Нина Катерли - Сказание о Громушкиных

Родители понуро вышли следом.

– Господи! Куда это мы угодили? – мать всплеснула руками.

И тут Виктор увидел – из-за деревьев к ним медленно приближаются низкорослые коренастые существа, плосколицые и раскосые. Одеты в звериные шкуры. В руках у кого лук, у кого копье.

– К дикарям, куда ж еще! – рыкнул Громушкин старший. – Ну, спасибо, сыночек. Завез. Обеспечил спокойную старость. Сожрут они нас… если не сумеем договориться.

Тимофей Алексеевич поправил очки, забрался на ближайшую кочку и сложил руки рупором возле рта.

– Товарищи дикари! – громко произнес он. – Мы, люди из будущего, прибыли в ваш каменный век с добрыми намерениями! Наша цивилизация передает вам…

…Над головами пролетела стрела и вонзилась в дерево. Мать громко заплакала и присела на корточки, закрыв лицо руками. Тогда, выхватив из кармана газовый пистолет, Витек пальнул в сторону дикарей, те шарахнулись и попадали на землю. Теперь их было не видно, только мох шевелился над головами.

– Изволь ответить! – приказал отец. – Твоя затея, тебе и отвечать! Где мы, в конце концов?

Виктор пожал плечами. Откуда он мог знать? Была бы здесь его сестра, сказала бы, что угодили они примерно в трехсотый-четырехсотый год до нашей эры. Вряд ли бы это кого утешило.

Еще одна стрела просвистела совсем рядом.

– Всем лечь на землю! – скомандовал Витек, непонятно к кому обращаясь. И снова выстрелил. Родители послушно легли, а он забрался в Машину, нащупал среди кучи барахла чемоданчик и вытащил оттуда плоскогубцы, молоток и гаечный ключ…

Юля беспокоилась. Оставив своих в городе, жила одна на даче. В институт ездила два раза в неделю, а возвращаясь, бегом бежала от станции прямо к гаражу. Но там было пусто, и надежда на возвращение стариков или хотя бы Виктора слабела день ото дня.

Однажды, возвращаясь из города, издали увидела, что дверь стоит открытая. И войдя в калитку, – бегом к гаражу. Машина стояла на своем месте, прикрытая брезентом. Точно всегда была тут.

В доме обнаружила спящего брата. Лежал на тахте, укрывшись с головой пледом, он всегда, с детства, так спал – спрятав голову. Спал Витек крепко, еле растолкала. А проснувшись, долго тер глаза, озирался. Потом сел и задал такой вопрос, что Юля решила – не в себе братец:

– Это… Когда… Год здесь какой? И месяц?

– Вить, да ты чего? Вы ж десять дней, как улетели. Двадцатое мая. А что?

– А черт его знает, я же там чуть не год проторчал. Значит, двадцатое? Мая? Это точно?

– Да ты что? Сотрясение мозга? Вот именно. Двадцатое. И год все тот же – две тысячи пятый. А ты что думал? Да очнись ты! Где мама с папой?

– Хрень какая-то!

– Да очнись ты! "Хрень". Где родители, говори! Живы?

– Ну, сестрица, ты даешь! Что же я, убил их, что ли?.. Живут, хозяйствуют, имение им оформил – все путем. Мать варенье варит, девок крепостных гоняет. Вошли в роль. Не веришь? Они довольны – это стопудово. Возвращаться не пожелали, просили навещать, лекарства, там, то, се. И чтобы вы с Мишкой и Алексеем прибыли. Только, слушай, эта чертова Машина… Она же нас сперва к питекантропам закинула. Я уж думал – все, капец. Потом уж кое-как починил, добрались до места. А сюда, думал, вообще не попаду. Короче, надо ремонтировать.

Витек возился с Машиной больше недели, разбирал, что-то зачищал, менял какие-то винтики-болтики. Перед тем как опробовать после ремонта, даже перекрестился, чего за ним прежде не водилось. И после испытаний заявил:

– Ни фига! До родителей не добраться. Эта колымага теперь только на тридцать лет тянет, от силы – на тридцать пять. А мне домой пора, к Маринке. Она с ума там сходит, вчера звонила – Гурвичи ее совсем затрахали. Хостель ихний им надоел, а чего хотят, сами не знают. Поеду. Заодно поговорю с людьми насчет Машины и вообще… Там народ башковитый собрался, может, подскажут чего…

– А мать с отцом? – возмутилась Юля. – Их, значит, так и бросим?

– А что я могу? – огрызнулся брат. – Я тебе Бог или колдун? Что мог, сделал.

– Да уж, ты сделал, это точно…

Только пререкаться с братом – пустое дело. И Юля это понимала.

