Джон Гальт - День, когда доллар умрёт
24 февраля 2010 18:10, восточное время
Дорога становилась всё хуже и хуже. Тихо, почти цепенея от ужаса, Сэнди заговорила: «Мама», — она очень любила начинать так разговоры и письма к ней, — «Мне становится страшно. Дороги быстро покрываются льдом, а вокруг так темно. Как думаешь, Том не спит, ждёт нас?» Лилан поняла, чего она боится, когда град всё сильнее и сильнее начал стучать по дороге и по крыше их автомобиля — типичная ситуация для тёмных февральских ночей на севере Джорджии. «Сэнди, дорогая, если ты сконцентрируешься на дороге, я обещаю беспокоиться за двоих. С твоего позволения, закурю Кэмэл».
Она знала, что эта короткая фраза расстроит дочь, но всё равно достала из сумочки короткую сигарету без фильтра и приоткрыла окно, на секунду впустив в машину порыв холодного воздуха. Её старый добрый «Ронсон»[35], её последняя любовь покинула свой карман, чтобы зажечь лучиной её сигарету. Сладковатый запах табака растёкся по салону, заставив Сэнди закашлять и громко высказать своей маме: «Мам! Почему это сейчас надо делать? Мне сконцентрироваться надо!» Лилиан подавилась дымом и проговорила сквозь кашель и смех: «Вот видишь. Ты не всё своё внимание уделяешь дороге. Давай-ка, доставь нас с тобой до дома, а я буду наслаждаться своими запасами, которые я скопила за долгие годы. Этой сигарете примерно три года, и чёрт меня возьми, если я её затушу, чтобы уважить твою политкорректную задницу. А теперь послушай маму, сконцентрируйся на дороге и вези нас к себе домой!»
Сэнди ничего не оставалось, кроме как приоткрыть окно и улыбнуться. «Мам, я тебя люблю», — пробормотала она и поставила компакт-диск с концертной версией песни «Интересно, как утекает сквозь пальцы время» Вилли Нельсона. В это время её мать наслаждалась моментом, который вполне возможно, скоро покажется многим другим людям роскошью. Доехав до своего района, Сэнди отметила, что старая улица выглядит страшновато — из-за того, что отключили электричество (этот факт её совсем не удивил). «Мам, прости, что я не сразу за тобой поехала. Мне показалось, что тебе нужна наша помощь, а выходит, что помощь нужна нам», — глубоко вздохнув, сказала Сэнди, сбрасывая скорость ниже десяти миль в час и молясь о том, чтобы джип не съехал с дороги. «Сэнди, дорогая, я тут скорее для того, чтобы тебя научить. А ну-ка полегче с педалью газа пока мы пытаемся проехать через это дерьмо. Я хочу доехать до дома в целости и сохранности», — ответила мать. Сэнди слегка улыбнулась. Затем, когда она поворачивала на подъездную дорогу к дому, ей на глаза попался почтовый ящик, который она так хорошо знала, и счастье уступило место тревоге. «Мама, что-то не так», — прошептала Сэнди. На фасадном окне красовалась большая трещина, будто кто-то кидал в него что-то тяжёлое. Кроме того, в доме не горели огни, будто её муж сбежал. Лилиан полезла в сумку, но в это время Сэнди сказала: «Давай-ка я посмотрю, что с дверью, мам». И не успев услышать просьбу Лилиан подождать, она вышла из машины на обледенелую дорожку и медленно пошла к входной двери.
