Сергей Арно - День всех влюбленных
— Матильда Викторовна просила сопровождать, — хотя и с улыбочкой, но угрюмо сказал Обжора.
— Ну, пошли тогда, раз сопровождать, — нехотя согласился Максим.
Максим вылез из машины. Расчет его был прост, глухонемой не услышит выстрела, а с сонным Витьком разделаться будет проще.
Максим пропустил Обжору вперед.
Они поднялись до второго этажа. Кое-где двери были открыты, виднелись разобранные полы, на лестнице горами валялся хлам.
— Здесь еще кто-то живет? — спросил Обжора, повернув голову в сторону Максима.
— Живет, живет на пятом этаже.
Неужели заподозрил что-то… Похоже, что нет. Только такой идиот как Обжора мог поверить, что в заброшенном доме кто-то может жить. Максим изучил его примитивный ум, допускающий все, что угодно.
— Я хотел поговорить с вами, — неторопливо поднимаясь, заговорил Обжора. — Это хорошо, что мы одни.
— Ну, давай, поговорим.
"Поднимемся до четвертого этажа — там я тебя и шлепну, — со злобой подумал Максим. — А пока можешь поговорить…"
Они поднялись еще на лестничный пролет.
— Я вот все думаю, — начал Обжора и, чуть повернувшись, искоса посмотрел на Максима. — Я думаю, что вы бы могли стать Председателем клуба.
— Кем стать?
"Еще один пролет тебе жить. Как интересно, у одного жизнь измеряется днями, часами — чем-то временным, а здесь лестничным пролетом. А у кого-нибудь шагами, ему осталось жить десять тысяч шагов…"
— Стать председателем Клуба, — повторил Обжора.
— Председателем. А Матильда?
— Матильда Викторовна… — он остановился за одну ступеньку до лестничной площадки, которую Максим определил последней в его жизни. — Ну, а Матильду Викторовну мы приготовим на праздник, ведь послезавтра День всех влюбленных. Пусть это будет для нее сюрприз, да и для вас тоже.
Обжора прямо смотрел в глаза Максима. Максим побледнел. Сейчас тупой Обжора сказал то, о чем Максим мечтал, мечтал в тайне даже от самого себя. Съесть Матильду! — да об этом можно было только грезить. Ведь он любил ее, любил и желал. В душе его поднялась буря разнообразных чувств: восторга, страсти. Как это Обжора — примитивный и тупой Обжора — так попал в самую душу Максима. Ему захотелось вдруг обнять и расцеловать его.
— Я же вижу — вам этого хочется. И мне кажется, что вы будете лучшим Председателем, — сказал Обжора, почесав ухо. — И, между прочим, все имущество, дом и весь обслуживающий персонал по закону переходит Председателю. Вы об этом знали?
— Нет, — сказал Максим. — Я этого не знал.
— Теперь знайте, что если будете Председателем, все ваше. Так повелось издавна. Ведь Клубу уже 300 лет и основан он Петром Первым. Московский, правда, постарше. А Обжоры служили Клубу все эти 300 лет. Выше подниматься?
Он повернулся, чтобы сделать последний шаг.
— Нет, подожди, — остановил его Максим. — А как посмотрят на это члены клуба?
— Хорошо посмотрят. Все они очень любят Матильду Викторовну, души в ней не чают. Они ее просто обожают!
— Пошли, — сказал Максим, спускаясь по лестнице. — Я передумал, соусник нужно искать. Как же без приправ.
Глава 12
Колян с первого этажа
В последние дни перед праздником Феликс Моисеевич находился в высшей степени возбуждения. Он вставал очень рано и целыми днями ездил по городу, улаживая дела по продаже своей квартиры, и занимался прочими не терпящими отлагательства делами. Он даже забросил главный научный интерес своей жизни — изучение взрывов. Со стороны казалось, что Феликс Моисеевич готовится к большому и важному событию. Он встречался с какими-то людьми, ходил по магазинам, покупал подарки, навещал родственников, находясь в предпраздничном настроении.
Каждый по-своему готовился к Дню всех влюбленных.
Готовился и Максим.
С утра ему звонил Сергей и сказал, что нашел повара высшей квалификации, проходившего практику в Париже, но он готов предоставит его, если Максим пригласит его на праздничный ужин. Это было против всех правил. Члены Клуба не терпели на своем собрании посторонних лиц, о чем он и сообщил Сергею. Тот обиделся и пригрозил, что тогда он возьмет повара к себе и устроит свой личный праздник в своей мастерской, тогда пусть к нему в гости просятся. В конце концов договорились, что Сергей будет ужинать в комнате Максима отдельно от других членов клуба, чтобы они его не видели.
