А&В. Бабочка - Tais
— Александр, вы меня слушаете? — спросил его мужчина, сидящий напротив, запрокинув ногу на ногу.
Лениво Новак перевел взгляд с картины на собеседника. Перед ним сидел молодой мужчина, на вид лет 28–30, длинный и худой, чем сильно напоминал ему одного монстра из детских сказок — слендермена. У него были какие-то неестественно длинные худые ноги и руки, которые оканчивались такими же странными бесконечно длинными и костлявыми пальцами. Губы его были настолько узкими, что иногда казалось, что их у него вовсе нет. На носу сидели изящные очки в квадратной оправе, которые то и дело сползали, и хозяин поправлял их одним своим длинющим пальцем. Этот жест он проделывал за час минимум раз десять с быстротой и странной элегантностью. На голове у него как всегда идеально уложенные темно-каштановые волосы, а на теле — безупречно подобранный наряд. Сегодня это белоснежная рубашка, торчавшая из бежевого вязаного кардигана, светло-коричневые брюки, явно недешевые кожаные ботинки и завидный аксессуар в виде наручных часов одной из самых дорогих марок с кожаным ремешком в цвет ботинок. Даже Новак, будучи особенно придирчивым к мелочам, положительно оценил его вид.
— Конечно, я вас слушаю, — спустя секунд десять он все таки ответил.
— Давайте еще раз обсудим завтрашний день.
— Мы вроде уже все обсудили.
— Мне кажется, вы со мной не до конца откровенны. Вы сказали, что по поводу завтрашнего дня у вас нет никаких страхов.
— Это так.
— Вы в этом уверены? — сказал он и поправил свои очки.
— Абсолютно, — вновь соврал он.
— Мы не добьемся никаких результатов, если вы не будете честны. Как я ранее говорил, все, что сказано в этой комнате, из ее пределов никогда не выйдет.
— Если я уже несколько раз повторил, что ничего меня в завтрашнем дне не пугает, может, стоит мне поверить? — настойчиво парировал Новак.
Он не чувствовал к своему психотерапевту неприязни или враждебности, даже наоборот он был ему симпатичен и внешне, и характером. Рядом с ним он испытывал странное чувство родства. Они были очень с ним похожи, начиная от странного внешнего вида, заканчивая проблемами со здоровьем. И что тут скрывать, его действительно тянуло с ним пообщаться в неформальной обстановке. Где-нибудь в пабе, например. Но встречались они только по воскресеньям, и каждый отыгрывал свою роль. Новак — упрямого пациента, нежелающего принять свой «недуг». А он — надоедливого врача, который хочет вылечить больного, пусть и против его воли. Ни одному, ни другому эта роль не нравилась.
После случая в ванной Новак был обязан сначала в течение месяца отлежать в психиатрической больнице, а потом регулярно посещать психотерапевта. Конечно, в истории болезни у него теперь числилась попытка самоубийства. Несмотря на все его возражения, психиатр в больнице решил, что все это была именно попытка суицида, просто Новак подошел к этому вопросу несколько неординарно. И его никто не стал слушать, когда он сказал, что, если бы он желал покончить с жизнью, то подошел бы к этому вопросу более основательно, не оставив себе никакого шанса на выживание и тем более не обращаясь в скорую помощь. Но от него лишь отмахивались, мол, не ври. Насильно его уложили в больницу и стали лечить от «суицидальных наклонностей». С его точки зрения, они пытались лечить здорового человека, так как он себя больным не считал. Он считал себя нормальным. Если и винил себя в чем-то, то только в неосторожности, но отказываться от этого занятия он не собирался. «У каждого свой способ развеяться. Кто-то с парашютом прыгает, кто-то в горах лазает, кто-то с акулами плавает. Так почему же только мой способ снять стресс считается ненормальным?» — говорил он каждый раз себе, как слышал очередной упрек в свою сторону. Матери, к его огромному облегчению, ничего не сказали. Они не могли раскрыть конфиденциальную информацию о пациенте, который находится во вменяемом состоянии и не дал им на это согласия. Он ей наговорил, что уехал в санаторий по бесплатной внезапно свалившейся на голову путевке от школы. Как ни странно, она поверила и с расспросами не приставала.
Месяц он терпеливо сидел в этой тюрьме, именно так он это ощущал, послушно выполняя все, что они говорили, а потом, клятвенно пообещав ходить к психотерапевту, наконец, смог уговорить врачей его выпустить. Выбравшись на свободу, он целиком отдался заслуженному летнему отдыху, лишь по воскресеньям вспоминая об этом неприятном случае. Советов врача он по большей части не придерживался, часто нарушая все запреты. Единственное, с чем он пришел к согласию со своим психотерапевтом, это с тем, что Дэна ему лучше какое-то время не видеть. Сначала он не думал, что ему это удастся, потому что совершенно не представлял, как объяснить Дэну, почему он его избегает. Но это оказалось куда проще. Дэн сам ему не звонил, не писал и вообще пропал из его жизни. Это было даже обидно. За два месяца ни разу не захотеть увидеть лучшего друга. Новака это задевало, но он сразу себя успокаивал, что это только к лучшему. И вот последний день лета. Хочешь, не хочешь, а завтра они встретятся. Еще в больнице он узнал, что они успешно сдали экзамены и оба зачислены в одну Старшую школу. Ему, как и всем другим, прислали список его одноклассников на ознакомление. Эта мера была принята, чтобы избежать конфликтов среди учеников, чтобы до начала года они могли перевестись в другую школу подальше от тех, с кем у них со Средней школы остались натянутые отношения. Когда он увидел его имя, его посетило двоякое чувство. С одной стороны, он был безмерно рад, что еще пять лет они будут дружить и регулярно видеться, а с другой, это будет пять лет злых шуток и издевательств над ним. Безусловно, некоторая надежда, что их отношения за это время изменятся и потеплеют,
