Роджер Желязны - Мастер снов
Их волосы поднялись и тоже колыхались как водоросли, и одежда шевелилась. Дорожка из морских раковин разных форм и цветов лежала перед ними, вела мимо коралловых стен, по обкатанным морем камням, и открывались беззубые, безъязыкие рты гигантских моллюсков.
Она остановилась и поискала что-то между раковин. Когда она выпрямилась, в ее руках была большая, тонкая как яичная скорлупа трубка; на одном конце ее был завиток, он шел к углублению, похожему на гигантский отпечаток большого пальца, и винтом отходил обратно, чтобы соединиться с другим концом через лабиринты тонких, как спагетти, трубочек.
— Это, — сказала она, — раковина Дедала.
— Раковина Дедала?
— Разве вы не знаете легенду, милорд, как величайший из ремесленников, Дедал, однажды скрывался и был найден царем Миносом?
— Что-то смутно припоминаю…
— Минос искал Дедала по всему древнему свету, но безуспешно, потому что Дедал своим искусством мог изменять себя почти как Протей. Но в конце концов советник царя придумал, как обнаружить Дедала.
— И как же?
— Посредством раковины, вот этой самой.
Рендер взял созданную ею раковину в руки и осмотрел.
— Царь послал ее по разным городам, — продолжала она, — и предложил большую награду тому, кто протянет нитку через все камеры и проходы этой раковины.
— Кажется, припоминаю…
— Вспоминаете, как это было сделано, или зачем? Минос знал, что только один человек может найти способ сделать это: искуснейший из ремесленников, и знал также, что гордость Дедала заставит его попытаться сделать невозможное и доказать, что он может то, чего не может никто.
— Да, — сказал Рендер. — Он ввел шелковую нитку в один конец и ждал, когда она появится из другого. Крошечная петля, затянутая вокруг тела ползающего насекомого. Он заставил насекомое войти в один конец, зная, что оно привыкло к темным лабиринтам, и что сила этого насекомого далеко превосходит его размеры.
— …Он продел нить сквозь раковину и явился за наградой, и был пленен царем.
— Урок всем Творцам: творить надо мудро, но не слишком хорошо.
Она засмеялась.
— Но он, конечно, потом сбежал.
— Ясное дело.
Они поднялись по коралловой лестнице. Рендер вытащил нитку, поднес раковину к губам, и дунул. Под морем прозвучала одна нота.
…где выдра охотится за рыбой…
Гибкий, торпедообразный пловец вторгся в косяк рыбы и стал жадно глотать. Они подождали, пока выдра закончила питаться и вернулась на поверхность, а затем продолжили подниматься по витой лестнице.
Сначала их головы поднялись над водой, потом плечи, руки, и вот они встали, обсыхая в теплом воздухе, на узкой полоске берега. Затем вошли в рощу и пошли вдоль ручья.
…где черный медведь выкапывает корешки и ищет мёд, где бобр шлепает по грязи веслоподобным хвостом…
— Посмотрите на бобра и медведя.
Пчелы с отчаянием жужжали вокруг черного мародера, грязь плескалась под ударами хвоста грызуна.
— Бобр и медведь, — сказала она. — Куда мы теперь пойдем?
— Мимо сахарного тростника, мимо желтых цветов хлопчатника, мимо затопленных рисовых полей, — ответил он и зашагал дальше. — Смотрите на растения, на их форму и цвет.
Они шли все дальше.
— …мимо западной хурмы, — сказал Рендер, — мимо длиннолистной кукурузы, мимо нежных соцветий флокса…
Она встала на колени, изучала, нюхала, трогала, пробовала на вкус.
Они шли через поля, и она чувствовала под ногами черную землю.
— Я пытаюсь что-то вспомнить, — сказала она.
— "Мимо невзрачной зеленой ржи, — сказал он, — колышущейся на ветру".
— Подождите минутку, — сказала она, — я вспоминаю, но медленно. Подарите мне желание, которое я ни разу не высказала вслух.
— Взобраться на горы, — сказал он, — рискуя задохнуться.
Так они и сделали.
— Лишь скалы и холодный ветер там, высоко в горах. Куда мы идем?
— Наверх. На самую вершину.
Они взобрались туда в безвременный миг и остановились на вершине горы. Им казалось, что они поднимались много часов.
— Расстояние, перспектива, — сказал он. — Мы прошли через все то, что вы видите перед собой.
— На подобную гору я однажды уже взбиралась, не видя ее.
Он кивнул. Ее внимание снова привлек океан под голубым небом.
