Рэй Брэдбери - О скитаньях вечных и о Земле
Это маленькое чудовище окончательно вывело Лэнтри из себя.
— Посмотри-ка на меня, — потребовал он от мальчишки. — Смотри мне в глаза!
Мальчик с подозрением посмотрел на него.
Лэнтри оскалил зубы, скрючил пальцы наподобие когтей и потянулся к нему, гримасничая и кривляясь. Лицо его, скорченное в гримасу, стало похожим на маску ужаса.
— Хо-хо! — воскликнул, заинтересовавшись, мальчуган. — Какой вы смешной!
— Что ты сказал?
— Вы очень смешной. А ну-ка, сделайте еще эту гримасу. Ребята, идите сюда! Этот человек умеет показывать смешные фокусы!
— Нет, нет, не надо!
— Сделайте еще разок, сэр!
— Ничего, ничего, спокойной ночи, малыш.
Лэнтри пустился наутек.
— Спокойной ночи, сэр! Остерегайтесь темноты! — крикнул ему вдогонку мальчуган.
Из всех известных ему человеческих глупостей самой необъяснимой, вредоносной и лживо-лицемерной была эта! Такого идиотизма он еще не встречал. Отнять у детей право на фантазию, лищить их воображения! Зачем тогда детство, если ты не в состоянии фантазировать, придумывать, видеть все по-своему?
Лэнтри перестал бежать и перешел на шаг, а затем, замедлив его, смог наконец поразмышлять и впервые дать себе оценку. Проведя рукой по лицу и даже укусив себя за палец, он наконец сообразил, что стоит посреди улицы. Ему стало не по себе; Он поспешил подойти к фонарю на углу. «Так будет лучше», — подумал он, протянув к свету фонаря руки, как это делает человек, когда хочет согреть их у приветливого огня.
Он прислушался. Царила ночная тишина, был слышен лишь стрекот цикад. Блеснула зарница — это в небе прорезала свой след ракета, издав звук не громче звука от взмаха факелом в ночи.
Лэнтри впервые попытался прислушаться к себе и гадал, что же в нем такого необычного. Прежде всего его поразило то, как безмолвно его тело. Ноздри и легкие не издавали ни единого звука. Они не втягивали кислород и не отдавали обратно углерод — они полностью бездействовали. Волоски в его ноздрях не шевелились от вдоха или выдоха. Он не слышал тех приятных мурлыкающих звуков, которые порой издает человек, когда дышит. Странно и непривычно не слышать Их теперь. А ведь когда он был жив, он к ним особенно не прислушивался, хотя знал, что дышать — это значит жить. Мог ли он предполагать, что будет так тосковать по ним Теперь, когда он мертв?
Он припомнил, как иногда, внезапно проснувшись ночью, он вдруг отчетливо слышал собственное дыхание, как его ноздри легко вдыхали и выдыхали воздух, а потом он прислушивался к глухим сильным толчкам крови в висках, ушах, в горле, на запястьях, в груди и чреслах. Эти ритмы его живого тела остались теперь лишь в воспоминаниях. Нет пульса на запястьях и на шее, его грудь неподвижна, он не чувствует тока крови в своих жилах, совершающей свой круг. Прислушиваться к себе теперь — это все равно что приложить ухо к холодному мрамору статуи.
И все же он жил. Вернее, он передвигался. Как это могло случиться? Вопреки всяким научным объяснениям, теориям и догадкам?
Это стало возможным лишь по одной, и только одной, причине.
Ненависть.
Его кровью была ненависть. Она текла в его жилах, она двигала им. Она была его сердцем, которое не билось, это правда, но было теплым. Он испытывал… Что же? Негодование. Зависть. Эта они сказали ему, что он более не может лежать на кладбище в гробу. Он хотел бы там остаться. У него и в помыслах не было подняться, выйти и бродить вокруг. Его вполне устраивало все эти века покоиться на кладбище, лежать глубоко под землей и слышать, но не чувствовать движения жизни вокруг — тонкий, как тиканье часов, звук миллиардов сердец различных насекомых, движение червей в земной толще, похожее на неторопливый ход мыслей.
Но пришли они и велели: «Вставайте — и марш в печь!» Есть ли что унизительнее для человека? Кто имеет право указывать ему, что делать? Если человеку сказать, что он мертв, он может воспротивиться этому. Если ему твердить, что вампиров и всего прочего нет и все это выдумка, он назло сам станет вампиром. Если утверждать, что мертвый не восстанет и не пойдет, он обязательно попробует сделать это. Если вы начнете убеждать его, что убийств больше не бывает, он станет сам совершать их. Человек целиком и полностью соткан из этих противоречий. И виною тому дела и поступки невежественного большинства. Оно не ведает, что творит зло. Его надо проучить. Он им всем покажет! Солнце — это хорошо, темная ночь — тоже хорошо. Не надо бояться темноты, говорят они.
