Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса
Король Генрих II был прежде всего бесстрашным рыцарем и не мог в ущерб своей чести поступиться чем-либо из-за моего предупреждения, — с поклоном ответил Нострадамус.
— Вот потому-то мне, заботящейся о своих детях, которым вы предсказали королевские короны, очень важно у вас узнать некоторые тайны белой и черной магии, несомненно вам известные.
— Ваше величество, — отвечал королеве провидец. — Если я лечил людей от чумы, то это благодаря знанию искусства будущих лекарей, если верно предсказывал некоторые события самого будущего, то это благодаря воле Господа, одарившего меня особым зрением, проникающим в другие Слои Времени дальше, чем доступно другим людям, предчувствующим или угадывающим предстоящее, не говоря уж о Божьей волей пророках или дельфийских пифиях, пользовавшихся магическими приемами, хорошо мне известными, но излишними для меня, поднесшему вам книжку своих катренов и передавшему вашему покойному супругу-королю послание о том, что ждет человечество в весьма отдаленном грядущем, грозном, но неотвратимом.
— Нам памятны некоторые ваши катрены, — сказала Екатерина Медичи, — и те, что трагически исполнились, и те, которым предстоит исполниться…
— Скажите, доктор, как вылечиться от кашля, который так мучает меня? — вмешался Карл IX.
— Я должен прежде осмотреть ваше величество, чтобы дать вам совет врача.
— Мне все время говорят о чахотке, но разве она так уж неизбежна?
— Праведный образ жизни, спокойствие, свежий воздух — лучшие помощники здоровья вашего величества в преодолении этого недуга, который не угрожает вам в ближайшие годы обострением, если вам удастся избежать нервных потрясений.
Екатерина Медичи на некоторое время оставила короля-юношу продолжать беседу с врачом-прорицателем, а сама удалилась в соседний зал, где ожидали приема городские дамы.
Карл IX долго беседовал с Нострадамусом, пока мать, вернувшись к ним снова, не прервала эту беседу своими вопросами о тайнах колдовства, от которых провидец решительно отказался.
Золотая карета еще не раз приезжала за Нострадамусом, привозя его на новые свидания с Карлом IX и Екатериной Медичи, пока туча знатной саранчи не поднялась с места, куда прибыла вовсе не из-за благодатного здешнего климата и тишины провинциального городка, а лишь ради его почтенного жителя и великого прорицателя Нострадамуса.
Надо думать, что беседы Нострадамуса с юным королем были тщетными попытками излечить его от чахотки и воспитать в этом безвольном, мятущемся человеке чувство справедливости и сострадания, которые были так свойственны Нострадамусу.
Перед отъездом король торжественно назначил Нострадамусу значительную пожизненную пенсию, а Екатерина Медичи подарила ему драгоценный перстень, который служил пропуском в королевский дворец, но Нострадамусу не привелось воспользоваться такой привилегией.
В дни тяжкой болезни он не переставал писать свои пророческие четверостишья, переносясь во времена, в которых будут жить далекие потомки его современников.
Бушевавшая во Франции религиозная война с ее жестокостью и нетерпимостью не могла не сказаться на мрачных тонах его катренов, в которых он вырывал из будущей истории кровавые события, подобно тому, как это делал его далекий предок Иоанн Богослов в своем откровении, именуемом Апокалипсисом. Потому и творения Нострадамуса впоследствии стали называть Апокалипсисом Нострадамуса.
Он писал об этих страшных страницах будущей истории, заглядывая в грядущие Слои Времени, доступные его внутреннему взгляду, как множеству людей знакомо предчувствие, когда они как бы ощущают приближающийся Слой Времени и запечатленные в нем события.
Однако день ото дня стареющему врачу становилось все хуже и хуже. Он сам поставил себе диагноз начинающейся водянки и угадывал приближение своего конца, позаботившись и о жене, и о всех шестерых детях, и о друзьях и близких.
Посетившему его 1 июня 1566 года ученику Жану Эми де Шавеньи на его бодрящие прощальные слова «до завтра» он ответил:
— Нет, друг мой, завтра на рассвете мое тело будет найдено на полу подле постели совсем холодным.
И это последнее его пророчество о собственной кончине исполнилось на рассвете 2 июня 1566 года.
Недолго пользовался он королевской милостью и почетной пенсией.
Его похоронили под алтарем монастыря францисканцев в городе Салоне. Перед смертью он взял клятвенное слово от посетивших его отцов города, что прах его никогда не будет потревожен.