Пока дочь открывала входную дверь, Лилиан держала руку в сумке, с одной стороны моля Бога, чтобы ей не пришлось действовать, а с другой надеясь, что в доме Сэнди всё было нормально. Открыв входную дверь, Сэнди поколебалась и крикнула: «Том, Том, ты дома?» Она чуть не закричала, когда ей в лицо ударил луч фонаря и откуда-то раздался искажённый до неузнаваемости голос: «Ми-иллая, д-детчка, это ты?» Страх и облегчение Сэнди мгновенно уступили место ярости — они хлопнула дверью и начала кричать, совершенно забыв про мать, сидевшую в джипе на подъездной дорожке: «Ты тупой идиот! Только не говори мне, что ты пьян! Не может быть! Я тебя предупреждала! Я говорила, что будет, если ты ещё хоть раз напьёшься! Я просила тебя не сдаваться! Ну почему?! Почему?! Почему?! Ты нам сейчас нужен как никогда. И всё равно, будучи единственным мужиком в доме, ты можешь думать только о…», — она сделала паузу, рыдая в рукав своей куртки: «Да как ты смеешь! Мир разваливается на куски, ты нам нужен, а у тебя напрочь съехала крыша. Том, Боже мой, ты нам сейчас нужен как никогда, однако ты продаёшь нашу туалетную бумагу и оставляешь нас с мамой одних тем, что напиваешься в слюни! Будь ты проклят!»
Том запнулся, бедняга чуть не плакал. «Милая, мне очень жаль, правда», — пробормотал он и выпалил: «Я думал, что ты погибла, ты ведь не звонила совсем. Пожалуйста, детка, прости меня, я идиот, я знаю, я знаю, знаю…», — пока он говорил, спотыкнулся и упал на колени, было похоже, что он умоляет простить его, а Сэнди пялилась на темневший вверх потолок, будто бы придумывая для него наказание. Тут вошла её мать, затушила кэмэл о рыдающую голову Тома, и похлопала его по лбу чем-то металлическим и холодным. Сэнди едва сдерживала смех. «Мама, пожалуйста, не стреляйте в меня!», — громко закричал пьянчуга. «Поднимайся, парень!» — сказала Лилиан, со смехом показывая ему фонарик-брелок и бросая в сторону окурок сигареты. «Если это не привело в чувство твою жалкую задницу, то я не знаю… Вам пора повзрослеть, мистер, и сегодня ночью я вам это устрою, обещаю, СЭР!» — сказала Лилиан тем авторитарным голосом, которым могут говорить только бабушки. «Да, мэм», — на большее Тома не хватило, он был вовсю занят сбором снега с порожка, чтобы охладить ожог, который оставила на его макушке сигарета. Сэнди наконец-то смогла выдохнуть. Наконец-то кто-то взял бразды правления в свои руки на время всего этого беспорядка, и возможно, они смогут всё это пережить.
По крайней мере, они так думали.
25 февраля 2010 4:00, центральное время
Майк сгорбился в кабине грузовика, стараясь, чтобы никто не заметил, как он передёргивает затвор пистолета, чтобы убедиться, что он всё ещё заряжён — тем самым он пытался хоть немного облегчить тяжесть на душе. «Бип, бип, бип, грузовик 1024, сдавайте задом к двери номер 18», — после этого сообщения Майку пришлось сделать нелёгкий выбор. Стоило ли рвануть к воротам, сделав ставку на то, что охранники плохо стреляют и рискнуть жизнью за груз мороженой свинины? Майк в течение минуты, как следует, взвешивал ситуацию: с одной стороны, будучи владельцем грузовика, он отвечал за груз, но с другой стороны, он подумал: «А что они со мной сделают, засудят подпольным судом?» Он посмотрел на фотографию, устроившуюся на приборной панели. На ней красовался молодой и привлекательный солдат со своей девушкой (на тот момент, в 1972 году, она ещё не была его женой). Затем он посмотрел на свою руку и вспомнил про татуировку, которую ему сделали в 1971 году в Сайгоне. Она гласила: «Живой домой в 75-ом». Тут он усмехнулся, вспомнив то времечко на пляже во время инцидента с «Маягезом»[36], ныне превратившемся в отдалённое воспоминание в истории Америки.
