Геннадий Семенихин - Лунный вариант
— Вот как! — удивился Горелов. — Вы даже мое имя-отчество знаете.
— Только сейчас вспомнила. Сегодня утром полковник за вас хлопотал и несколько раз называл по имени и отчеству.
Горелов постоял, переминаясь с ноги на ногу, и громко пожелал:
— Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, — откликнулась женщина, и только сейчас Алексей поймал себя на том, что ему очень понравился ее чистый грудной, несколько певучий, как у многих южанок, голос, в котором так и пробивались все «о» и «а».
Горелов поднялся на третий этаж. В номере было темно, пахло кислым винным перегаром. Нащупав выключатель, включил свет и во всю ширь распахнул единственное окно. Густой тучей ворвалась мошкара, облепила двухсотсвечовую лампочку под выгоревшим абажуром. Убийвовк оглушительно храпел и никак не реагировал на появление соседа. Он, видимо, повалился на койку замертво, едва успев снять один ботинок. Спал одетым. Седеющая лохматая голова, мягкие влажные губы, шрам на левом виске — все, как у любого летчика, разменявшего четвертый десяток лет. Алексей, вешая в фанерный шкафчик брюки, впервые увидел китель майора. В Степновске, спасаясь от сильной жары, офицеры ходили в рубашках с короткими рукавами и нашитыми на плечи матерчатыми погонами. На рубашках отсутствовали орденские планки, и китель соседа внезапно заинтересовал Горелова:
— О-ёй! — присвистнул он. — Это да!
На кителе соседа поблескивала Золотая Звезда Героя, а под нею — пять рядов орденских планок. «Да, не слишком-то хорошо получилось, — подумал Алексей. — Вот он какой, а я его на пол с помощью джиу-джитсу». Но, укладываясь в постель, вспомнил синие заплаканные глаза женщины, оставшейся в холле, и всем армейским уставам наперекор с параграфами об отношениях старших и младших самому себе сказал: «Нет, правильно, иначе было нельзя».
Утром, едва забрезжил свет, Убийвовк с измятым лицом поднялся с койки и долго гремел стаканом, наливал из графина питьевую воду, крякал и бормотал:
— Ух и до чего мощная водичка, как горилка з перцем на поминках у батьки Тараса Бульбы!
Когда Горелов стал одеваться, Убийвовк, стыдливо отворачиваясь, поинтересовался:
— Я тут вчера трошки бузил, га? Мей брей, не серчайте на седого олуха, ради бога.
— Да полно, что было, то прошло, — добродушно ответил Алексей, — только будьте в следующий раз поосторожнее после выпитого, так и до скандала недалеко.
— Да-а, — вздохнул Убийвовк, сосредоточенно разглядывая в зеркале свою опухшую физиономию. — Якая важная ручка у этой королевы красоты. Ну куда мне с такой рожей сегодня деваться? Каждому объясняй, кто тебя ударил: Маня или Таня. Хорошо, что на аэродром не обязательно являться. Мабудь, я и есть тот летчик, которому в аттестацию записали: в выпивке не замечен, но по понедельникам трясет головой и с утра пьет очень много воды. Га?
Горелов рассмеялся. Спросил:
— Товарищ майор, когда же вы Героем Советского Союза стать успели? В годы войны, сдается, вам всего пятнадцать-шестнадцать было. В этом возрасте, как я знаю, за штурвал еще не держатся.
— Мей брей! — весело отозвался Убийвовк. — Какая поразительная наблюдательность. Действительно в детском возрасте больше держатся не за штурвал, а за мамкину юбку.
Горелов захохотал и сдерзил:
— За первую встречную юбку вы и сейчас норовите ухватиться.
Убийвовк укоризненно покачал головой:
— Капитан, это вы лежачего-то?
Алексей поднял руки — будто на милость победителя сдавался:
— Не буду, не буду, только вы про Золотую Звезду расскажите.
— Да зачем про нее много говорить? — поморщился Убийвовк. — Войну я все-таки захватил. Это выгляжу моложаво. Орденами был награжден за боевые вылеты. А звездочка — так это другое дело. Разве вы моей фамилии не слыхали, капитан? Тоже мне авиатор двадцатого века. Как-то испытывали новый двухтурбинный экземпляр. На большой высоте он вошел в плоский штопор. Выхода никакого. Командир приказал экипажу катапультироваться, а сам остался в пилотском кресле и на высоте в двести метров все же вывел машину. Об этом много писали газеты. Так вот я и есть тот самый командир. Ось як, мий гарный парубок!
Горелов, потянувшийся было за брюками, опустил руки:
— Да ну?!
— Вот тебе и ну. А ты вчера старику чуть ребра не поломал.
