Макс Фрай - О любви и смерти (сборник)
Вскочила, когда за окном начало не синеть даже, еще только сереть. Привычно, на автопилоте подбросила в печку дров, накинула поверх пижамы куртку, набила карманы яблоками, сунула ноги в дежурные кроксы, несущие вахту у ведущей в сад двери. Переступила порог и ахнула, обнаружив, что стоит по колено в тумане, белом, густом как молочный кисель, не ползущем, не стелящемся даже, а натурально текущем по земле, во все стороны одновременно, как множество весенних талых ручьев.
Какое-то время стояла, забыв не только зачем вышла в сад, но и собственное имя, вообще все на свете забыв, вдыхала аромат печного дыма, смотрела, как ручьи тумана плавно огибают клумбу белых безвременников, вот уж правда, чем не призраки крокусов, отцветших как раз в апреле, все сходится, господи боже, вполне можно было обойтись без этой глупой пластмассовой стрекозы.
Но если уж стрекоза есть, ладно, пусть будет.
С трудом заставила себя подойти к сливе – туман тек в противоположном направлении, к забору и дальше, на улицу, трудно было идти против его воли, но дело есть дело, пришлось. Ухватилась за толстую сухую ветку, которую давным-давно надо было спилить, да руки не доходили. Сказала дереву вслух: «Держи меня, не давай туману меня унести». Дура дурой, Господи. Но очень счастливая дура, это да.
Кое-как прикрепила пластмассовую стрекозу к сухой сливовой ветке, перевела дух, от избытка чувств поцеловала влажный древесный ствол, развернулась было к каштану, пришла его очередь, но снова застыла на месте, чуть не плача от невозможности немедленно стать невидимой или хотя бы превратиться в еще одно дерево. На пороге стояла Роза в своей дурацкой фланелевой ночной рубашке до пят. Она прижимала к груди пакет с остатками яблок и, открыв рот, смотрела под ноги, на обступивший ее со всех сторон густой весенний туман.
Давай ты все-таки будешь
Всегда хотел иметь старшего брата, сколько себя помнил. То есть как минимум с трех лет. Непонятно, кстати, откуда вообще так рано узнал, что у людей бывают братья, в том числе, старшие. Из сказок? Из стишков? Из мультфильмов? Ну, может быть. Теперь, в любом случае, не проверишь.
Одно из первых воспоминаний: пришел на кухню, где сидели родители, спросил: «А когда у меня будет старший брат?» Мама вдруг жалобно скривилась и заплакала, а отец начал что-то объяснять про разницу между старшими и младшими и про время, которое идет только в одну сторону. Объяснений, конечно, не понял, а потому почти не запомнил. Зато мамины слезы запомнил на всю жизнь: прежде не видел, чтобы взрослые плакали. Поэтому больше никогда разговоров о старшем брате с родителями не заводил.
Всегда думал о брате перед сном. Какой он большой, высокий, не как папа, конечно, а как соседские мальчишки, которые уже ходят в школу. Представлял его себе: рыжий, как я, и нос такой же, и глаза тоже светло-коричневые, братья должны быть похожи. У брата есть настоящая сабля и зеленый камзол, расшитый драгоценностями, он знает столько сказок, сколько дней в году, то есть миллион. И бегает быстрее всех на свете. И может быть даже умеет летать. И вообще все умеет, потому что брат – волшебник. Ни с кем нельзя о нем говорить, а то мама опять заплачет. Взрослые плачут, когда кто-то разбалтывает важный секрет.
Брат часто ему снился. Это было очень здорово, в сто раз лучше, чем в самых прекрасных мечтах. У брата жил трехголовый пес – одна голова говорящая, вторая вечно спящая, с закрытыми глазами, а третья – просто веселая собачья голова, всегда готовая звонко залаять и лизнуть в нос. Еще у брата был друг дракон, он жил отдельно, в волшебной пещере, но часто приходил в гости. Вместе с драконом они иногда путешествовали в разные страны, а иногда просто пили чай и рассказывали разные истории. Никогда не мог решить, что ему больше нравится; впрочем, никто и не заставлял выбирать что-то одно.
Еще брат умел превращать бумажные корабли в настоящие, а камни – в живых птиц, собирать грибы и находить клады, гулять по дну моря и охотиться на ядовитых тигров, которые жили в лесу за большой горой. Брат научил его летать, читать и решать настоящие школьные задачки. Ужасно трудно было обо всем этом молчать. Но тайна есть тайна, приходилось терпеть.