«А темнота — это страх! — безмолвно кричал он, глядя на домики городка. — Темнота создана, чтобы быть контрастом свету. Все должны пугаться ее, вы слышите! Так всегда было заведено в этом мире. Эй вы, уничтожители Эдгара Аллана По и прекрасного, щедрого на красивые слова Лавкрафта, вы, предавшие сожжению веселый праздник, канун Дня Святых, и тыквенные маски с зажженными в них свечами, слушайте меня и остерегайтесь! Я сделаю ночь тем, чем она была однажды, до того как человек начал с ней бороться, строя свои ярко освещенные неоном города и неправильно воспитывая своих детей».
Словно в ответ ему, низко летящая ракета гордо распустила в небе свой огненный хвост. Лэнтри вздрогнул и попятился.
4До маленького городка Сайнс-Порт было всего десять миль. Он проделал этот путь пешком и На рассвете был почти у цели. Но и здесь ему не повезло. В четыре утра его нагнала серебристого цвета машина и, поравнявшись, замедлила ход.
— Привет! — окликнул его человек, сидевший за, рулем.
— Привет, — устало ответил Лэнтри.
— Почему вы идете пешком? — спросил человек.
— Я иду в город.
— Почему вы не на машине?
— Мне нравится ходить пешком.
— Сейчас этого никто не делает. Вам нездоровится? Могу я вас подвезти?
— Благодарю, но я люблю ходить пешком.
Человек помедлил, раздумывая, а затем захлопнул дверцу машины:
— Доброй ночи.
Когда машина скрылась из виду, Лэнтри свернул в придорожный лесок. Этот мир переполнен доброжелателями. Господи, даже пройтись пешком нельзя, без того чтобы не заподозрили, что у тебя с головой неладно. Это ему урок. Он больше не должен ходить пешком, придется ездить. Надо было принять приглашение этого типа.
Остаток ночи он шел не по шоссе, а вдоль него и держась на достаточном расстоянии, чтобы вовремя спрятаться в кустарнике, если снова появится какая-нибудь машина. Когда рассвело, он «прятался на дне сухой дренажной канавы, и закрыл глаза.
Сон был совершенен, — как первая снежинка.
Он видел могилу, в которой лежал в глубоком сне многие столетия. Он слышал шаги могильщиков, когда рано утром они пришли на кладбище, чтобы закончить свою работу.
— Подай-ка мне лопату, Джим.
— На, держи.
— Подожди, не начинай.
— В чем дело?
— Посмотри-ка сюда. Мы вчера не закончили до конца раскапывать эту могилу, так или не так?
— Так.
— В ней оставался гроб, так или не так?
— Оставался.
— А теперь взгляни на гроб — он открыт!
— Ты перепутал могилы.
— Что написано на надгробном камне?
— Лэнтри, Уильям Лэнтри.
— Это он, он! Но его здесь нет!
— Что могло с ним случиться?
— Откуда мне знать? Еще вчера в гробу лежало тело.
— Откуда ты знаешь, что оно там лежало? Мы в гроб не заглядывали.
— Черт побери, пустые гробы не хоронят! Он был там. А теперь его нет.
— А может, этот гроб был все-таки пустой?
— Не будь дурнем. А ну принюхайся! В гробу лежал мертвец.
Наступило молчание.
— Думаешь, кто-то украл его?
— Зачем?
— Из любопытства, например.
— Не будь смешным. Теперь никто не ворует и не берет чужого.
— Тогда остается лишь одно объяснение.
— Какое?
— Он сам встал из гроба и ушел.
Снова молчание.
Почему молчание? В своем темном сне Лэнтри ожидал услышать смех. Но смеха не было. Вместо него один из могильщиков после долгих размышлений наконец сказал:
— Да, так оно, должно быть, и случилось. Он встал и ушел.
— Интересная получается история, если подумать, — ответил другой.
— И вправду интересная, не так ли?
Снова тишина.
Лэнтри проснулся. Это был всего лишь сон, но как похож на явь; Как странно беседовали эти двое могильщиков. Странно, но правдоподобно. Именно так должны были говорить люди из будущего мира. Люди из будущего. Лэнтри невесело усмехнулся. Тебе кажется, что это анахронизм. Нет, это было будущее. Это происходит сейчас. Не три столетия назад, а сегодня, сейчас, и не в какое-то другое время. На дворе не двадцатый век. Как просто эти двое из его сна сказали и тут же поверили, что „Он встал из гроба и ушел! И что это „интересная история… если подумать“. Она и вправду „интересная“. Ни у того ни у другого не дрогнул голос, никто из них с опаской не оглянулся, ни у одного не дрогнула рука, державшая лопату. Их абсолютно честные, логически мыслящие мозги нашли лишь одно объяснение: никто не мог украсть мертвое тело, ибо теперь „никто не крадет“. Просто мертвец сам встал и ушел. Только мертвец смог сам это сделать. Из немногих случайно оброненных слов Лэнтри смог заключить, что думают могильщики обо всем этом: в течение нескольких сотен лет в фобу лежал человек, который не был окончательно мертвым, а как бы в забытьи. Шум и грохот на кладбище разбудили его.