— Так ведь я же…
— Ладно, ладно, — остановил его без улыбки Убийвовк, — сам бы на твоем месте так сделал. Ненавижу себя хмельного. Так бы и дал по этой опухшей роже! — закончил он грустно и опять посмотрел в зеркало. — Как ты полагаешь, мий гарный парубок, должен я извиниться перед королевой красоты?
— Да, оно бы лучше.
— Вот и я так думаю. И не извиниться не могу, и ноги к ней теперь не ведут…
А все же придется.
Алексей одобрительно кивнул, схватил махровое полотенце и убежал в умывальную комнату: с шести до восьми утра изо всех кранов исправно лилась вода.
7
Когда серый штабной автобус привозил космонавтов на аэродром на очередные тренировочные парашютные прыжки, Георгий Каменев преображался. Как-никак был он главным и единственным наставником космонавтов. Каменев приезжал на аэродром раньше других, быстро облачался в летное обмундирование, покрикивал на техников и механиков, готовивших самолет, предназначенный для парашютистов, договаривался с летчиком о маршруте, времени и высоте сбрасывания, уточнял, когда давать предварительный и исполнительный сигнал. У тех, кто должен был прыгать, придирчиво спрашивал о самочувствии, проверял, твердо ли усвоено задание, требовал, чтобы о последовательности действий прыгающий рассказывал все, как перед первым прыжком. Только такая дотошность могла, на его взгляд, исключить ошибки. Субботин во время таких затянувшихся инструктажей презрительно фыркал.
— Капитан, я какой делаю прыжок — первый или пятисотый? — спрашивал он у Каменева.
— Вероятно, пятисотый, — невозмутимо соглашался Георгий.
— А кто меня напутствует? — не унимался Субботин. — Одряхлевший, собирающийся в запас рядовой инструктор или чемпион мира?
— Перестань, Андрей, — энергично вмешивался Костров. — Для такого вертопраха, как ты, хорошего старшины хватило бы. Слишком велика, честь, чтобы тобою чемпион мира руководил.
Игорь Дремов, хмуря тонкую соболиную бровь, ворчал:
— Андрюха, лучше бы ты за бессловесного манекена прыгал.
Плечистый немногословный Олег Локтев при подобных пикировках помалкивал. А майор Ножиков, еще немного прихрамывавший после автомобильной катастрофы, только руками разводил:
— Мальчики, вас за такое легкомыслие на бюро прочесать стоило бы.
Дебаты на этом кончались, а капитан Каменев с удовлетворением отмечал про себя, что космонавты серьезнели и начинали слушаться его беспрекословно. Самым дисциплинированным он считал Горелова и был несколько опечален, что в это утро тот подошел к нему позднее других, заставив Каменева несколько раз обеспокоенно посмотреть на часы. Георгий отвел Горелова в сторону, чтобы не слышали остальные, спросил:
— Что это, Алексей Павлович? И глаза покрасневшие, и на лице какая-то рассеянность? Может, полбанки вчера хватили?
— Если иртышской воды, то больше! — засмеялся Горелов, сразу рассеяв возникшие у инструктора подозрения. В самом деле, не рассказывать же о том, как, задержавшись в штабе за полночь, он вернулся в первом часу в гостиницу и вынужден был «регулировать» подвыпившего Убийвовка. Каменев хлопнул в ладоши совсем не по-командирски, а как заправский массовик дома отдыха:
— Минуту внимания, товарищи офицеры!
Космонавты окружили его. Пока мужчины озабоченно обсуждали последовательность прыжков, Женя Светлова и Марина Бережкова о многом успели посудачить. Каменев видел, что они слушают его рассеянно, про себя обиделся на Женю, но обратился к одной Марине:
— Старший лейтенант Бережкова, какая скорость ветра на высоте сбрасывания?
— Ветер? — стыдливо покраснев, переспросила Марина. — Ветер, он пускай себе дует. Даже на заданной высоте. Лишь бы не в голове.
Женя поперхнулась одобрительным смешком, а Субботин обрадованно подхватил:
— Ну и кадры у нас, товарищ капитан! Как, по-вашему, можно ли с такими брать высокие рубежи в боевой подготовке, к каким нас призывает парторганизация в лице товарища Ножикова? Да еще мечтать о Луне?
— О Луне можно, — улыбнулся Каменев. — Впрочем, это меня не касается. А вот как будете прыгать с заданной высоты — еще посмотрю. Вы для меня сейчас всего-навсего обыкновенные парашютисты, а не первооткрыватели Вселенной.
Майор Костров покачал головой:
— Лично я ее «открываю» вот уже около десяти лет.
— Это почему же? — заинтересовался Каменев.
— Да потому, что десять лет только и делаю, что провожаю друзей в космос. Да вот, как видите, на парашютные прыжки хожу. Дети растут и, пожалуй, скорее меня космонавтами станут.
