Зиновий Юрьев - Брат мой, ящер
— Вообще-то, Миша, возражать вам трудно, но не пытаться помогать людям, если ты в силах это сделать, — грех. Тяжкий грех.
— Да не спорю я, милая Машенька, потому что ответа не знаю. У нас, правда, именно тогда и принято спорить, когда обе стороны не знают, что нужно делать.
— Я поговорю с Ириной Сергеевной. Она мудрая и знает больше нас с вами.
— Я пока что никого исцелять не буду. Подумать надо, а то мы всегда готовы броситься нырять, не измерив глубины. Вот и разбиваем себе головы… Маш, я последний раз ходил в кино, кажется, лет десять назад. А может, и раньше, еще при советской власти, точно не помню. Может, сходим на какой-нибудь супер-пупер боевик?
— С удовольствием, — неожиданно для себя согласилась Маша.
Глава 6. Студия
В мастерской было тихо и уютно, приятно пахло припоем и горячим паяльником. Конечно, думал Олег, надо было бы заняться программкой, заказ на которую вчера еще принес Сергей. Ничего, вроде, особенно сложного, что-то там для пищевой промышленности, но уж очень хотелось ему побыстрее собрать компьютер, который он давно обещал Тамарке. Получается вполне пристойная машинка, Пентиум-4, приличная тактовая частота, нормальная память. Все это, строго говоря, ей и не очень-то нужно, для нее это обычная игрушка. Поиграть в игры, побродить по Интернету. Может, ей бы вообще лучше плейстейшн какой-нибудь раздобыть.
И все равно хочется сделать ей получше цацку. Стоило ему подумать о ней, на душе у него сразу стало как-то тепло и покойно. И как она с ним последние полгода нянчилась, одному Богу известно. И что было бы с ним, дебилом… Ну, положим, что было бы с ним — это и ежу понятно. Или попался бы на хранении наркотиков и загремел в зону со всеми ее прелестями, от параши до опускания. Или отбросил бы копыта от передозировки.
Он отложил паяльник и плату, встал из-за стола и потянулся. Удивительное все-таки ощущение, когда тело тебя слушается, мышцы послушно перекатываются и напрягаются, и сама мысль о дозе кажется дикой. Неужели это был он? Неужели это он на полном ходу мчался к концу? И даже не старался притормозить. Сколько дней он уже чист, как дитя? Недели две, не меньше. И Сергея он с иглы снял, и Саньку. Когда он их вчера видел, даже не узнал сразу — лица порозовели, глаза словно промыли чем-то. И руки не дрожат. Все пытались свою благодарность выразить. Только что на колени не бухались. А ему и не нужна была чья-нибудь благодарность. За то чувство, что он испытывал, когда фактически спас двух своих друзей, он сам должен быть благодарен. Не случайно там в заповедях, что Ирина Сергеевна ему дала, сказано «люби ближнего своего, как самого себя». Получается, что одно с другим намертво спаяно — люби ближнего как самого себя. Теперь Ирина Сергеевна для него как святая. Как это все произошло, как это получается, это, конечно, понять трудно, вернее, просто невозможно, но факт есть факт. Две недели без дозы и даже без намеков на ломку, тело словно налилось какой-то забытой силой, хотелось постоянно мурлыкать что-нибудь или стать на голову. А что, неплохая идея, подумал он, жалко комнатка маленькая и вся в проводах… А стоит подумать о Тамарке, тут на него прямо цунами какое-то теплое обрушивается. Поднимает. Господи, спасибо тебе, Господи за возвращение в светлый мир. Спасибо тебе, Томчик. Не появись тогда Ирина Сергеевна, скорей всего за эти последние две недели он бы почти наверняка отбросил копыта. Давно уже чувствовал, что несся к какой-то роковой черте. Стремглав. Скатывался к ней все быстрее и быстрее и, похоже, даже не пытался затормозить перед последним обрывом. Скорее даже наоборот.
Скрипнула дверь маленькой студии, в которой работал Олег, и он обернулся. Внутри у него сразу образовалась какая-то холодная сосущая пустота. Вот уж кого он меньше всего хотел бы видеть. Вованчик со своим постоянным телохранителем Димкой. Люди, которые снабжали его наркотой. Они молча разглядывали Олега, словно видели его в первый раз.
— Как огурчик, — сказал Димка. — Зря мы за него волновались.
— И то, — подтвердил Вованчик. — Парень уже две недели с лишним без дозы, нас не беспокоит, наркоты не берет ни за наличные, ни в кредит, так сказать. Думали, он уже от передозировки там, где больше ничего не надо, а он как огурчик. А может, он к нашим конкурентам подался? Нет, не похоже, действительно как огурчик.
— Не-е. Я подумал, огурчики зеленые, а он розовый. Может, макияж наложил…
— Да что вы, ребята, просто пробую завязать, сами, небось, тоже пытались…
— Пытались. Мы много чего пытались. Но что-то у тебя как-то ловко получается. И главное — и других с иглы снимаешь. Причем за так. Благородно. Прямо мать Тереза, слышал, была такая святая. Ничего не скажешь, действительно, мать Тереза. Может, мы адресом ошиблись? Да нет вроде. — Вован вздохнул и покачал головой. — Но ведь, Олежка, тут и другая сторона есть.