Через некоторое время они стали спускаться с другой стороны горы. Снова Время вокруг них исказилось, и вот они уже у подножия горы и идут вперед.
— …беззаботный червячок, пробирающийся по травинке и пробивающийся сквозь листья куста.
— Вспомнила! — воскликнула она, хлопая в ладоши. — Теперь я знаю!
— Так где мы? — спросил Рендер.
Она сорвала травинку и сжевала ее.
— Где? Ну, конечно, "там, где перепел свистит в роще и пшеничном поле".
Перепел засвистел и пересек им дорогу, а за ним строго по линии шествовал его выводок.
Они шли по темнеющей тропе между лесом и пшеничным полем.
— Так всего много, — сказала она, — вроде каталога ощущений. Дайте мне еще строчку.
— …где летучая мышь кружит накануне Седьмого месяца, — сказал Рендер и поднял руку.
Эйлин быстро опустила голову, чтобы мышь не налетела на нее, и темная фигура исчезла в лесу.
— Где большой золотой жук падает сквозь тьму… — сказала она, и жук, похожий на метеорит в двадцать четыре карата, упал к ее ногам. Он лежал секунду, как окрашенный солнцем скарабей, а затем пополз по траве у края тропы.
— Вы вспомнили теперь, — сказал он.
— Да.
Канун Седьмого месяца был холодным, на небе появились бледные звезды. Полумесяц наклонился над краем мира, и его пересекла еще одна летучая мышь. Где-то в траве застрекотал сверчок.
— Мы пойдем дальше, — сказала она.
— Далеко?
— Туда, где ручей вымывает корни старого дерева и несет на луг, — ответила она.
— Ладно, — сказал он и наклонился к гигантскому дереву, мимо которого они шли. Между его корнями пробивался родник, питающий ручей, вдоль которого они недавно шли. Он звенел, как эхо далеких колокольчиков. Он вился между деревьев, зарывался в землю, кружился и прорезал себе путь к океану.
Она пошла по воде. Вода изгибалась и пенилась вокруг ее ног, обрызгивала дождем, и капли скатывались по спине, по груди, по рукам и ногам.
— Идите сюда, магия ручья прекрасна, — сказала Эйлин.
Но Рендер покачал головой и ждал. Она вышла, встряхнулась — и тут же высохла.
— Лед и радуга, — заметила она.
— Да, но я забыл, что там следующее.
— Я тоже, но помню чуть дальше: Пересмешник булькает нежно, хихикает, взвизгивает, плачет.
И Рендер сморщился, услышав описанные звуки.
— Это не мой пересмешник, — сказал он.
Она засмеялась.
— Какая разница? Во всяком случае, он появился вовремя.
Рендер покачал головой и отвернулся. Она снова встала рядом с ним.
— Простите. Я буду более осторожной.
— Прекрасно. — Он пошел дальше. — Я забыл следующую часть.
— Я тоже.
Они оставили поток далеко за собой и шли по пригибающейся траве, по ровной безграничной равнине, и все, кроме краешка солнечной короны, исчезло с горизонта.
— Где при заходе солнца тени тянутся вдаль по бесконечной одинокой прерии… Я вспомнил: это место, где стада бизонов медленно бредут, простираясь на многие мили…
Темная масса слева постепенно обрела форму. Выделился громадный бизон американских прерий. Не на родео, не на выставке рогатого скота, не на обратной стороне никелевой монетки, а здесь, перед ними, стояли эти животные, опустив рогатые головы, покачивая мощными спинами — знак Таро, неудержимое плодородие весны, исчезающее в сумерках в былое, в прошлое — вероятно, туда, где мелькают колибри.
Рендер и Эйлин шли по великой равнине, луна плыла над ними. Наконец они дошли до противоположного конца страны, где большие озера, другие ручьи, мосты и другой океан. Они прошли через опустевшие фермы, сады и двинулись вдоль воды.
— Где шея долгожителя-лебедя изгибается и поворачивается, — сказала она, глядя на своего первого лебедя, плывущего по озеру в лунном свете.
— Где, издавая хохот, чайка носится над берегом, — ответил он, — и смех ее почти человеческий.
И в ночи раздался смех, но он не был ни смехом чайки, ни смехом человека, потому что Рендер никогда не слышал, как хохочет чайка. Журчащие звуки он сотворил из сырого ощущения холодного вечера.
Он велел вечеру снова стать теплым. Затем осветил тьму, заставил ее звенеть серебром. Смех начал замирать и исчез совсем. Сотворенная чайка унеслась в океан.