Посетители подивились столь странному желанию мэтра, но охотно поклялись и за себя, и за своих преемников.
Прошел сорок один год после кончины великого прорицателя. Неблагодарные потомки готовы были о нем позабыть, благо вокруг творилось невесть что. В Риме семь лет назад сожгли на костре монаха Джордано Бруно за дерзостное утверждение, будто человечество не едино в мире Божьем и что есть якобы другие Земли вокруг горящих в небе звезд, которые, как известно, Господь Бог создал в первые дни творения для украшения небесной тверди. Да и в самой Франции религиозные распри становились все ожесточеннее, пока не вылились в военные сражения с переменным успехом для обеих сторон. Гугеноты уступали числом, но превосходили сплоченностью и уменьем.
После кончины пророка борьба во Франции разгорелась с особой силой, отличаясь от войн в других странах тем, что воюющие стороны состояли не только из католиков и гугенотов, а часто католики привлекали гугенотов, чтобы добиться победы и права на королевский престол. Для этого периода истории Франции характерной стала так называемая «война трех Генрихов», в которой царствующий Генрих III защищал свою корону (и католичество) от претендовавших на престол герцогов Гизов, считавших, что у них больше прав на нее. Они объединились с наследником престола Генрихом Наваррским, кузеном короля, женатым на его беспутной сестре Маргарите. Из Гизов особенно выделялся любимец солдат и народа Генрих Гиз, молодой талантливый боец, овладевший столицей и прозванный «Королем Парижа» или «Рубчатым» за след отваги в виде шрама на красивом лице.
Генрих III был воспитан матерью, Екатериной Медичи, в духе Макиавелли и знал, как следует поступать в таких случаях.
Внезапно из врага он превратился в доброго друга, короля-брата, утвердившего все указы Генриха Гиза, пригласив его для дружеской встречи у себя во дворце. Но на пороге королевского кабинета Гиза поджидали восемь вооруженных вельмож, в неравной битве с которыми Генрих Гиз пал мертвым у королевской постели, которую так хотел обрести. Зловещей Екатерины Медичи уже не было на свете.
Коварство короля-убийцы было наказано самоотверженным монахом Клеменом, попавшим к нему на прием и заколовшим короля длинным ножом.
Так Генрих Наваррский, гугенот, стал с 1595 года королем Франции, но не был признан ни папой римским, ни собственным католическим народом. И тогда, доказав свою королевскую принципиальность, он меняет религию, становится католическим монархом, теперь уже всем угодным.
Но он не забыл своих «товарищей по клятве», гугенотов. С ними был заключен Нантский договор, по которому им предоставлялась свобода в исполнении или неисполнении религиозных обрядов, которые давно уже заменили библейскую и христианскую сущность гуманной религии. В подтверждение доброй воли им был предоставлен ряд крепостей, в том числе крупнейшая — Ла-Рошель.
Генрих IV оказался на редкость умным и заботливым королем. Прекратив междоусобные войны, он планомерно восстанавливал богатство Франции. Однако католиков его гуманность не вполне устраивала. Сражения между ними и гугенотами продолжались уже не с помощью кровопролития, а в соревновании перед простым народом, который поддавался влиянию храмовой роскоши и праздничности католических богослужений.
И строились новые католические храмы, украшались бесценными творениями искусства.
Вот тогда-то, в 1607 году, и вспомнило католическое духовенство о заштатном городке Салоне с францисканским монастырем. На его переустройство было выделено немало денег. Нужно было сносить ветхие часовни, воздвигать храмы. Фундамент одного из них пришелся как раз под главным алтарем часовни Пресвятой Девы Марии, где покоился прах прорицателя Нострадамуса, рядом с гробом его сына Цезаря, историка и художника.
Обнаружив захоронение сорокалетней давности, местные власти обратились к епископу города Экса.
Его преосвященство не замедлил явиться для осмотра захоронения, застав у извлеченных из земли гробов возбужденную толпу.
Собравшиеся горячо обсуждали вопрос: пророк ли этот Нострадамус или нет? Заключались даже крупные пари, часть выигрыша предназначалась для епархии, если епископ засвидетельствует, сохранилось ли тело нетленным или превратилось в скелет обычного смертного.
И вот ради удовлетворения этого любопытства крышка гроба Нострадамуса была открыта и по знаку епископа положена рядом.
