Нил Шустерман - Междумир
— Это не значит, что и я уйду.
— Она опасна. Прежде всего для себя самой, но не только. Для тебя тоже.
Но Ника её предупреждение ничуть не обеспокоило.
— Она всего лишь хочет отправиться домой и узнать, выжил ли в аварии её отец. Что в этом такого опасного?
— Уж кто-кто, а я знаю, что значит «отправиться домой», — проговорила Мэри. Одно лишь упоминание об этом печальном опыте так живо возродило неприятные воспоминания, что ей стало больно.
Должно быть, Ник догадался о её состоянии.
— Если тебе не хочется говорить об этом, то не надо.
И именно потому, что он не настаивал, Мэри неожиданно рассказала ему всё — честно и без утайки, словно на исповеди. Эти воспоминания она отчаянно пыталась вычеркнуть из своего сознания, но, как пятна шоколада на лице Ника, чем сильнее она старалась забыть, тем ярче они становились.
— Я умерла в среду. Но я умерла не одна. Как и у тебя, у меня был компаньон.
— Вообще-то, — возразил Ник, — мы с Алли не были компаньонами. До аварии мы понятия друг о друге не имели.
— Я тоже погибла в катастрофе, но мой компаньон не был мне чужим человеком. Это был мой брат.
Несчастье произошло исключительно по нашей собственной вине.
Мы с Майки возвращались из школы. Стояла весна, и день был прохладный, но солнечный. Холмы уже начали одеваться в зелень. Я до сих пор помню аромат полевых цветов — это единственный запах из живого мира, который я не могу забыть. Не правда ли, это странно?
— Так это случилось в поле? — спросил Ник.
— Нет. Тропинку, по которой мы шли, пересекали два железнодорожных пути. По ним ходили в основном грузовые составы. Время от времени, без всякой на то причины, поезд вдруг останавливался прямо поперёк тропинки и торчал там часами. Ужасная досада — ведь чтобы обойти поезд, приходилось делать лишних полмили.
— О нет! — воскликнул Ник. — Вы что же — полезли под поезд?
— Нет, мы же не окончательные дураки. Иногда поблизости случалась открытая платформа, так что мы могли перебраться через поезд поверху. Так и в тот день. Мы с Майки поссорились, уже не помню, по какому поводу, но, должно быть, речь шла о чём-то важном, потому что я жутко вышла из себя и кинулась на него с кулаками. А он, хохоча, побежал от меня. Поперёк тропинки стоял вагон, двери на обе стороны были открыты, так что получился сквозной проход. Майки взобрался в поезд, я за ним, чуть не поймала его за рубашку, но промахнулась. Он всё смеялся, что злило меня ещё больше. Он спрыгнул на землю по ту сторону вагона и повернулся лицом ко мне.
Мэри закрыла глаза. Картина, вставшая перед её мысленным взором, была необыкновенно ярка — как будто на внутренней стороне века прокручивалось синематографическое шоу. Кинофильм, как это теперь называют живые.
— Тебе не обязательно всё это рассказывать, — мягко сказал Ник, но Мэри зашла уже слишком далеко, чтобы остановиться.
— Если бы я не была так разъярена, то увидела бы, как в глазах Майки вспыхнул внезапный ужас. Но куда там! Моим единственным желанием было надавать ему. Я спрыгнула на землю и двинула его по плечу, а он, вместо того, чтобы дать сдачи, вцепился в меня. И только тогда я сообразила, что кое-что упустила из виду: путей-то было два! На одном уже несколько часов стоял товарняк. А по второму на полной скорости шёл другой поезд, которого с той стороны вагона не было видно. Мы оказались прямо на его пути. Когда я увидела несущийся на нас локомотив, было уже поздно. Я так и не успела почувствовать удар. Вместо него вдруг возник тёмный туннель, а в конце него — свет. Он был далеко, но постепенно приближался. Я летела по туннелю ему навстречу, и летела не одна.
— Я помню этот туннель, — сказал Ник.
— Не долетев до света, я почувствовала, что Майки тянет меня куда-то. Он закричал: «Нет, нет!» — и дёрнул; мы закрутились. Я всё ещё была так зла на него, что начала осыпать его ударами. Он тоже в долгу не остался — колотил, таскал за волосы, а я отталкивала его, словом, толком не успев ничего сообразить, я проломилась сквозь стену туннеля и потеряла сознание, ещё не долетев до земли.
— Ну в точности то же самое, что случилось со мной и Алли! — сказал Ник. — Мы спали девять месяцев.
— Девять месяцев... — эхом отозвалась Мэри. — Мы с Майки проснулись в середине зимы. Деревья стояли голые, пути занесло снегом. Конечно, как и многие Зелёныши, мы не могли понять, что с нами произошло. Мы не отдавали себе отчёта в том, что мертвы, но знали, что произошло что-то ужасное. И в нашем неведении мы совершили самую ужасную ошибку, которую только может совершить Послесвет. Мы отправились домой.
