Виктор Суханов - Аватара
Позднее мой интерес к Японии проявился в том, что я научился довольно бегло говорить по-японски на несложные бытовые темы. Освоил японскую разговорную речь я так: в Сорбонне всегда училось немало японских студентов, которые с удовольствием давали уроки своего языка взамен уроков французского и особенно русского языка. Изучать русский язык японцы очень любили, а я знал этот язык с детства от своей бабушки Александры. Уроки японцев я записывал на магнитофон, грамматику японского языка и французско-японский словарь (фонетическая транскрипция была моим личным изобретением) составлял я сам. Но если разговорная речь далась мне легко, то освоить иероглифы было делом трудным, и я ограничился запоминанием самых необходимых. С этим лингвистическим багажом, немного позабытым, я и прилетел в Токио.
Аэропорт «Нарита» оказался в восьмидесяти километрах от столицы. Я взял такси и попросил отвезти меня поближе к центру города в какой-нибудь отель «для деловых людей». Отели такого рода бывают вполне приличными, с полным набором необходимых удобств и с минимумом пространства в номере. Таксист меня понял и предложил «Тобу-отель», расположенный недалеко от крупнейшей телевизионной компании «Эн-Эйч-Кэй». Я сказал, что мне все равно. На самом деле местоположение отеля, по некоторым соображениям, очень меня устраивало. Тем более что в Токио я прилетел в субботу.
Первая часть пути от аэропорта до города мне показалась прекрасной. Мы молниеносно пролетели километров пятьдесят по хорошему шоссе, и я уже видел себя отдыхающим в номере, когда темп нашего движения резко замедлился и пришлось с удивлением обнаружить, что такси тихо двигается по узкому железному желобу шириною в две автомашины. Впереди и сзади тянулись бесконечные вереницы автомобилей, по бокам металлические стенки желоба — ни свернуть, ни сойти нельзя. Оставшиеся километры мы добирались два с половиной часа. Это время мне пришлось потратить на размышления о том, кто придумал автомашины, а заодно и «железные дороги» для них.
Бурное развитие техники в Японии привело к тому, что в этой стране научились делать, кажется, самые лучшие в мире автомобили и в самом большом количестве. Зато из-за массового пользования автомобилями передвижение в Токио с помощью этого вида транспорта фактически потеряло всякий практический смысл. Наша дорога напоминала медленно колышущуюся гигантскую ленту фантастического конвейера, где детали двигались сами собой — и этими деталями были автомобили.
Мы прибыли в гостиницу, когда мне стало казаться, что перпетуум мобиле все-таки существует и увлекающий нас железный поток действительно не имеет ни конца, ни начала. По обычаю японских таксистов, мой водитель не взял чаевых и отсчитал мне сдачу до последней иены. Я с уважением посмотрел на представителя единственной в мире корпорации таксистов, не берущих на чай, и подумал, как долго смогут они еще продержаться под натиском цивилизации.
На другой день, в воскресенье, я пошел погулять по городу. Поднялся вверх по улице, ведущей от «Тобу-отеля» к «Эн-Эйч-Кэй», и увидел большущего лисенка. Он был в полтора человеческих роста, с огромной головой, в широченных шароварах и черной курточке. Лисенок важно вышагивал в своих здоровенных сабо, а за ним двигался строй пяти-шестилетних ребятишек в синеньких курточках и белых коротких штанишках. Замыкал это шествие оркестр. Я не понял, по какому случаю двигалась эта манифестация, но бодро зашагал за оркестром. Вскоре мы оказались в парке, примыкавшем к «Эн-Эйч-Кэй». Здесь на одной из аллей, по которой в будние дни сновали автомобили, а сегодня в связи с воскресеньем движение транспорта было запрещено, собрались «прыгающие мальчики». Их были сотни, а может, и тысячи. Они собирались кружками, в центре которых ставился магнитофон, и каждая компания танцевала на свой лад и под свою музыку. При этом девочек, точнее, девушек среди «прыгающих мальчиков» было гораздо больше, чем юношей.
Я медленно двинулся вдоль аллеи, от одного круга танцующих к другому. Наконец дошел до места, где над аллеей был перекинут мостик для пешеходов. Здесь мне следовало остановиться и подольше посмотреть на ближайших ко мне танцоров. Вскоре одна из танцующих компаний решила передохнуть. Двое молодых японцев, разговаривая между собой, направились в мою сторону. Неожиданно один из них посмотрел на меня и вежливо поздоровался.