Виктор улетел до будущей весны, хотя звонил часто, все обещал, что вот-вот выберется. Сообщил, что консультаций насчет Машины не получил, никто ему там не верит, крутят пальцем у виска – мол, крыша едет у мужика. Одно узнал – мол, если бы путешествия в прошлое были возможны (а они, по всеобщему мнению, невозможны), так время, когда ты там, теоретически шло бы не как здесь, а почему-то быстрее. Это один физик сказал. Может, врет, вешает лапшу, а может, и нет, черт его знает.

В ноябре у тестя случился инфаркт, уехать и бросить Марину одну было нельзя. Машина ржавела в гараже.

А время шло.

Как-то, еще в начале осени, Юля невесть зачем, просто, чтобы убить время, решила съездить в поселок, где было когда-то имение, которое Витек купил для отца с матерью. Поселок энергично застраивался коттеджами "новых русских". Библиотека была закрыта, вид у барского дома нежилой – видно, все-таки снесут.

Через парк вышла к старому, заброшенному кладбищу. Там было пусто, только грязная коза одиноко паслась, объедая траву с пустых холмиков.

Кое-где из земли торчали покосившиеся кресты. В дальнем углу наткнулась на камень, старый, растрескавшийся. На камне полустершаяся надпись. Разобрать, что написано, почти невозможно. И все-таки кое-как она прочла. И замерла, обомлев.

ГРОМУШКИНЪ Т..МО…Й Алекс…ичъ 1932-1847.

– Ну, вот и все… – Юля погладила камень. – Нет их больше.

Вышла в поле, нарвала ромашек, положила на камень.

История вторая

I

Глубокоуважаемая Юлия Тимофеевна!

С большим изумлением прочел я Ваше письмо. Изумление возникло по двум причинам. Первая та, что письмо Ваше, брошенное в почтовый ящик, висящий у двери нашей поселковой почты, дошло всего за два дня. Это поразительный факт – обычно письма из Ленинграда доходят почти за неделю, а уж если отправить здесь, на доставку уйдет полмесяца. Впрочем, может быть, это происходит только с моей корреспонденцией – ее аккуратно переправляют в город, а там читает кто-то… кому положено, и уж потом письмо пересылают назад, сюда.

Второй же повод для изумления – Ваше предложение переписываться, как в пушкинской "Барышне-крестьянке", через дупло. Адрес дупла Вы указали точно – это дуб, стоящий у забора дома семь по Солдатской улице, на участке, принадлежащем незнакомым мне дачникам Громушкиным. Дотянуться с дороги до этого дупла мне не трудно, благо расположено оно не высоко. Правда, сейчас, зимой, вдоль забора вырос довольно высокий сугроб, но т. к. я гулять хожу в валенках, то и это не помеха.

Мне непонятно другое: к чему такие сложности? Или Вы имеете в виду как раз тех, кто читает мои письма, отсылаемые обычной почтой? Но о чем же тогда собираетесь Вы мне писать? И где, – прошу прощения! – гарантия, что Вы как раз не из тех? Вообще я человек не подозрительный, в тотальную слежку, да еще такую хитроумную, не очень верю. Да и скрывать мне, собственно, нечего. Но все же… Если Вы – из тех, то Вам известно, что меня в прошлом году приглашали на Литейный, 4, для разговора – пока мирного, т. к., клянусь Вам, мне не известно то, что их интересовало. Видимо, там это называется профилактикой, но после этого публикация моей повести в одном журнале вдруг стала странным образом откладываться. Правда, незадолго до того я напечатал в "Литературке" статью, которую Вы, возможно, не читали – не исключено, что причина гнева писательских вождей и редакторов как раз в этой статье, где я очень мягко заступился за двух писателей-фантастов, а не в том, что я ходил на Литейный…

Не знаю. Но заказы из издательства на редактирование, чем я, в основном, и зарабатываю теперь деньги, тоже внезапно прекратились, так что ситуация пока не ясна.

Конечно, будь я подозрительным человеком, я просто не ответил бы на Ваше милое письмо, на комплименты по поводу моих книг, последняя из которых комплиментов не заслуживает – сам я люблю только две первые, что о войне. Так вот, при известной подозрительности я бы просто бросил Ваше письмо в корзину. Но, не знаю, к счастью или наоборот, человек я любопытный, и Вам это мое любопытство удалось разбудить. Поэтому я пишу Вам это письмо и положу его в дупло. Если владельцы участка не извлекут его раньше Вас, Вы его прочтете и – очень хотелось бы верить – попытаетесь развеять мои сомнения насчет того, для чего Вам понадобилась эта переписка, почему именно со мной и таким странным способом? Заодно, если Вас не затруднит, сообщите что-нибудь о себе – сколько Вам, например, лет, кто Вы по профессии, если не… Но не стану Вас больше обижать.

С уважением, Сергей Заставский

Р. S. Если Вам что-то хочется обо мне узнать, спросить, почему бы Вам просто не приехать сюда, предупредив об этом заранее обычной почтой?