Денис Лапицкий - Вернувшийся
— Только не сразу, — фыркнула Стефания. — Сначала ты помучаешься.
Подумала и добавила:
— Причем, долго.
— Развяжи ему руки, — сказал Габриэль.
— Ох, как хорошо, — Матиас потер запястья, несколько раз сжал кулаки, восстанавливая нормальное кровообращение в кистях:
— Что вы хотите узнать?
— Сначала — о том, кто вы такие.
— Вам это ничего не скажет, — мотнул головой Матиас. Но, перехватил холодный взгляд Габриэля, не обещавший ничего хорошего, судорожно сглотнул и зачастил:
— Ладно, ладно, скажу. Мы из Церкви Гнева Господнего. Мир, в котором мы живем, вам неизвестен — он находится далеко от Нейтральной Зоны и от всех человеческих держав.
— Церковь Гнева Господнего? Никогда о такой не слышала, — сказала Стефания.
— Конечно. Наши основатели покинули Землю более двухсот лет назад, незадолго до того, как началась война с г’хоти. Если коротко — им было известно, что приближаются темные времена, и что человечество окажется на краю гибели. Кроме того, в распоряжении основателей Церкви оказалось большое количество машин и механизмов из наследия вымерших «чужих» — аль’заров, эг’гоз, еще кое-кого — а также их крупные библиотеки, обнаруженные незадолго до Вторжения. Это и должно было стать частью фундамента усиления Церкви. Тогда наши основатели приняли решение укрыться в неизученной области космоса, чтобы там обрести такую мощь, которая поможет впоследствии отомстить врагу.
— И стать единственными наследниками человечества, да? Но Земля справилась с г’хоти и без вас.
— Да, это так… Нельзя сказать, что иерархи этому сильно обрадовались. Впрочем, к тому времени в епископате была большая замятня и нам было просто не до помощи Земле. Да и вообще не до вмешательства в галактическую политику, если честно… Но как бы то ни было, по техническому развитию мы все равно опережаем любую человеческую державу…
Габриэль потер лоб. Да, теперь становилось понятно, почему «седой» столь много говорил об отсталости местных технологий.
— Ну, хорошо, жили вы у себя там, совершенствовались в науках и технологиях — хотя, по-моему, сочетание «церковь и наука» — это нечто из области фантастики, если не бреда, — сказал Габриэль. — Ну, а зачем вы сюда прилетели? Решили выйти из подполья? Триумфально вернуться в большой мир?
— Нет, — покачал головой Матиас. — Насколько мне известно, епископат пока не собирается заявлять о существовании Церкви.
— Так как же вы попали сюда?
— Мы сбежали, — просто сказал Матиас.
— Сбежали? Зачем?
— Зачем… — Матиас сверкнул глазами. — Да чтобы пожить по-человечески, вот зачем! Вам не понять, что такое — всю жизнь провести в молитвах и аскезе, смиряя плоть, зная, что есть и другой мир, в котором возможно все, в котором люди могут делать все, что им захочется…
— Где это такой мир, интересно было бы знать, — усмехнулся Марун.
Матиас скривился.
— Издеваетесь, да? Конечно, вы можете говорить мне про ограничения, которые существуют в любом человеческом обществе; про то, что свобода одного человека простирается до границ свободы другого… Не нужно. Вам не понять, что значит быть отсеянным на приеме в Семинарию Наук и Технологий — лишиться единственной возможности вырваться из постылого круга «вечного смирения», и знать, что теперь вся твоя жизнь будет ограничиваться крохотной кельей, скромной едой, а единственное, чего в ней будет много — это молитв и тяжелой работы. К счастью, мне удалось поступить в Семинарию. А потом меня подключили к проекту «Лазарь»…
— Что за проект «Лазарь»? — нахмурился Габриэль.
— А разве из названия не ясно? Церковь работала над вопросом воскрешения человека. Проект поначалу пользовался поддержкой большинства иерархов — как бы они ни верили в Него, встречаться с Создателем, если появилась возможность продлить свои дни в земной юдоли, никто не стремился. Мы — те, кто работал над проектом — получили самые лучшие условия: проживание, питание, доступ к информации и развлечениям… Но рано или поздно это должно было кончиться, к тому же проект постепенно стал терять поддержку все большего количества иерархов. Но я уже не мог вернуться к прежней жизни! Да и чего мне оставалось ждать? Пока иерархи решат, что проект «Лазарь» должен быть забыт навсегда, как черная страница в деятельности Церкви? А у нас в таком случае разговор короткий: все сведения уничтожаются… вместе с их носителями, — продолжал брат Матиас. — Понимаете, о чем я?
— И вы сбежали?