«Сдаю назад», — ответил он. «Не вижу смысла подыхать за чёртовых мёртвых свиней, если в своё время не подох за чёртовых моряков», — прошептал он под нос. Майк вернул пистолет в карман для карт на водительской двери и спокойно включил заднюю скорость, сдавая к двери, на которую ему указали. Майк надел перчатки, сразу почувствовав, как вспотели руки, и выпрыгнул из грузовика. Затем он, не торопясь, застегнул все пуговицы на маске своей куртки, чтобы оставить на двадцатипятиградусном морозе только глаза. «1024-ый!», — раздался крик, — «Какого чёрта ты делаешь?» Майк остановился, положил руку на карман двери, нащупывая пистолет, посмотрел наверх и криком же ответил: «Я открываю свои чёртовы двери, что ещё я могу делать?» Однако когда он увидел на погрузочной платформе двух вооружённых АР-15 людей, он остановился. Контролёр прокричал: «Лезь назад в кабину, мы сами справимся. Когда я скажу, сдавай к платформе». Майк поклонился, показывая что понял и поплёлся к грузовику, медленно пробираясь через свежий слой снега.
С громким «БУМ!» прицеп ударился о погрузочную платформу, и теперь, подумал Майк, разгрузка была делом времени. И тут он понял нечто важное, он так никому и не отдал документы на груз. Когда к его двери подошёл охранник, Майк задумался о дальнейших действиях. Он медленно открыл дверь, в то время, как охранник привёл ружьё в боевую готовность, будто бы Майк представлял неминуемую угрозу. «Эй, охрана!», — крикнул Майк, — «Бумаги всё ещё у меня!» Охранник кивнул, убрал палец с курка и кивнул Майку, чтобы тот подошёл. «Прошу у вас прощения, сэр», — сказал он Майку, — «Так холодно, что у меня крыша едет. Документы проверят позже. ФЕМА нас ужасно торопит». Майк решил, что с этим парнем можно было бы поболтать, и завёл беседу, пока охранник парафировал документы. «Сколько ты уже служишь в „Блэкуотёр“?», — спросил Майк.
«Сэр, я работаю в Зи уже три месяца[37], с тех пор, как вернулся из Ирака. Нас так уже давно не называли. С чего вы взяли, что мы всё ещё связаны с этим старым названием?», — нервно спросил двадцати-с-чем-то-летний парень, чьи пальцы подрагивали на рукоятке автомата. «Да просто интересно, когда мы сюда ехали, один из охранников показал мне старое удостоверение „Блэкуотёр“, вот я и подумал, а что происходит-то. Я за последние пять лет, с тех пор, как начал работать в этой компании водителем, не встречал бывших служивых», — ответил Майк, пытаясь сохранять спокойствие, не смотря на стучавшие зубы. «О, я понимаю. Не сочтите за наглость, но где вы служили, сэр?», — с уважением спросил молодой охранник. «Вьетнам, Вьетнам, Вьетнам, Камбоджа, Корея и Иран», — авторитетно ответил Майк. «Я был в небе над этим мразями, когда нас отозвал из страны Картер. Благодари Бога за то, что тебе не довелось пройти через что-нибудь подобное», — сказав это, Майк уставился в снег, почти чувствуя стыд. «Сэр, мы уважаем тех, кто служит, но не всегда тех, кто руководит», — сказал молодой охранник. После этого он жестом приказал Майку вернуться в кабину и крикнул, направляясь к погрузочной платформе: «Всё разгружено, сэр, спасибо за то, что вы нам помогли!» Майк кивнул, отъехал от платформы и услышал, как хлопают двери его прицепа. Любительское радио протрещало: «Для выезда проследуйте к четвёртым воротам на юго-восточном углу». Майк подтвердил приём и поехал за другим грузовиком к будке охраны. Когда он к ней подъехал, один из охранников жестом его остановил и подошёл, чтобы поговорить. Майк открыл окно.
