, а только к твоему отношению к ним… Неужели ты не встречал ни одной, которая вызвала бы твое уважение?
— Лет две…
Я едва не назвал настоящую цифру, но вовремя спохватился и поправился:
— Лет двенадцать назад я знал одну девушку, которая меня заинтересовала. Но она влюбилась в военного, вышла за него замуж и уехала за ним в Сибирь. Невероятной красоты женщина была… И не только телесной красотой…
— Но все же ты знал одну женщину, достойную уважения, — улыбнулась она. — Значит, они есть. Нужно искать. Для каждого человека есть только его пара, а если соединять жизнь с "чужой половинкой", счастлив не будешь… Тот военный оказался счастливчиком. Он нашел свою "половину". Ему выпал редкий шанс, и он сумел разглядеть его среди быта жизни…
— Через пять лет он спился, — глухо сказал я. — Маленький гарнизон, никаких перспектив, низкое жалование… Ей изрядно досталось от него, но два маленьких ребенка не давали ей возможности уйти. Подобная жизнь быстро превратила ее в старуху. Забитую, забывшую, что такое радость жизни, испуганно вздрагивающую каждый раз, как он приходил домой. Ты знаешь, как влияет на человека мысль о бесперспективности, нищете, собственной убогости? Через семь лет он погиб в пьяной кабацкой драке. А она… Она дожила там свой век… Вот и вся сказка.
— Ты говорил, что это было двенадцать лет назад… Ты придумал эту историю?
— Придумал, — легко согласился я. — Это была неудачная сказка. Забудем про нее. И вообще, я веду себя несколько странно. Пришел извиняться, а начал с обвинения всего женского пола. Я вообще страшный ворчун. Зануда и ворчун. Мне всегда всего мало. Все хочется иначе, по-другому… А есть — как есть, и становится только хуже, вот характер и портится.
— Займись чем-нибудь. У каждого человека есть тот талант, который у него больше, чем у других, надо только отыскать его в себе. Научись чему-нибудь. Это же так интересно: стремиться стать в чем-то первым, надеяться на что-то, жить, работать, творить…
— А я все умею, — грустно признался я. — У меня было время научиться.
— Но творчество позволяет идти дальше. Оно не ограничивается рамками. Раз у тебя такой большой опыт, то анализируй его, вырази свою точку зрения, создай нечто такое, что…
— Для этого нужно иметь настрой. Состояние души, если угодно. Да и зачем? Для чего? Если писатель, закончив книгу, сжигает ее, композитор уничтожает ноты только что сотворенной музыки, а скульптор зарывает свое создание в землю — это не творцы. Они делают это ради людей. Ради идеи. Ради красоты… А я не люблю людей.
