Керри Райан - Лес Рук и Зубов

В панике я отшатываюсь к стене напротив, пол уходит из-под ног. Я невольно представляю, что это чьи-то руки дернули меня за лодыжки, и прикусываю язык, чтобы не завопить от ужаса. Кое-как встаю, но сразу задеваю полку и роняю на пол несколько бутылок.

Вслепую бросаюсь бежать. За спиной раздаются звук рвущейся ткани и скрип дерева. Я поскальзываюсь и падаю, больно ударяясь о деревянные ступени. Тут до меня доходит, что я бежала не в ту сторону. Гулкая, похожая на пещеру комната под собором осталась в другом конце туннеля, а я нахожусь прямо под люком, за которым Лес. Сначала я хочу кинуться обратно, но там слишком темно. Мрак наводит на меня неописуемый ужас.

Я взбираюсь по ступенькам, пока не упираюсь спиной в люк, и замираю, не в силах пошевелиться. Сворачиваюсь в клубок, подтягиваю колени к груди. Воздух с оглушительным свистом и хрипом вырывается из легких; я зажимаю рот рукой, но это совсем не помогает.

Я пытаюсь задержать дыхание и прислушаться к тишине между ударами сердца, от которых содрогается все тело. Из разбитых бутылок капает жидкость. Больше ни звука.

Вдруг резкая боль пронзает мою ногу, и дрожащими руками я вытаскиваю из правой ступни осколок стекла. Слезы катятся по щекам. Я больше ничего не хочу, не нужно мне все это! Плевать на Габриэль, Сестер, Гарри и Трэвиса. Плевать на все!

Мне представляется, как я поднимаю тяжелый люк и выбираюсь наружу. Медленно подхожу к забору; белая сорочка вздувается и хлопает на ветру, словно я парю в воздухе. За забором, протягивая ко мне руки, стоит и ждет меня мама.

Тут я окончательно теряю самоконтроль. Меня душат рыдания. Нет, не таким я воображала свое будущее! Я сижу, скрюченная в три погибели, грязная и напуганная, в тайном подземелье собора, а завтра мне предстоит обручиться с нелюбимым мужчиной… В детстве я мечтала о любви, солнце и большом красивом мире за пределами Леса. Я мечтала об океане — месте, где не было Возврата.

Но почему я вообще решила, что детские мечты должны сбываться? Все тело отзывается болью на это осознание. Мне словно вырезают какой-то жизненно важный орган. Горечь утраты невыносима. Она почти заставляет меня сдаться.

Я перестаю ощущать свое тело. Я словно превратилась в сплошные слезы, кровь, страх и сожаления. Я понимаю, что теперь у меня всего три варианта: выбраться наружу и уйти в Лес самой, остаться здесь до прихода Сестры Табиты — тогда в Лес меня вышвырнет она — или закончить начатое и вернуться к жизни.

Я отталкиваюсь от ступеней и заставляю себя двинуться обратно по коридору: это как плыть в густой черной воде. Под ногами влажная земля, в горле горько-кислый привкус старого вина. Каждый мой мускул напрягается до предела; когда я прохожу мимо открытой двери, горло спирает; я представляю, как чьи-то руки хватают меня за лодыжки, и снова бросаюсь бежать. Наконец туннель плавно поворачивает, и вот уже я вижу слабое мерцание свечей на столике у входа. Я хватаю две и иду обратно, осторожно обходя разбитые бутылки: пламя поблескивает на острых краях.

На пороге темной комнаты я замираю. Еще есть время повернуть назад. Собрать осколки, вставить на место петли и вернуться в кровать, сделав вид, что все это мне приснилось.

Но я набираю побольше воздуха в легкие и заставляю себя перешагнуть порог.

XII

Комната крошечная, с низким потолком. К дальней стене придвинута койка, заправленная старым стеганым одеялом. Справа от меня узкий столик, а на нем незажженные свечи и толстая книга, которая может быть только Писанием. На другой стене висит большой гобелен с Его священными словами, а под ним лежит тонкая изношенная подушка для преклонения колен. В середине комнаты на полу круглый коврик, сплетенный из старых мантий Сестер.

Я поражена заурядностью этой комнаты — передо мной самая обычная сестринская келья, каких десятки в соборе, практически зеркальное отражение моей собственной. Я делаю еще несколько шагов и ступаю на коврик, провожу пальцем по гладкому плетению гобелена. Сколько рук, интересно, трогали эти слова и искали в них утешения?.. Подушка на полу протерта от колен молящихся.

Я сажусь на койку, и она тихонько скрипит, нарушая колдовскую тишину кельи. Я подтягиваю ноги к груди и прислоняюсь к стене. Интересно, кто спал здесь последним? Трэвис, когда ему стало хуже? Габриэль? Наказанная за какую-нибудь провинность Сестра?

