Ostin Mars - Ангел, презумпция жизни
Трубка негромко хмыкнула:
- Хочешь, я приеду?
- Очень хочу. Но ты не приедешь.
- Почему?
- Ты обещал, что я тебя больше не увижу.
- Да ладно тебе! Если хочешь, можешь завязать глаза.
- Чудик, - усмехнулась она. - Правда, Слав, давай не будем оттягивать неизбежное – дружить больше не получится.
- А давай попробуем?
- Ты ещё не настрадался?
Мы опять замолчали.
- Слав, - по её щеке сбежала блестящая слезинка, но голос не изменился. - С тобой было очень хорошо, правда, всегда…
- Было?
- Было. Больше не будет. Я хотела сказать спасибо за всё, что было, и мы должны… Не звони мне больше, ладно? - Я молчал. - Не звони, не пиши, не вспоминай, - её голос сорвался, по щеке скатилась ещё одна прозрачная капля, - выброси всё, что напоминает обо мне. И будь счастлив, ты этого стоишь. Хорошо?
Я долго молчал, представляя, как где-то стоит старый я с каменной решительной мордой и волдырями на душе.
- Картину можно оставить?
Она всхлипнула и швырнула телефон в стену, от него поотлетали панели, выпала батарея. Мне стало дико жаль себя, стоящего где-то с трубкой, бормочущей «на данный момент абонент не может…».
Она рыдала над столом, её трясущиеся плечи были так близко… Я почувствовал почти физическую боль от того, что не могу обнять её и успокоить.
Мой маленький депрессивный гений, я подарю тебе Любовь, только не плачь.
Я закрыл глаза и прокрутил время далеко-далеко назад.
***
С чего всё началось? Может, отсюда, с пустынной зимней улицы, на которой я впервые решился нарушить обещание не прикасаться к ней иначе, как по необходимости? Я сидел на балконе второго этажа, на меня падали снежинки, большие, лохматые, медленные… Какой был отличный вечер! А я в тот раз совсем его не замечал. Тихий, засыпанный снегом по колено город, пустой – все сидят по домам, машин почти нет, пешеходов тоже. Снег искрится в лучах фонарей и неоновой рекламы, оседает на её распущенных синих волосах, она смеётся и смотрит вверх, на её лицо опускаются снежинки… Она поскальзывается в который раз и я в который раз её подхватываю. Она улыбается.
Её каблучки хрустят по снегу, она вскакивает на бордюр, я подаю ей руку. Как же мне было тогда хорошо! Почему люди не умеют ценить то, что имеют? Вот он, тот момент – она высвобождает руку… Я остановил время, спрыгнул с балкончика и пошёл к ним, сминая застывшие в воздухе хлопья снега.
- Не отпускай её! Что бы она ни делала, не отпускай! Говори глупости, корчи из себя влюблённого первоклассника, но не отпускай!
Снег медленно начал скользить к земле, девушка посмотрела на того меня с детской обидой:
- Слава… Слав, ну мы же договаривались…
- Забудь о договоре, он тебе нравится! И ты ему нравишься!
Они оба замерли в нерешительности, смущенно перетягивая её руку.
- Сдавайтесь, вы созданы друг для друга!
Она отвела взгляд от сцепленных рук, пробормотала:
- Ладно, всё равно скользко, - и побрела дальше, утягивая за собой остолбеневшего меня.
Я подпрыгнул, еле удерживаясь, чтобы не станцевать ламбаду прямо здесь, в порыве радости – получилось! Я всё-таки похлопал в ладоши, с довольным видом скача по снегу, потом увидел облезлую кошку, которая таращилась на меня, как на идиота, и поутих. Ладно, слетаю проверю, что изменилось в моём настоящем. Я взмахнул крыльями, подняв тучу снега, кошка громко чихнула и отвернулась.
***
Её комната выглядела так же, на мольберте стояла та же русалка с сердцем, на полу в углу лежал матрас с одеялом, а на одеяле сидели мы с ней. Я выглядел здоровее и массивнее – странно, я даже глянул внимательнее на свои руки и сравнил с руками того, другого себя, – определённо, он штангу не забывал, даже завидно. А ещё более завидно было от того, что Ксю сидела у него на коленях, положив голову на его грудь, а он перебирал её чёрно-розовые волосы.
- Слав, вот что мне делать?
Голос у неё был несчастный, тот я обнял её поплотнее:
- Развлекись, выброси всё из головы. Хочешь, съездим куда-нибудь?
- Так в том и дело, что нечего выбрасывать! У меня пусто там и так! - Она постучала себя по лбу согнутым пальцем. - Мне туда ничего не приходит! И не хочется ничего совершенно, веришь, рисовать, стихи писать, гулять – ничего не хочется! Раньше было такое, но обычно это проходит через недельку, стоит взять хорошую книжку и сладкого…
Я улыбнулся:
- Что ты сейчас читаешь?
- Ничего. Как ту дочитала в прошлом месяце, так больше ничего не привлекает. А шоколада могу съесть хоть тонну – всё равно не легче.
- Творческий кризис?
- Жизненный… Вот ты для чего живёшь?
Я пожал плечами:
- Ну, я редко над этим задумываюсь, - соврал, подумал я, не редко, а никогда. - А ты?