— Но разве вы не заметили, что тонете в земле, когда идёте?
— Так ведь земля была покрыта снегом! Мы думали, что это просто ноги проваливаются в снег. Наверно, если бы мы догадались обернуться, то заметили бы, что не оставляем следов, но мы не догадались. И только добравшись до дома, я сообразила, что что-то не так. Во-первых, дом оказался перекрашен — не голубой, каким всегда был, а тёмно-зелёный. Всю нашу жизнь мы жили с отцом и экономкой — мама умерла, когда давала жизнь Майки. Отец так и не нашёл себе другую невесту. Однако теперь всё изменилось! Да, отец по-прежнему жил в этом доме, но с ним там жила какая-то женщина и двое её детей. Они были в моём доме, сидели за моим столом вместе с моим папой! Мы с Майки стояли, как громом поражённые. Тогда-то мы и заметили, что уходим в землю, и сразу догадались, что произошло. Папа разговаривал с этой женщиной, она поцеловала его в щёку... Майки принялся кричать: «Отец, что ты делаешь? Ты меня слышишь? Я здесь!» Но отец ничего не слышал и ничего не видел. И тут на нас словно что-то навалилось. Это было и земное притяжение, и тяжесть ситуации, всё разом слилось в единую, необоримую силу, которая потянула нас вниз. Видишь ли, Ник, когда ты возвращаешься в свой бывший дом, само твоё не-существование начинает так тяжко давить на тебя, что ты попросту тонешь, как камень, брошенный в воду. И ничто не может остановить твоё падение.
Майки ушёл в землю первым. Вот в эту секунду он стоял рядом со мной, а в следующую уже погрузился по самую шею, а ещё через мгновение его не стало. Исчез. Провалился сквозь пол.
— А ты?..
— Последовала бы за ним, но я успела дотянуться до кровати. Понимаешь, когда я начала тонуть, у меня проявился тот же рефлекс, что и у всех — ухватиться за что-нибудь. Я как раз была в дверях родительской спальни и в тот момент, когда ушла в землю по пояс, ввалилась в саму комнату. Пыталась дотянуться хоть до чего-нибудь, но мои руки проходили сквозь предметы, и только когда я ухватилась за ножку кровати своих родителей, оказалось, что она — твёрдая. Солидная, прочная латунь. Призрачно-солидная, как в Междумире. Я вцепилась в столбик и вытащила себя из земли, потом взобралась на кровать, свернулась клубочком и заплакала.
— Но как...
— Моя мать, — ответила Мэри, не дожидаясь окончания вопроса. — Помнишь — она умерла при родах. Она умерла на этой кровати.
— Мёртвое пятно!
Мэри кивнула.
— Я лежала долго — пока не пришёл отец и, не зная, что я здесь, не улёгся в постель со своей новой женой. Этого я перенести не смогла и ушла. К этому моменту я опомнилась настолько, что тяжесть родного дома уже не угнетала с такой силой. Я выскочила на улицу, и хотя продолжала по-прежнему тонуть в земле, но всё-таки не так глубоко. И чем дальше я уходила от дома, тем легче было идти.
— А как насчёт твоего брата? — тихо спросил Ник.
— Я больше никогда не видела его, — ответила Мэри. — Он провалился в центр Земли.
Она замолчала. В том месте, где у неё когда-то находился желудок, образовался тяжёлый комок, но зато во всём остальном теле была странная, эфирная невесомость. Души — обитатели Междумира не плавают в воздухе, как воображают живые люди, но в этот момент Мэри казалось, что она способна взлететь.
— Я никогда и никому об этом не рассказывала. Даже Вари.
Ник осторожно положил руку ей на плечо.
— Я понимаю, это ужасно — так потерять брата, — сказал он, — но может быть... может быть, я мог бы стать тебе вместо брата? — И он придвинулся чуть ближе. — Или... не знаю... Я имею в виду, может, не совсем вместо брата, а... как-то иначе...
И, наклонившись, поцеловал её.
Мэри не знала, как ей к этому отнестись. В течение всех тех лет, что она провела в Междумире, не раз встречались парни, пытавшиеся приставать к ней с нежностями. Эти парни её не интересовали, и она была достаточно сильна, чтобы дать им отпор. Однако здесь перед ней был мальчик, поцелуям которого ей вовсе не хотелось противиться. Но с другой стороны, она не собиралась позволить незнакомым эмоциям одержать верх над рассудком. И потому не ответила на поцелуй.
Ник смешался, приняв отсутствие реакции с её стороны за проявление равнодушия.
