Второстепенный - Андрей Потапов
– Очень интересно, но есть нюанс, – аккуратно вставил ремарку Серетун.
– Ну что еще, – недовольно спросил Натахтал.
– Гадис в наручниках – и колдовать не может, – ехидно заметил волшебник.
– Так давайте снимем их, – с улыбкой предложил воитель.
– Боже, кого ты мне подсунул? – Серетун взялся за голову.
Как же лестно он ко мне обращается...
– Весь день надо мной измывается, – заканючил Натахтал. – То ему не так, это не так. А я, может, дома годами не видел. Я уже не помню, как выглядит мама. Хотя, и раньше не особо помнил.
Боец обхватил лоб громадными ладонями, кончики его ушей покраснели.
Неожиданно для самого себя, Серетун ощутил прилив отеческой нежности к расстроенному воителю. Чародей не мог не заметить, как Натахтал старается всем помочь, как выбивается из сил, чтобы сделать добро ближнему. И сейчас, в такой тяжелый для него момент, неутомимый боец как никто нуждался в дружеском плече. В добром и понимающем покровителе. Разве трудно осчастливить друга простым добрым словом, разве тяжело вселить надежду в ослабленную терзаниями душу?
– Хорошо, уговорил, – обратился к воздуху могучий колдун. – Он действительно славный малый, а я не зараза какая-то бесчувственная, как ты себе решил.
– Ты с кем сейчас говоришь? – испуганно спросила Астролябия.
– Простите, господа, – Серетун обвел узников почтительным взглядом, – но мне нужно посекретничать с красавицей.
Волшебник, элегантно приобняв девушку, отвел ее в угол камеры. Боясь, что целая сюжетная линия может рассыпаться, потому что кое-кто – невероятный чурбан, Серетун попробовал воззвать к примитивному чувству ревности. Но вместо этого Натахтал с изумлением отметил про себя, что шальная стрела давно исчезла без следа. Рука чародея была здорова. Это небольшое наблюдение родило целую плеяду гипотез насчет творящейся сегодня чертовщины.
Серетун минут пять шептал красавице на ухо нечто неведомое. Астролябия успела несколько раз измениться в лице: она спорила, затем рассердилась, потом что-то спросила, расстроилась и, наконец, смирилась.
– Я попробую снять наручники, – мягко сказала девушка, присев рядом с Гадисом.
– Ты же не колдунья, – поразился Натахтал. – Быть того не может.
– У нее другая магия, – объяснил Серетун. – Такую стражники не чувствуют. Даже мы не чувствуем.
– Тогда откуда ты... – воитель затих, зная, что никакого ответа не получит. Зачем вообще спрашивать что-то, если никто не откликнется?
– Только нужно, чтобы все поверили, – лирично, но без пафоса вещал чародей. – Поверили в Астролябию, как в живого человека, со своими желаниями и страхами. Дали обрести силу, без которой ее жизнь будет бессмысленной. Возложили огромный букет к пьедесталу ее величия. Только ваши открытые для чуда сердца способны сотворить то, чего поодиночке мы не смогли бы.
Велика твоя сила, о, волшебник, – как сказал бы Натахтал. Правишь персонажей на свой вкус, значит. Сам просишь о помощи, а потом, не советуясь ни с кем, вынуждаешь наделить бутафорию полноценной личностью. Что же ты задумал, лихой чародей? Всего несколько часов, как ты возник из воздуха, но такое чувство, что был всегда.
Да уж, интриговать ты умеешь лучше меня. Астролябия, видимо, теперь знает, что она – персонаж. Большое потрясение – осознать, что тебя на самом деле не существует, и главное твое предназначение – развлекать пресыщенную публику, способную высказывать только вялое недовольство.
Хитер, Серетун, хитер. Отвел Астролябию подальше, чтобы даже автору приходилось догадываться, о чем вы говорили. Но я не так глуп, как тебе хочется.
Если осознание своей сущности поможет девушке убрать наручники, то я, пожалуй, дам ей шанс. Теперь Астролябия станет полноценным персонажем, со своей предысторией и мечтами.
Потому что я в нее поверю.
Очередная пространная отповедь великого чародея, к счастью, не породила дополнительных вопросов: герои начали привыкать к его неординарной манере общения. Сумасшедшее поведение уравновешивала поразительная ясность ума, рождающая на свет дельные идеи, как выбраться из дурацкой тюрьмы.
В ответ на поэтическую просьбу, каждый из присутствующих в камере взял и поверил в красавицу. Неважно, что Астролябия и так стояла перед узниками во плоти. Призрачный вкус свободы манил до такой степени, что все были готовы поверить в самих себя хоть трижды.
Красавица обхватила руками искрящиеся кандалы и закрыла глаза. Вопреки ожиданиям, никаких эффектов не случилось: свет горел, как и раньше, ветер не собирался тревожить листву, и стены тюрьмы, не дрогнув, остались унылым серым бельмом на глазу города. А вот наручники – пропали. Как это случилось, никто не понял. Никто, кроме Серетуна и самой красавицы.
– А теперь верни своему брату кифару, – также мягко произнесла девушка.
У Бадиса от изумления отвисла челюсть: еще никто не произносил это слово правильно.
Потерев запястья, Гадис прошептал несколько строчек, концентрируясь на отнятом предмете.
«Встречайте, только сегодня и только проездом – несравненный бард Казинакис с новой программой античных песен!» – пронеслось в голове у юного чародея.
В этот самый момент на сцену одного из самых вульгарных кабаков соседнего Крепководска вышел шестипалый музыкант, только вчера приобретший новую кифару у местного торгаша за жалких три золотых. Взяв стандартный ля-минор, бард затянул лиричную балладу о подвигах противостоявших оркам пейтеромцев. Когда Казинакис занес руку ударить до-мажор и доподлинно описать причины появления полуорков, кифара исчезла. Все шесть пальцев громко прошелестели по мятым шортам, и публика застыла в изумлении.
– Ну вот, можно и пообедать, – сказал Гадис с улыбкой, возвращая инструмент законному владельцу.
Глава 12
Вернуть к жизни заглохший автомобиль довольно просто. Достаточно прихватить не совсем адекватного, но верного друга, способного толкать. Взяв кузов на упор, закадычный товарищ напряжет рельефный пузик и приложит максимум усилий, чтобы сдвинуть с места колымагу, пока вы спокойно сидите за рулем в ожидании искры. Надменно хохоча, движок некоторое время