Везде царило оживление. Опоздавшие срочно покупали "валентинки", чтобы поздравить своих любимых, выбирали подарки. На улицах и в магазинах было оживленно. Все спешили, торопились куда-то, закупали продукты и вино к праздничному столу…
Марина с грустью смотрела в окно — у всех кроме нее был праздник. Голову брить себе она, конечно, не позволила, но подстриглась коротко, а волосы отдала Косте, чтобы он их подбросил Обжоре. Он так и сделал. Сзади подошел Костик и остановился у нее за спиной. Марина уже привыкла к этой придурковатой семейке. Они стали даже нравиться ей своей непосредственностью и добротой.
— Ты кого-нибудь любишь? — вдруг спросил Костик хриплым голосом, по которому Марина заключила, что он волнуется.
— Я люблю своего президента, — сказала Марина, не оборачиваясь и все так же глядя в окно.
— Я так и знал, что твое сердце занято, — сказал Костя. — А президент любит тебя?
— Президент любит всех граждан своей страны, — ответила Марина и повернулась к Косте. — И тебя любит.
В дверь позвонили.
— Это из психушки, доктор. Он по четвергам приходит, — сказал Костя.
Из прихожей послышался шум, кто-то вскрикнул. Марина с Костей повернулись к двери, она вдруг распахнулась и в комнату неторопливо, озираясь по сторонам, как будто в Третьяковскую галерею вошел Обжора с садистской улыбочкой на губах. Марина похолодела внутри, сердце на мгновение замерло, а потом заколотилось бешено, дыхание участилось. "Вот и конец. Значит выследили, — пронеслось в голове. — Как все глупо."
— Вот, значит, где ты спряталась, — сказал Обжора, остановив взгляд на Марине. — Думала Обжора совсем дурак. Собирайся, пора на кухню.
За спиной Обжоры выросла массивная фигура Витька. Немой не смотрел по сторонам, он смотрел прямо на Марину.
Костя, поначалу потерявший дар соображения, вдруг завизжал тонко и пронзительно, как поросенок, и бросился на Обжору, подняв над головой сильно сжатые кулачки, возможно, рассчитывая своим криком напугать, деморализовать врага.
Он не добежал до Обжоры одного шага. Обжора произвел короткий, но меткий удар в челюсть, и Костя упал как подкошенный.
— Когда этот тебя выкрал, — Обжора кивнул на лежащего человека, — я подумал, пусть поживет здесь до праздника. А сейчас ехать пора. Повар ждет, Максим хорошего повара нашел. Собирайся — времени мало.
Но Марина не сделала никакого движения: она просто не могла сделать ни одного движения — ноги были как ватные. Сейчас она панически, до исступления боялась этого человека.
Костик поднялся и рукавом вытер кровь с уголка губ.
— Я сейчас милицию вызову, — сказал он, но как-то неуверенно.
— Вызывай, мы тебя и сдадим, — сказал Обжора.
— Я Коляна сейчас позову! — выкрикнула из коридора Мотя.
Обжора обернулся и заглянул за массивную фигуру Витька.
— Это там еще кто тявкает!
— Это Мотя, — послышалось из прихожей. — Все, я Коляна зову. Эни, бени, раба — квинтер, финтер, жаба! Кто не спрятался — я не виновата.
— Когда все начнется, пробирайся к двери, — шепнул Костик Марине.
— Что начнется? — спросила Марина.
Но Костик не ответил.
— Сама пойдешь или силой тебя уводить? — спросил Обжора.
Сзади него замычал глухонемой Витек. Он не слышал, что происходит, но ему хотелось прокатиться в машине, а эта женщина явно задерживала его.
Обжора протянул к Марине руку, но она оттолкнула ее. Марина не терпела насилия.
— Я сама пойду, — сказала она, стараясь мобилизовать все силы, но все равно голос дрожал, и сердце колотилось как бешеное. — Мне нужно переодеться, — сказала она, с вызовом глядя на Обжору.
— Машина около парадной, переоденешься дома. Мы же торопимся, ведь завтра праздник. Ты что хочешь праздник людям испортить?! — Обжора повернулся к глухонемому и проговорил отчетливо, выговаривая каждое слово. — Бери ее, Витек.
Витек закивал, замычал понимающе и, широко расставив руки, двинулся к Марине.
Марина вдруг почувствовала дикую необузданную энергию во всем теле. Так бывает, когда перед лицом опасности у человека мобилизуются все внутренние его силы. Она схватила со столика ножницы.
— Ну, гады!
Из прихожей вдруг донеслось какое-то утробное рычание и тяжелые шаги, будто кто-то при каждом шаге нарочно с усилием бил ногами в пол. Все повернулись к двери, даже глухонемой Витек. Должно быть, он ощутил вибрацию пола, и она его удивила.