— Какая неожиданная встреча! — воскликнул он. — Мир воистину тесен! Совсем недавно мы с вами, мсье, встречались в Париже, а сегодня я вижу вас в Токио!
— Мир действительно тесен, — ответствовал я. — Рад встретиться с вами в Токио. Говорят, у вас здесь тоже есть Эйфелева башня? Я приехал только вчера и не успел еще осмотреть город.
— Это даже к лучшему! Я и мои друзья с удовольствием поможем вам посмотреть и столицу, и часть страны. А наша Эйфелева башня немножко меньше вашей. — Японец хитро улыбнулся и добавил: — По счастливой случайности у меня с собой имеется фотография вас и вашей спутницы в «Лидо».
И он протянул мне великолепное цветное фото, на котором сияла Жаклин, рядом с нею красовалась моя настороженная физиономия, а вокруг были японцы. Это уже был сюрприз к паролю. Только теперь я понял, почему Куртьё так неожиданно отправил нас с Жаклин в «Лидо». Ему нужно было показать японцам своего будущего представителя в Токио, и они, конечно, тайком (фотографировать в «Лидо» запрещено) сфотографировали меня, чтобы потом узнать в лицо. А я-то ломал голову, как японцы найдут меня среди «прыгающих мальчиков». Ведь на бумажке, находившейся внутри бронзового Ганеша, был написан пароль, время и место встречи в Токио и добавлено, что связной подойдет ко мне сам.
Новые знакомые, один из них назвался Кусака, другой — Симидзу, мне понравились. Высокие сухощавые японцы со спокойным, несколько ироничным взглядом. Держались просто и доброжелательно, без излишней восточной учтивости. Они предложили мне сразу же проехать на место встречи с «теми, кто ждет вас», а завтра показать Токио. Я спросил, где намечена встреча.
— Это в ста двадцати километрах к северу от Токио, в курортном местечке Никко, — сказал Кусака. — Там чудесное горное озеро, очень красивый водопад и, наконец, великолепный храм, связанный с эпохой первого сё гуна из династии Токугава. У нас, знаете, были императоры и были сё гуны. Самый первый сё гун известен с 1192 года. Сё гун был фактическим правителем страны, он лишал императора реальной власти. Первая династия сё гунов Минамото длилась до 1333 года. Потом, до 1573 года, у власти были сё гуны из династии Асикага. И последние сё гуны, с 1603-го по 1867-й год, были из рода Токугава. Потом у нас была Мэйдзи исин — реставрация, просвещенное правление. Император восстановил свою власть и вместе с дворянством стал проводить социально-экономические преобразования.
— Вы хорошо знаете историю своей страны, Кусака-сан, — сказал я, чтобы поддержать разговор. — А как последнего сё гуна отстранили от власти?
Я читал кое-что о «революции Мэйдзи», сильно повлиявшей на развитие Японии, — это была незавершенная буржуазная революция, но меня интересовали объяснения самих японцев. Разговаривая, мы потихоньку пересекли парк, направляясь к стоянке автомашин.
— Все началось с американцев, — усмехнулся Кусака. — В 1853 году американская эскадра подошла к городу Эдо — так назывался тогда Токио. Командовал эскадрой адмирал Перри. Он с присущим американским военным «демократизмом» предложил сё гуну заключить договор между США и Японией, в противном случае грозил обстрелять Эдо с американских военных кораблей. Договор был простым: разрешить американским кораблям заходить в два японских порта. Через пять лет, правда, договор усовершенствовали: Япония должна была пригласить американских военных советников и закупить американское вооружение. Удивительно постоянный народ эти американские генералы, они и сейчас все требуют, чтобы мы как можно больше вооружались… И как сейчас, тогда мы тоже согласились.
Я знал, что произошло в середине прошлого века, когда Перри предъявил свой ультиматум. Прежде всего, сё гунат растерялся. Впервые за столетия сё гунат обратился к императорскому двору в Киото за советом: как отнестись к ультиматуму иностранцев. Императорский двор, как и большинство феодалов Японии — дайме, выступил против договора с американцами. Но американская эскадра вошла в залив Эдо, и сё гунат капитулировал. Это вызвало большое недовольство феодалов и буржуазных кругов внешней политикой сё гуната. Образовалось движение за «изгнание варваров» — иностранцев.
Ну, а внутренней политикой сё гуната были недовольны уже давно и самые разные слои населения. В 1866 году был неурожай, затем голод и «рисовые» бунты. Тем временем Англия стала предлагать военную помощь южным княжествам, которые поддерживали императора. Для его защиты южане прислали свои отряды в Киото.