— Не пойму, ребята, вы о чем?
— Все ты прекрасно понимаешь, не прикидывайся дурнее, чем ты на самом деле. Ты, значит, сам соскочил каким-то чудом и других с иглы снимаешь, а нам, стало быть, пора прикрывать бизнес. Так выходит? Теряем лучших клиентов. Конечно, потерять одного-двух придурков — дело небольшое. Клиентуры, слава Богу, хватает. Хотя все равно жалко. Надежный испытанный клиент, говорят, — основа бизнеса. Но самое страшное — слухи. Мол, торгует Вованчик такой разбавленной дрянью, что людям и записываться в клинику реабилитации не нужно. И дошли слухи уже до дяди Умара, а дядя Умар шуток не понимает. Чеченец, одно слово. У них с чувством юмора проблема. Очень все серьезно понимают. Вчера потребовал, чтобы я с этой ситуацией разобрался, и бизнес ему не портил. Андерстенд? Так что же нам ответить ему? Да, мол, видели мы этого человечка, что людей с иглы снимает, бизнес нам и ему портит. Хороший человечек, добрый. Можно сказать, брат Тереза. Все так, передает он большой вам человеческий привет, дорогой дядя Умар, и шлет свое благословение.
В первый раз за время разговора Олег почувствовал страх. Можно было, конечно, неожиданно броситься на Вованчика, свалить его прямым в челюсть, но Димка стоял в нескольких шагах от своего босса и уж слишком внимательно следил за Олегом. Господи, всего две недели покоя, и опять эта наркота хватает его за горло. От этих отморозков всего ждать можно…
— Ребята, если вы так на это смотрите…
— Смотрим, Олежек, смотрим.
— Я… Я ж вас подводить и в голове не держал. — Олег чувствовал, как жалко и неубедительно звучали его слова, но хотелось хоть минутку выиграть, может, зайдет кто-нибудь. «Не зайдет, уже поздно», — подумал он обреченно. Только не поддавайся страху, взмолился он самому себе, не рискнут они его прикончить. Хотя, если подумать, почему?
— Мы чего от тебя, бойскаут, хотим? Не только чтобы ты снова вошел в число наших лучших и уважаемых клиентов. Главное, что интересует нас и — заметь — дядю Умара, это узнать, как ты сам так быстро с иглы соскочил и как других снимаешь. Что-то во всем этом есть странное. Тут всякие клиники реабилитации своей рекламой тэвэ завалили, и все равно все знают, что это в основном фуфло. Согласен, Димочка?
— Угу, — промычал Дима, не сводя с Олега глаз.
— Это у меня такой дар прорезался, целительство, так сказать.
— Экий народный целитель ты, Олежка. Во-первых, не гони фуфло, в него даже недоумок последний не поверит, а во-вторых, целители за так не работают, мать ты наша Тереза. Ты хоть знаешь, что она делала?
— Смутно.
— Это святая такая была, нищих лечила и помогала им не то в Индии, не то где-то еще. Вот ее и причислили к лику. Тоже хочешь? А то мы быстро тебя причислим.
— Ребята, ей-богу…
— Ты Бога не трожь. Богу — богово, а Умару — Умарово. Слушай внимательно, кандидат во святые. Сейчас ты аккуратненько встанешь, я говорю «аккуратненько», чтобы ты не дергался. А то Димка человек нервный, неуравновешенный и тут же тебя продырявит. Димочка, покажи тете Терезе твою новую игрушку.
Дима вытащил из-за пояса пистолет с длиннющим стволом. «С глушителем, наверное», — тоскливо подумал Олег.
— Я пойду впереди, за мной ты, а за тобой Димка с пушкой. Как говорили наши славные отцы и деды, шаг вправо, шаг влево… ну, ты понимаешь. Тихонько, как воспитанные мальчики, мы спустимся по лестнице и сядем в мою машину. Я — за руль, а ты назад рядом с Димой.
Они спустились по грязной лестнице и сели в «мерседес» Вованчика.
— Ребята, а куда мы едем-то?
Вованчик рассмеялся.
— Ну и любопытен ты, Олежек, ну прямо ребеночек. Ты еще спроси, где я деньги свои держу и когда их можно забрать, чтобы другие не видели.
И себя было жалко Олегу, и больше всего Тамару. Господи, сколько она с ним намаялась, а теперь… Строго говоря, положение у него было даже не патовое, а скорее матовое. Если и можно было бы убедить этих отморозков в том, что он не врет и действительно может помогать людям, то он становится для них втройне опасным человеком, разрушителем их бизнеса. Вряд ли они его живым выпустят. Господи, что же делать… Он почувствовал, как горячая волна ненависти прокатилась через него. Люби ближнего своего. Их не только любить нельзя было, он бы с радостью уничтожил их, на части разорвал, отморозков этих… Так не хотелось умирать где-нибудь за городом с дырками в боку и в голове, как брошенная собака. Бедная, бедная Томка. Ей-то за что? Может, все-таки попытаться сейчас, пока они в городе? Локтем Димке в морду, а Вованчик руля не бросит…