…Летал, конечно, только во сне, с братом, а вот читать действительно выучился как-то подозрительно легко. Отец купил кубики с азбукой, открыл коробку, а он уже заранее знал, где какая буква. И сразу сообразил, как складывать их в слова. И задачки ему давались настолько легко, что это даже стало профессией – потом, много лет спустя.
Но важно было совсем не это. А постоянное, спокойное, уверенное в себе счастье, испытывать которое научился рядом с братом. И усвоил эту науку даже лучше, чем чтение и математику. Легко быть счастливым тому, у кого есть самый прекрасный в мире старший брат, великий волшебник в зеленом камзоле, друг дракона, хозяин трехглавого пса, победитель ядовитых тигров, повелитель птиц и кораблей. И что бы ни случилось, он обязательно приснится – не сегодня, так завтра. Очень скоро. И так будет всегда.
Первый раз позвал старшего брата на помощь в последнее лето перед школой, когда уже выходил гулять сам, без взрослых. Во двор пришли какие-то чужие мальчишки, сперва просто обзывались, потом захотели отнять игрушечный вертолет. Пришлось убегать, потому что их было много, целых пять человек, так нечестно, а вертолет совсем новый, папа на день рождения подарил. Уже рядом с подъездом споткнулся, упал, разбил обе коленки, но это выяснилось потом, а тогда было ясно одно: сейчас догонят, всему конец! И, не успев сообразить, что делает, заорал во все горло: «Брат! Помоги!»
Так и не понял, почему чужие мальчишки, уже догнав его, повалив на разогретый солнцем асфальт, с которого только что едва поднялся, вдруг вскочили, развернулись и побежали обратно. Может быть, и правда испугались, что сейчас прибежит на помощь большой сильный старший брат, а может быть, просто заметили кого-то из взрослых. Но убежали и больше никогда не приходили, факт.
Конечно, никому не рассказал. Но попросил отца научить его драться, подумав: вдруг брат когда-нибудь тоже позовет на помощь, а я ничего не могу. Старший-то он старший, настоящий волшебник с саблей и даже умеет летать. Но однажды врагов может оказаться слишком много. И как он тогда без меня?
Только поэтому и ходил сперва на бокс, потом на фехтование, а еще позже, уже в университете, на ставшее модным айкидо. Хотя спорт ему не нравился, скучный, тяжелый труд. Так и не втянулся, не начал получать удовольствие, вопреки обещаниям тренеров и рассказам друзей. Но тут уж ничего не поделаешь: надо, значит надо.
Спасти брата от обидчиков так ни разу и не удалось, видимо, он и сам неплохо справлялся. Все-таки у него была сабля, трехглавый пес и дружественный дракон.
Зато брат неизменно приходил на помощь, стоило только позвать. Старался не злоупотреблять его защитой, звал всего четыре раза, когда положение оказывалось совсем уж безвыходным: в первом классе, в третьем, на каникулах перед шестым и после выпускного вечера. Какое же счастье, что в ту ночь был достаточно пьян, чтобы заорать во всю глотку, призывая придуманного брата. И явственно ощутил на плече тяжелую горячую руку, а вокруг стало холодно, как зимой. Ненадолго, секунд на десять, но этого хватило, чтобы протрезветь. И ничего не забыть. И не задаваться потом вопросом: как так вышло, что целая толпа настроенных позабавиться гопников развернулась и побежала прочь от одного-единственного подвыпившего юнца в аккуратном костюме?
Вот так и вышло. Брат есть брат.
Конечно, никому не рассказывал, вы что.
Впрочем, однажды все-таки проболтался; со времен драки после выпускного прошло уже больше года, и девчонка очень ему нравилась, впервые в жизни захотелось рассказать постороннему человеку самую важную часть правды о себе. «В детстве я мечтал иметь старшего брата, он мне много раз снился, и, честно говоря, снится до сих пор. Брат теперь тоже взрослый, и разговоры у нас взрослые, и дела. Но трехглавый пес все еще при нем, и дракон по-прежнему заходит в гости, когда мы пьем чай с ромом после прогулок по морскому дну». Ответом ему был звонкий смех, поцелуй в губы и обещание: «Ничего, со мной тебе станет не до вымышленных братьев, вот увидишь!» Совершенно не обиделся, но больше никогда ей не звонил.
Просто не хотел. Сам не знал почему.
И с тех пор уже ни слова, никогда, никому. Ни при каких обстоятельствах.
Сходиться с людьми его тайна совершенно не мешала. Напротив, и в дружбе, и в любви был легок, открыт, нетребователен и бесконечно благодарен своим многочисленным близким за то, что помогали весело и приятно коротать время между снами о старшем брате.