В поисках ответов я подхожу к узкому столу и зажигаю свечи вокруг Писания. Взгляд мой, однако, устремлен внутрь, я почти ничего не вижу перед собой и растерянно листаю страницы, их шелест напоминает шорох осеннего листопада. На слова я не смотрю: меня полностью поглотил собственный внутренний мир.

Вдруг я сознаю, что страницы выглядят как-то странно, слов на них слишком много. Наклоняюсь ближе… Все белые поля, все свободные места на страницах Писания исписаны мелким почерком, настолько мелким, что слов почти не разобрать, да еще просвечивают чернила с обратной стороны.

Я возвращаюсь на первую страницу и пытаюсь расшифровать загадочные надписи: крошечные синие слова на тонких, как луковая шелуха, страницах. «Сначала, — читаю я, — мы не понимали масштабов бедствия».

Я подношу свечу еще ближе, однако на этой странице больше ничего разобрать не могу. Листаю дальше: почерк меняется, чернила становятся черными, а буквы толще и корявее.

Внезапно, примерно на середине книги, записи кончаются. Я веду пальцем вниз по странице и читаю последние строки: «Как и ожидалось, полная изоляция сделала ее неописуемо сильной и быстрой. Да поможет нам Бог, мы отправим ее в Лес и проверим, насколько ее хватит. Так мы лучше поймем своего врага. Ее жертва да сделает нас сильней. Его благодать да поможет нам выжить».

Все это время я сидела затаив дыхание и теперь стала судорожно глотать воздух. Тело дрожит, в голове каша. Я не успеваю проглатывать слезы, застилающие мне глаза. В ужасе отшатываюсь от Писания, спотыкаюсь о коврик и падаю на дверь; она с грохотом захлопывается.

Я взаперти, отрезана от мира! Все внутри меня вопит от ужаса, и я лихорадочно ловлю губами воздух. Паника захлестывает с головой, и я машинально тянусь рукой к тому месту на дверном косяке, где всегда начертаны слова из Писания. Обычно это место гладкое, истертое тысячами ежедневных прикосновений, но здесь дерево до сих пор шершавое, и это возвращает меня к реальности.

Я приглядываюсь к словам и вижу, что это не строчка из Писания, а список имен. В самом низу совсем недавно кто-то вывел: «Габриэль».

Внезапно воздух вокруг меня сдвигается, словно где-то открывают или, наоборот, закрывают дверь, словно тончайшая струйка прохлады проникает в комнату. Все тело покалывает от страха, что меня застанут врасплох. Что меня ждет судьба Габриэль.

Я тяну на себя дверь, и она приоткрывается. Не заперто! Какое счастье! Я выглядываю в коридор. Там все еще стоит едкий запах старого вина. Понятия не имею, сколько времени я провела внизу. Мне хочется читать дальше, но риск слишком велик.

Можно было бы взять Писание с собой… но где его спрятать? Я выбираюсь из крошечной кельи, запираю дверь и, собрав осколки, прячу их за деревянными полками вдоль стен. Затем, пообещав себе вернуться при первой же возможности, я иду назад к входу в туннель, тушу все свечи и выскальзываю наружу. Хорошо смазанные петли легко встают на место: никто и не заметит, что я здесь была.

Поднимаясь из подвала в свое крыло, я замечаю в окнах первый розовый отсвет восхода. В комнате я переодеваюсь в белую тунику и бросаю грязную ночную сорочку в камин. После завтрашней церемонии она мне все равно не понадобится.

Я встаю перед раскрытым настежь окном, и весенняя прохлада окутывает мое тело, смывая запах плесени и старого вина. Смотрю за забор, чуть затуманивая зрение: Лес превращается в полоску яркой зелени, а забор и вовсе пропадает.

В моей жизни не осталось ничего ясного и однозначного. Все потеряло смысл, и я не знаю, как это исправить.

Сегодня меня обручат с Гарри. Сегодня последний день, когда Трэвис может за мной прийти. Празднования начнутся только после полудня, а до тех пор я принадлежу самой себе и могу прогуляться. Я выхожу из собора и иду околицей сонной деревни к любимому холму со смотровой вышкой.

Сверху я разглядываю уже не Лес, а деревню. Дома и домишки начинаются у подножия холма и тянутся до самого собора на другом конце деревни. Его грозный силуэт возвышается над всем вокруг, пристроенные крылья похожи на распростертые руки. За собором виднеются погост и небольшой спуск к ручью, на берегу которого Гарри пригласил меня на Праздник урожая в тот день, когда заразили мою маму. Среди деревьев проглядывают платформы, загруженные продуктами и готовые в любой момент укрыть нас от Нечестивых.

Все это окружено забором: высокая железная сетка охраняет наш покой и сон. Невольно я задумываюсь о том, как уязвимо наше существование, как непрочна эта ограда. Летом ее обвивает ползучий виноград, причиняя массу хлопот Стражам, которые без конца чинят и укрепляют забор.