- Я… Обычно я рисую или пишу, живу для того, чтобы дописать, а потом, когда заканчиваю, берусь за следующий проект, следующий, дальше, дальше… ну или готовлюсь к чему-нибудь, к празднику, к поездке. А сейчас, как будто список дел, которые нужно сделать, кончился, и я, поставив последнюю галочку напротив последней строчки, иду копать себе могилу с чувством выполненного долга, - она фыркнула, он засмеялся:
- Ты даже из самой глубокой хандры балаган делаешь!
- Это нервы.
- А может, это кризис среднего возраста? - Теперь фыркнули оба. - Ну или тебе просто пора завести семью?
- Да ну тебя. Посмотри вокруг – с кем тут можно семью строить?
Так… я чего-то не понимаю?
- Ну неужели тебе никто не нравится?
- Те, кто мне нравятся, для семьи не подходят, а те, кто подходит, от тех меня тошнит!
- По-моему, тебя от всех тошнит.
- Похоже на то, - она скривилась.
- И от меня?
- От тебя – нет, - улыбнулась она. - А у тебя брата нету? Чтоб как ты был?
- Есть, но у него уже есть девушка!
Брешет, подумал я, нет у моего брата девушки. Хотя, в этом варианте реальности – вдруг?
- Жаль, - с улыбкой вздохнула она, - ты клёвый. Надо заказать твоим родителям ещё парочку.
- И усыновить?
Она прыснула, уткнулась лбом в его грудь:
- Эх, Славка, Славка… спасибо тебе. Ну, за то, что нянчишься со мной и моей депрессией.
Он взял её под колени, приподнял и стал шутливо укачивать:
- Баю, баюшки-баю…
Она рассмеялась, обняла его:
- Ты самый-самый лучший мой друг!
Ясно…
Обидно, досадно, ну ладно.
Я нырнул в окно и хлопнул крыльями.
***
- Но вспять безумцев не поворотить, они уже согласны заплатить…
Его голос чиркал по душе как наждаком, но от этого становилось странно легче. Я сидел на полу, рядом с несколькими ребятами приблизительно моего возраста, все горизонтальные поверхности в маленькой комнате были заняты, здесь было человек пятнадцать и все слушали. А он пел уже третий час и похоже, останавливаться не собирался. Я смотрел на него, на его гитару – интересно, правда что на ней лопнули струны, когда он умер? Я вполне мог бы смотаться и проверить, но мне не хотелось уходить. Здесь было хорошо. Здесь было «до». До всех моих проблем, до Ксюхи, до моего решения стать полумёртвым психопатом. Все пили водку. И я пил. Ни хрена не чувствовал, но пил. К утру мне даже показалось, что я опьянел, но иллюзия рассеялась очень быстро. Я подошёл к спящему барду, прикоснулся к лежащей рядом гитаре, она издала низкий гул, он не просыпаясь положил руку на гриф. А может и правда про струны.
Я вышел на улицу, посмотрел в небо…
Мне надо идти. Надо делать что-то для того, чтобы моя Ксюха была счастлива. Но я не знал, что. Я покопался в последних годах нашего с ней общения, изменяя конфликтные ситуации, сглаживая углы – не помогло. Наши отношения в результате становились лучше, но она всё равно теряла смысл жизни. Или просто даже не находила ни разу? Что ей нужно для счастья? Я перечитал её дневник от корки до корки, но ответа так и не нашёл.
Я мотнулся назад к ней, в школьное время, в далёкий выпускной класс – чего ты тогда хотела? В самом нахальном и самоуверенном возрасте, когда кажется, что можешь изменить мир. Приземлился в школьном коридоре, вокруг носились разнокалиберные ученики, облокотившись о подоконник, стояла моя Ксюха с собранными в хвост красными волосами. Рядом стояла милая девочка того же возраста, положив голову на Ксюхино плечо:
- Так ты хочешь в художественный?
- Ага, - её глаза блестели, я залюбовался, - выучусь, стану рисовать свои авторские картины, не пейзажи, а экспрессию или сюр! Так, как мне самой нравится, маслом, гуашью. Пастелью ещё научусь! Буду продавать через интернет, за хорошие деньги, за десять тысяч!
Я хмыкнул – в прошлом году она продала одну за пятнадцать. Подружка хихикнула:
- Ох и фантазия у тебя! Кто будет столько платить за картины?
Ксюха непреклонно фыркнула:
- Будут!
Я покачал головой. Ты добилась чего хотела, милая. Только вот оказалось – не в этом счастье.
В чём же твоё счастье? Я махнул крыльями, переместился в свой последний реальный год, прошёлся по её квартире – старые обои, скрипящий пол, где-то капает вода. В прихожей валяются тапки с собачьими ушами и бусинками-глазками... Странная она. Жмотится на новый свитер, зато легко тратит вдвое больше на смешные тапочки. У неё вечно изгрызенные и поломанные карандаши и ручки, но она упёрто собирает из разных обломков и клеит, оборачивает изолентой, суёт спички и продолжает пользоваться старой ручкой. Зато тратит на книги столько, что за эти деньги можно полностью обновить гардероб. Странное, нелогичное создание. Из-за которого я уже несколько месяцев не ем, не сплю и летаю по воздуху. Романтика, чтоб её…