— Да, сбежали. Знали бы вы, какое это счастье: увидеть других людей — таких, которые не поучают тебя постоянно и не заставляют тебя каждые пять минут замаливать грехи. Да что там говорить-то… Просто гулять по станции ночь напролет, а не запираться в келье после вечерней молитвы — это уже счастье!
— А мальчик-то вам зачем?
— Мальчик? Послушник Марк? — Матиас странно улыбнулся. — Понимаете, нам нужны были деньги. Но денег у нас не было. Зато у нас есть Марк. Это — наше сокровище, пропуск в свободный мир. Он — единственный такой. Он — Чудо, понимаете? Мальчик — результат того самого проекта «Лазарь». Он может воскрешать людей. Впрочем, думаю, вам это уже известно — ведь наверняка именно поэтому вы нас отыскали.
— Да, я догадался. Но вот что мне непонятно — зачем вам нужен был еще один ребенок? Сын Аманды Боннэ, которого вы потребовали привезти, когда договаривались с Джанфранко о моем… моем возвращении? Почему вам нужен был именно ребенок, а не взрослый?
— У Марка есть один… скажем так, недостаток. Из-за этого недостатка проект и оказался под угрозой — многим иерархам стало казаться, будто цена воскрешения слишком высока. Я сказал, что Марк может воскрешать людей — но это не совсем так. На самом деле он «переливает» жизнь из одного человека в другого. А забрать жизнь ребенка проще — он не способен сопротивляться, в отличие от взрослого человека…
Кровь бросилась Габриэлю в лицо.
— Проще? — страшным срывающимся шепотом сказал он. — Убить ребенка ради сраных денег — проще?
— Габриэль, спокойнее, — Стефания удержала его. — Он нам еще не все рассказал.
— В общем, мы узнали о том, что у вашей Семьи — ну, у Фини, в смысле — возникли проблемы весьма специфического свойства, — продолжал Матиас, отодвинувшись, насколько это было возможно, от Габриэля — видно, вспышка гнева Маруна его перепугала. — Собственно, на нечто подобное мы и рассчитывали — помочь с воскрешением родственника богатым людям, которые не будут афишировать случившееся. Потому и прибыли в Нейтральную Зону — контроль здесь поставлен очень слабо, в отличие от настоящих звездных держав, а денег крутится ненамного меньше…
— Похоже, несмотря на изоляцию, вы довольно неплохо осведомлены о местных реалиях, — скривился Габриэль.
— А Церковь и не находится в изоляции. Нет, мы внимательно следим за окружающим миром и более-менее в курсе происходящих событий. Просто мы не даем о себе знать — а это уже совсем другое дело… В конце концов, откуда бы мы могли узнать о соблазнах вашей жизни, как не из отчетов разведчиков и агентов Церкви, действующих на ваших планетах?
Он замолчал. Молчал и Габриэль. Пауза затягивалась.
— Теперь надо решить, что с вами делать, — медленно сказал Стефания, словно бы случайно положив ладонь на рукоятку бластера в поясной кобуре.
— Эй, — забеспокоился пленник, — чего это вы задумали, а? Я ведь все вам рассказал! Все, что вы хотели знать!
Он повернулся к Габриэлю.
— Остановите ее… Ну, что вам стоит, а? Все-таки мы вернули вам жизнь!
Габриэль поиграл желваками.
— Ты кое о чем забыл. Это была чужая жизнь. А жить ценой жизни ребенка я бы не хотел… Но сейчас менять что-либо уже поздно.
— Конечно, — в глазах брата Матиаса вспыхнула надежда, — конечно, поздно! Прошу, отпустите нас, и, клянусь, больше вы о нас никогда не услышите!
— Вот только мальчика мы заберем с собой, — отрезал Габриэль.
Брат Матиас открыл было рот, но крик «нет!» застрял у него в горле — уж слишком красноречиво Стефания поглаживала рукоятку излучателя. «Только попробуй возразить, и ты — труп», говорили ее глаза. Несколько секунд Матиас переводил взгляд то на нехорошо прищурившуюся женщину, то на стиснувшего зубы Габриэля, после чего, наконец, выдавил:
— Конечно… если он согласен.
— Ты не в том положении, чтобы диктовать условия. А мальчик будет рад избавиться от вашей опеки, уж будь уверен…
Внезапно в коридоре коротко взвыл ревун тревоги.
— Что это? — насторожилась Стефания.
— Не знаю, — обеспокоенно сказал Габриэль. — Что-то случилось…
— Может быть, декомпрессия в секторе? — предположил Джереми, безотчетно касаясь откинутого шлема-капюшона.
Экран, развернутый под потолком комнаты, по которому беззвучно транслировалась бесконечная череда рекламных роликов, вдруг пошел полосами, а потом в его объеме возникло четкое изображение. Но это была уже не реклама.
